Общая квартира. Свет твоих окон

Ольга Петровна Романова переехала из коммунальной квартиры в новый дом примерно за полгода до Михаила Ивановича Летова, кое-как въехала и устала безумно. К ночи все расставила уже, шкаф набила одеждой, руки не держали, а ноги подкашивались и гудели, как телеграфные провода. В коммуналке с душем и ванной была напряженка, и соседи установили очередь, а одинокую немолодую Ольгу Петровну вписать «забыли». Она набирала в таз холодную воду на кухне, несла его в свою комнату и скромно полоскалась. А тут своя ванная комната с ванной, холодной и горячей водой. И чтобы взбодриться, Ольга Петровна решила немного ополоснуться.

Было странно, непривычно, что кругом нет соседей. Нет, за стенками они были, возились на потолке, что-то сверлили снизу, но ни в прихожей, ни на кухне, ни в ванной не было никого! Ольга Петровна разделась в комнате, и обнаженная, отправилась в ванную.

Ах, как хорошо было под упругими струями воды, хлещущей из душа, и Ольга Петровна блаженствовала, направляя тарелочку душа то на груди, то на живот, то на волосатый лобок. Последнее она сделала совершенно напрасно, ибо ее клитор отозвался немедленно и потребовал дополнительной ласки. Ольга Петровна легла в ванну, наполненную до половины, и направила душ между ног.

Оргазм был быстр, пронзителен и силен. Ольга Петровна металась, била руками, расплескивая воду и судорожно сжимая ноги, а потом заснула прямо в ванной. Ей снилось, что она плывет на спине по тихой реке с белыми кувшинками, лениво загребая руками, а рыбаки с удочками смотрят на нее с берегов.

Она спала, пока вода не дошла ей до лица. Маленькой Ольге Петровне ванна была велика, она соскользнула вниз и едва не утонула. Она резко села и долго судорожно дышала, согнувшись. Потом стерла с тела ладонями воду (про полотенце она и не вспомнила) и, шлепая мокрыми ногами, отправилась в комнату. Хорошо, что закрутила воду и вынула затычку на цепочке из сливного отверстия.

В полумраке летнего вечера Ольга Петровна долго искала полотенце, но так и не нашла, но нашла в шкафу простыню и наволочку. Простыней она обтерлась, а наволочку накрутила на голову, сделав что-то вроде тюрбана. «Здравствуйте! », – сказал кто-то. – «Добрый вечер! ».

— Ой! – воскликнула Ольга Петровна, прикрываясь руками и приседая. – Ой, кто это?!

— Это я! – ответил кто-то приятным высоким баритоном. – Ваш сосед по кварталу из дома напротив. В другой раз все-таки запирайте дверь. Я свет включу!

Вспыхнул торшер и высветил сидевшего на диване немолодого мужчину в клетчатой рубашке и черных тренировочных брюках, державшего на коленях большую белую бумажную сумку.

— Я подумал, что Вам может это понадобиться, – сказал мужчина и показал на сумку.

Ольга Петровна сидела на полу, сжавшись в комок, и не говорила ни слова.

— Если бы я был насильник, – сказал мужчина. – Я бы давно Вас трахнул, как только Вы вышли из ванной. Все-таки запирайте дверь и зашторивайте окна.

— К-какие окна? – щелкнув зубами, спросила Ольга Петровна.

— Ваши, ваши окна. Устроили, понимаешь, стриптиз. Все же видно, как в аквариуме. Я сумку сейчас Вам кину, Вы ее возьмите, там мой халат и полотенце. Старые газеты есть?

— Н-на подоконнике. А зачем?

— Окно занавешу. Ловите сумку!

Ольга Петровна сумку не поймала. Она ударила библиотекаршу в лоб и опрокинула на задницу. Ольга Петровна уселась врастопырку на пол, а мужчина спокойно направился к окну.

Он обошелся без кнопок. Он просто раскрыл оконные створки, подсунул под них газеты, которые библиотекарша прихватила на работе, и снова закрыл, а Ольга Петровна тем временем вытерлась чужим полотенцем, надела чужой купальный халат и села на кровати, поджав под себя ноги. «Можно повернуться? », – вежливо спросил мужчина, и библиотекарша ответила: «Да, конечно».

— А все-таки, зачем Вы пришли? – недоуменно спросила Ольга Петровна.

— Жалко мне Вас стало! – ответил мужчина. – Мечетесь, как птичка в клетке. Жалко мне Вас стало, все одна, одна.

— И все?

— Нет, не все. Фигура у Вас оригинальная, бедра узкие, а грудь большая. Словно от другой женщины.

— Я с соседкой по коммуналке поменялась, – засмеялась Ольга Петровна. – Взяла поносить и не вернула. Анекдот знаете? Рассказать?

— Давайте! – оживился мужчина.

Уже совсем стемнело, и комнату освещала только тусклая лампочка торшера.

— Встречаются как-то в грим-уборной Зыкина и Ротару. Зыкина спрашивает: «У тебя грудь есть? ». «Есть», – отвечает Ротару. «А почему не носишь? ».

— Смешно! – покивал мужчина и резко встал. Ольга Петровна снова сжалась в комок и закрыла глаза.

— Разрешите представиться! – сказал мужчина. – Владимир Анатольевич Макаров. Простой советский инженер. Не насильник, не убийца, и даже не вор. Хотя, признаюсь, что канцтовары на работе тырю.

— Ну, тогда и я. Ольга Романова. Библиотекарь. Старший. А до этого – работница на витаминном заводе имени Карпова. Работа там была простая, но вредная, оттого имею право досрочного выхода на пенсию.

— А в чем ее вредность? – спросил Макаров, снова усаживаясь на диван. – В витаминах?

— У нас была «бродячая» бригада, – пояснила Ольга Петровна. – Где затыка, туда и кидали. Только на гормонах задержались. Там текучесть большая. Я поработала немного, и Вы уж простите за откровенность, прекратились месячные, а груди выросли на три размера.

— Вот как? – беспокойно завозился на диване Макаров. – А мужчины? У мужчин что-нибудь тоже выросло?

— Не обольщайтесь! – погрозила пальцем Ольга Петровна. – После недельной работы мужчины начинают говорить тонкими голосами, и у них тоже начинают расти груди. Об этом даже в нашей многотиражке писали, об усилении вентиляции и ношении респираторов вместо масок. Ну а я ушла с завода, перешла в библиотеку при заводе, а потом и вовсе в районную.

— А месячные починили? Вы, если не хотите, не говорите.

— Ну, почему же, скажу, – скупо улыбнулась Ольга. – Лечили меня амбулаторно, да только без толку. Так что я теперь – пустышка. Давно притерпелась...

— Так я пойду? – с надеждой в голосе спросил Макаров. – Полотенце я заберу, а халат пока оставлю. Будет повод зайти. Если Вы не против.

Давно никто не делал таких многообещающих предложений Ольге Петровне, и она торопливо закивала:

— Заходите, конечно, заходите!

— Я Вам светом помигаю. Три раза, – сказал Макаров. – Приду домой сейчас и помигаю. А когда завтра помигать?

— Часиков в восемь вечера. А я Вам в ответ.

— Тогда я пошел?

— Да уж идите. Мигайте.

Он ушел, уехал на лифте, а Ольга Петровна метнулась к окну и с замиранием в сердце стала ждать, когда замигает окно. Конечно, она умом понимала, что так быстро Макаров не добежит, но ждала с нетерпением, как девчонка первого свидания. И дождалась.

Давно это было. После фильма она ждала возле заводского клуба, когда все уйдут, и механик останется один. Она только что посмотрела кино «Шербурские зонтики» и немедленно спроецировала его на себя, представив на месте главной героини Олю Романову. Как же красиво любили друг друга Женевьева Эмери и Ги Фуше! Она еще раз посмотрела этот фильм, а потом еще, и вдруг поняла, что влюблена в чернявого киномеханика, на которого все кричали и топали ногами, когда фильм вдруг обрывался, а он высовывался из окошка своей кинобудки и тоже кричал:

— Спокойно, граждане! Сейчас склею пленку!

И волшебство начиналось снова!

К концу недели зрителей становилось все меньше, а любовь Оленьки становилась все сильнее, а тут еще школьные подружки затеяли разговор о французах, говоря заговорщицким полушепотом, что все французы ебливы, как коты. А раз так, то она тоже должна соответствовать своему любимому, который запросто мог быть французом. И когда он, наконец, вышел на улицу и спросил: «А тебе чего? », Оленька твердо решила ему отдаться. И ничего, что ее француза звали Ашот.

— Вы не могли бы показать мне... Вашу... кино...

— Аппаратную, что ли?

— Д-да...

— Пошли-пошли! Только быстро, жена ждет, на сносях она. И последний сеанс скоро!

Ашот схватил Оленьку за руку и поволок по ступенькам в аппаратную. Там особо смотреть было нечего, здоровенный кинопроектор, монтажный стол, пузырьки с ацетатным клеем и... все! Волшебство стремительно рушилось, и нужно было действовать быстро. Оля спустила трусы и задрала подол. «Вот, девчонка! », – восхищенно задохнулся Ашот. – «Такая маленькая, а ебливая! ».

— И вовсе не маленькая! – обиделась Оля. – Просто я Вас люблю. Ну, как в кино.

— Это меняет дело, – деловито сказал Ашот, расстегивая ширинку синего комбинезона. – Я тебе, конечно, вдую, только ты никому не говори!

— Нет-нет, любимый! Никому!

Член Ашота был похож на колбасу, только не на «Докторскую», а на «Одесскую», и такой же коричневый и кривой. Ашот толкнул Олю спиной на стол и высоко поднял и задрал тонкие ноги.

— Э, да у тебя даже волос нету! – удивленно сказал Ашот.

— Есть! – настойчиво сказала Оля. – Вот тут немного, и под мышками. Просто я – блондинка, и их не видно. Ой!

Пока она говорила, Ашот уже вдвинул свою «колбасу» в Олю. Сначала ей показалось, что ее рвут на части, потом будто надувают, как воздушный шар, а затем внутри словно что-то заколотилось, как медный язык в колоколе. «Ч-черт, спустил! », – сокрушенно заметил Ашот, задыхаясь. – Кончил, как мальчик! ».

Он поставил Олю на ноги, вручил ей трусы и выпихнул за дверь аппаратной. По ногам текло, и трусы надевать она не стала. Дома она легла необычно рано, и не стала ужинать. Рухнула Олина романтическая любовь, словно хрустальный замок от неловко брошенного кем-то камня.

Сейчас же, стоя у окна в чужом, до пола, халате, Ольга Петровна, волновалась, как тогда, возле клуба. И когда одно из окон вдруг троекратно вспыхнуло и столько же раз погасло, она облегченно вздохнула и тоже троекратно помигала торшером. Она поставила часы на шесть ровно и спокойно уснула.

Каждый год своей работы на заводе Ольга Петровна проходила медицинское обследование. И в том числе у гинеколога. Если в первый раз гинеколог просто покачал головой, введя расширитель и посмотрев сквозь зеркало, но во второй он был просто удивлен. Он задрал зеркало на лоб и сказал:

— Дорогуша, Вы снова девушка! Феноменально! Вы в каком цеху работаете?

— В гормональном.

— А, там и не такое бывает. Одевайтесь.

С тех пор Ольга Петровна берегла свою вторую девственность, как зеницу ока, а потому пристрастилась к онанизму. Поскольку с завода она уже уволилась, надеяться на то, что гимен зарастет во второй раз, уже не приходилось. Разве что залить канцелярским клеем. Поэтому только соски и клитор, соски и клитор, вот только рук не хватало. Сосков два, клитор третий, а руки только две. А так распрекрасненько!

Утром ей было не до сосков и не до клитора. Холодильник пустовал! То есть, совсем ничего. Абсолютно! Ни днем вчера, ни вечером, ни утром. Только пустой чайник и вода в кране. Ольга Петровна попила кипятка и уже собралась на работу. И только в автобусе она поняла, что сделала глупость, Ведь она могла просто помигать торшером!

Конечно, другие библиотекарши с ней поделились, кто пожертвовал полбутерброда, кто целый, кто щепотку чайной заварки, а кто и сахарку. Но в обед Ольга Петровна вооружилась огромной сумкой и бросилась на «охоту» за продуктами. Часа два бегала и вернулась с двумя сумками и шестирублевым тортом размером с тележное колесо. «Вот! », – сказала Ольга Петровна, водружая торт на мгновенно освобожденный стол, – «Отметим новоселье! ».

— И вот! – сказала старший библиотекарь, ставя рядом с тортом бутылочку портвейна.

За чаем Ольга Петровна сидела рядом с заведующей библиотекой Викой Зиновьевной, которая принялась ее выспрашивать.

— Олюнцик, что-то ты какая-то не такая. Мужчину завела?

Ольге Петровне захотелось похвастаться.

— Да так, познакомились только, – скромно ответила библиотекарша.

— А кто он?

— Простой советский инженер.

— У! – разочарованно протянула заведующая.

— А ты думала, генерал? Нормальный вежливый мужик, обещал сегодня еще зайти.

— Ага! – потерла ладошки Вика Зиновьевна. – История с продолжением.

— Надеюсь. Давай лучше выпьем!

Хорошо вот так сидеть, согревая друг друга. Особенно, если на входной двери висит табличка: «Библиотека закрыта по техническим причинам».

Вернувшись домой, Ольга Петровна стала торопливо накрывать на стол, но перед этим распаковала и поставила в прихожей старое еще бабушкино зеркало, разделась донага и тщательно себя осмотрела. Да, она немного растолстела, да, на ляжках сбоку появились легкие признаки целлюлита, но попка была еще упруга, живот не отвис, а, главное, груди были еще налиты, и соблазнительно смотрели на мир острыми сосками. Она решила больше ничего, кроме праздничного трикотажного платья, не надевать, с трудом натянула его, и тонкая полушерсть ласково обтянула еще крепкую фигуру.

Не сказать, что Олин стол ломился от яств, но все остальное было: копченая колбаса, сыр, ветчина и буженина. Жаль только, что портвейном пришлось пожертвовать ради сплочения коллектива. Но Ольга Петровна заварила крепкий чай, насыпала в сахарницу горкой прямоугольные белые кусочки, и села у открытого окна в ожидании, когда зайдет солнце, изредка поглядывая на часы. Газеты, которые вчера повесил на окно Макаров, слетели: одна – на пол, а другая – белой птицей на улицу. Солнце упорно не хотело заходить, и Ольга Романова в первый раз в жизни пожалела, что сейчас не зима, а лето. Чтобы как-то убить время, она подобрала с пола старую газету и принялась читать.

Газета называлась «Советская культура», и в ней старательно обсасывалась статья-памфлет Максима Горького «С кем вы, мастера культуры? », вышедшая пятьдесят пять лет назад. Начиналась она так:

«22 марта 1932 года советские газеты «Правда» и «Известия» напечатали знаменитую статью-памфлет Максима Горького «С кем вы, мастера культуры? Ответ американским корреспондентам».

В этом памфлете «Буревестник революции» писал: «Вы, интеллигенты, мастера культуры, должны бы понять, что рабочий класс, взяв в свои руки политическую власть, откроет перед вами широчайшие возможности культурного творчества. Посмотрите, какой суровый урок дала история русским интеллигентам: они не пошли со своим рабочим народом и вот разлагаются в бессильной злобе, гниют в эмиграции. Скоро они поголовно вымрут, оставив память о себе как о предателях».

Классик мировой литературы был убежден, что, несмотря на отказ от классовых позиций и декларацию общечеловеческих ценностей, писатели всегда представляют интересы. Только какие? Правящего класса или все-таки народа? Многим тогда казалось, что певец революции ошибся. Что отсутствие четкой позиции и убеждений дает широкие возможности для маневра, диапазон и дипломатичность, возможность представления интересов «чистого» искусства. Но без позиции никак не получается.

Вскоре фраза «С кем вы, мастера культуры? » стала крылатой. Она обычно цитируется, когда речь идет об определении политической или нравственной позиции деятеля культуры в какой-либо общественной коллизии».

И так далее, и тому подобное. К тому же самой статьи Горького Ольга Петровна так и не нашла. И хотя библиотекарша считала себя если не мастером, то прослойкой между мастерами и потребителями этой самой культуры в лице читателей, так это точно. Больше ничего интересного она в газете не нашла, кроме маленькой заметки про некоего А. Новикова, которого посадили за изготовление электронных подделок для музыкантов. Вот, собственно говоря, и все. О библиотечном деле – ни строчки. Ольга Петровна отложила газету и снова приникла лбом к прохладному стеклу. Она ждала буквы «С», которая сама по себе ничего не означала, если бы ее посылал кто-то другой, а не Владимир Макаров, простой советский инженер. И окно в доме напротив вспыхнуло троекратным салютом азбуке Морзе, и Ольга возликовала. Он идет!

Она бросилась в прихожую, отперла дверь и уселась в ожидании, вчера незваного пришельца, а сегодня желанного гостя. А приоткрытую дверь было слышно, как внизу в подъезде стукнула входная дверь, затем громыхнула дверь лифта, он загудел и принялся отсчитывать этажи. Затем лифт поднялся на последний, на Олин этаж и замер. Послышались шаги, и Ольга Петровна вскочила. «Этот, этот, может меня приручить! ». Она распахнула дверь и замерла, потому что на коврике стоял Макаров и, глупо улыбаясь, протягивал ей букет белой сирени.

— Вот, это Вам!

Оля схватила букет и спрятала сразу порозовевшее лицо в душистом облаке.

— Спасибо! Как пахнет!

Ольге Петровне никогда никто не дарил цветов. Не было случая, чтобы кто-то вот так запросто протянул целую охапку сирени, и неважно, что ветки были сломаны в соседнем сквере. Профсоюзные букетики мимозы на Восьмое марта – не в счет!

— Я сейчас их в воду поставлю! – сказала библиотекарша и устремилась на кухню, где стояли широкогорлые бутылки из-под молока, покорно ожидавшие, когда их сдадут. Там Оля разделила букет на три поменьше и украсила кухонный стол, подоконник и стол в комнате, возле которого стояла объемистая сумка Макарова.

— Как-то все у нас по-пионерски, – сказал Макаров. – Светом мигаем, нет бы телефон поставить. В районе новая телефонная станция, а мы светом. Еще бы не хватало фальшфейеры жечь! Вот еще подарочек!

Он нагнулся и вытащил из сумки зеленый телефонный аппарат.

— Подавайте заявку, придет мастер из бюро ремонта, а у Вас телефончик уже будет!

— Он, наверное, денег стоит, – задумчиво сказала Ольга Петровна. – А у меня финансы поют романсы.

— Ни копеечки! Я несун! – гордо сказал Макаров. – На работе – плановая замена аппаратов, а я его подтырил. Видите, даже вилочка есть, чтобы на ночь выключать. Держите!

Ольга приняла аппарат и застыла, прижав его к груди. Ей еще никто и никогда не дарил телефонных аппаратов.

— Теперь – к столу? – вкрадчиво сказал Макаров, подмигивая. – Есть хочется.

Ольга Петровна не думала, что кормить мужчину – такое наслаждение. Она расширенными глазами смотрела, как Макаров зачерпывает ложечкой салат, как отправляет его в рот, как, не торопясь, пережевывает. Как откусывает, придерживая пальцем колбасу, так это, вообще, восторг! И из бокала гость отхлебывает аккуратно, промакивая затем губы салфеткой, а его кадык при глотке почти не шевелится. Он принес с собой бутылку и два бокала и теперь они пили советский портвейн, и не она его угощала, а он ее, предлагая то ветчину, то буженину. А потом они пили просто чай без сладкого, даже без сахара, потому что Ольга Петровна забыла купить к чаю хотя бы печенье.

— Что делать будем? – сказал Макаров, когда заварка кончилась. – Телевизор смотреть?

— У меня нет телевизора, – пожала плечами библиотекарша.

— Есть.

Макаров с легкостью фокусника выхватил из своей сумки небольшой черного цвета телевизор с маленьким экраном и водрузил его на стол.

— Сам спаял из набора! – сказал гость. – Теперь он Ваш!

— Вы меня задарили сегодня, – растерянно сказала библиотекарша. – Я и не расплачусь.

— За подарки не платят, – назидательно сказал простой советский инженер. – За подарки отдаривают. Например, общением. Сейчас я его настрою...

Но сначала они искали ближайшую розетку, а когда не нашли, пришлось выключить зажженный было торшер, а вместо него включить выносной блок маленького безымянного телевизора. Когда экран замерцал, Макаров сказал:

— Предлагаю назвать его БГ.

— В честь Гребенщикова, что ли? – недовольно уточнила Ольга Петровна. – Не люблю его, козлетона.

— БГ – это бычий глаз. Экран-то маленький!

Подвигав телескопическую антенну, они, наконец, поймали канал, где показывали программу «Время». Диктор вещал о трудовых успехах советских граждан, затем переключился на международную обстановку, а Ольге Петровне хотелось только одного: чтобы программа «Время» не кончалась никогда, и чтобы в мерцающем голубом свете было видно ухо Макарова и его нос, совсем не римский и не греческий, а русский, с симпатичной «картошечкой» на конце.

Но «Время» кончилось обещанием погоды под «Манчестер и Ливерпуль», и запустили футбол «Спартак – Андерлехт». Макаров заторопился к себе, смотреть футбол на большом экране. В прихожей библиотекарша замерла, запрокинув голову и по-детски подставив губы. Званый гость только коснулся ее губ своими губами и сказал:

— Это аванс?

— Да! – выдохнула Ольга. – Продолжение завтра.

И заперла за Макаровым дверь.

Наверное, он мог бы овладеть Ольгой еще в первый раз, и она была бы не против. Мог и вместо программы «Время» в этот раз опрокинуть ее на диван. И она бы не возражала. Возможно, дело в ней? Несвежее белье? Так его нет. Запах от тела, из подмышек? Вроде тоже нет. Тогда в чем? Создать атмосферу ожидания и ее каждый день понемногу нагнетать? Нет, все-таки странные, эти мужчины! С такими мыслями Ольга Петровна убрала остатки пиршества в холодильник, приняла ванну и собралась отойти ко сну, как замигало окно в доме напротив. Она, обнаженная и влажная, подбежала к окну. Окно перестало мигать, и Оля увидела силуэт Макарова.

За годы работы в библиотеке Ольга Петровна прибрела небольшую близорукость, но если потянуть за кожу возле виска к уху, можно эту близорукость на время компенсировать. Ольга сделала это и увидела, что у силуэта есть отросток, как сучок у пня, и силуэт его, этот сучок, дергает! Недвусмысленный намек! И библиотекарша тоже начала себя онанировать, сунув руку между ног.

Оля увлеклась, закрыв глаза, и не заметила, что свет в окне напротив погас. Тогда и Ольга Петровна быстро довела себя до легкого оргазма, промокнула салфеткой щель и тоже погасила торшер. Спокойной ночи, Владимир Макаров, спокойной ночи, Ольга Романова!

На следующее утро Ольга Петровна озаботилась двумя вещами: телефоном и верхним светом. С первым пунктом она справилась быстро, просто позвонила на районную АТС и вызвала мастера на шесть часов вечера. А вот с лампочками, которые она хотела по примеру Макарова «подтырить» на работе, вышел облом. Везде, кроме настольных светильников, в библиотеке были лампы ночного света! Длинные, сороковатные, желтые и голубые. Не выкручивать же лампочку из настольной лампы.

Отпросившись пораньше, Ольга Петровна встретила Макарова возле своего дома. «А я Вам лампочки принес! », – сияя, как начищенный медный самовар, сказал Макаров. – «У Вас же больше нет? ».

— Нет. Опять с работы?

— Нет! – засмеялся Макаров. – Все украдено до нас. Я их в магазине купил.

— Пойдемте вкрутим.

— Пойдемте.

Не так уж трудно закручивать лампочки по резьбе в патроны люстры на четыре рожка. Макаров стоял на табурете, а Романова бегала от него к выключателям и обратно. Он купил четыре лампы – две по сто ватт, одну в шестьдесят и одну на сорок. Закрутили все четыре, и стало ярче, чем днем. А в дверь уже звонил телефонный мастер.

Он работал быстро: стальным тросиком протащил сквозь канал в стене телефонный провод, скобками прибил его к стене и прикрепил там же деревянный кругляк и розетку на четыре контакта. У него был интересный телефонный аппарат с номеронабирателем на трубке, он его воткнул в розетку, набрал секретный номер и куда-то позвонил. Затем небрежно кинул его в сумку, подключил Олин телефон и назвал ей номер, который она записала.

— Все, можете пользоваться, – сказал мастер, вставая с табурета.

— Это дело надо отметить! – сказал Макаров мастеру.

— Без меня! – отрезал мастер. – Я на работе.

И ушел. Было всего лишь полседьмого вечера.

— Профессионал! – похвалил Макаров. – Ну-ка, позвоните кому-нибудь!

— Кому же?

— Наберите «сто».

— И что?

— Узнаете точное время.

Оля набрала «сто», и механический голос ответил: «Восемнадцать часов, тридцать три минуты.

— Спасибо! – сказала Оля и повесила трубку.

Она была очень вежливой женщиной, и матом ругалась вслух всего лишь два раза в жизни: один раз, когда кто-то разбил ее окно в коммуналке, и второй, когда сосед-подросток наспускал ей там же на дверную ручку.

— Теперь Вы, Ольга Петровна, можете звонить мне до полдвенадцатого, – сказал Макаров. – И я буду звонить. Или лучше очно?

— Лучше очно.

— Тогда чая. У Вас очень вкусный чай. А сахар я принес.

В одном кармане у него оказалась узкая пачка сахара, а в другом – пакетик с очень вкусными коричными крендельками.

Ольга Петровна старалась все делать красиво, чтобы понравиться Макарову. Когда садилась на стул, она не оправляла подол, а подворачивала его, показывая бедра все выше, то и дело поправляла бюст снизу вверх, а когда пила чай, манерно держала чашку за ручку тремя пальчиками, оттопыривая мизинец в сторону. И еще она то и дело похохатывала на шутки Макарова, чтобы все тряслось. Чтобы гостю было лучше видно, как у нее все трясется, она включила люстру. Но Макаров прищурился на яркий свет и засобирался к себе домой. И ушел...

Многие женщины заедают огорчения, Ольга Петровна их задрачивала. Почему-то считается, что показать трусы – неприлично, но все почему-то не стесняются ходить на пляже в купальнике или бегать и прыгать по стадиону при громадном стечении народа. Ольге Петровне и это казалось стыдным, и она стеснялась ходить в трусах на физкультуре в школе. И когда Макаров ушел, она с остервенением содрала несвежие трусы и запулила их на шкаф. Сразу стало намного легче. Осталось расстаться с блузкой, юбкой, комбинацией и лифчиком. И когда Оля все это сняла, ей стало совсем хорошо. Но оставалось еще одно – нужно было подрочить клитор, губы и при этом не задеть пальцами почти сомкнувшуюся девственную плеву. А потом завалиться спать. Но тут зазвонил телефон.

— Еще не спите?

— Нет.

— Я пожелать доброй ночи и... подойдите к окну.

Хорошо, что Макаровский аппарат был с длинным шнуром. Ольга, как во французском кино, подхватила его и устремилась к окну.

— Что видите? – спросил Макаров.

Он темным силуэтом стоял у своего окна, одной рукой держал у уха телефонную трубку, а другой дрочил член. Ольга это видела ясно, словно ее близорукость куда-то делась.

— Вас вижу.

— А что я делаю, видите?

— Вижу.

— И что я делаю?

— Др... онанируете.

— Давайте это делать вместе, только трубку не кладите. Хочу слышать Ваш голос и дыхание. Согласны?

— Да.

— Тогда начнем!

Ольга стояла перед окном, в одной руке телефонная трубка, а другая – в промежности: ладонь на клиторе, а пальцы на входе во влагалище.

— Послушайте, – сказал Макаров. – Я вижу только Вашу голову и верхнюю часть груди, а хотелось бы целиком. Вас – целиком. Сядьте повыше, что ли.

Почти две минуты Ольга Петровна двигала диван к окну, потом устанавливала на нем стул, затем осторожно усаживалась на нем, чтобы не слететь, а ее груди бились друг о друга, разжигая и без того острое желание. И когда она все-таки раскинула ноги, то уже была готова провалиться в пучину или взлететь к небесам. «Оргазм уж наступил, уж тело сотрясает... ».

Ольга Петровна очнулась на полу, возле дивана. Рядом лежал на боку упавший стул, а в трубке смеялся Макаров:

— Ловко Вы прыгнули, однако! Хоть успели кончить?

— Кажется, да.

— Не ушиблись?

— Вроде нет.

— Тогда завтра сойдемся у меня. Это надо делать под контролем.

И трубка отсалютовала Ольге короткими гудками.

Утром Ольга Петровна проснулась в состоянии, которое она охарактеризовала бы одним коротким и емким словом – угар! На работе она то и дело бегала в туалет, садилась на крышку унитаза и предавалась сладостному рукоблудию. Вот только полетать ей так и не пришлось. «Девчонки» не дали. Им тоже надо было, только всем разное.

Макаров ее уже ждал. С магазинными цветами ждал, не с сиренью, которая уже благополучно завяла. С розами, общим числом девять штук. «Прошу ко мне», – сказал Макаров. – «Я уже все приготовил».

Макаровская пятиэтажка Ольге не понравилась. Во-первых, в ней не было лифта, во-вторых, там не было мусоропровода, в третьих, весь макаровский этаж был на целый кирпич ниже, чем остальные четыре. И квартира была какая-то не такая, и мебель в ней как-то не так, и в люстре было не четыре рожка, а три. А что понравилось? Во второй, маленькой комнате прямо на полу лежал широкий матрас, застеленный свежей простыней, а на ней одеяло и две подушки. Оля сразу все поняла и присела на край матраса.

— Это... для нас? – осторожно спросила Ольга Петровна.

— Да. Не перед окном же, – так же аккуратно ответил Макаров, присаживаясь рядом.

— Обстоятельный подход, – похвалила библиотекарша.

— Техника безопасности прежде всего. Она написана кровью.

Макаров обнял Ольгу, а она положила голову ему на плечо. Они сидели и разговаривали о пустяках, а их руки словно жили самостоятельной жизнью. Макаровская рука забралась Ольге Петровне под лифчик, а ее ладонь легла ему на гульфик.

— Ух! – сказал Макаров.

— Ух! – сказала Романова.

— У меня очень чувствительные соски, – сказала Ольга Петровна.

— И у меня, – сказал Макаров. – Особенно левый.

— Вот как! – удивилась Романова. – Я всегда думала, что у настоящих мужчин – железное тело.

— Значит, я не настоящий мужчина, – ответил Макаров. – А только прикидываюсь.

— Мы все только прикидываемся, – успокоила его библиотекарша. – В душе мы как дети.

— Только игрушки у нас другие. Посерьезнее.

Она сняла платье, все то же, серое, тонкое, трикотажное, а он расстегнул молнию на брюках. Они еще немного поиграли в раздевание, Ольга Петровна избавилась от кружевной комбинации, бюстгальтера и трусов, а Макаров – от брюк, рубашки, трусов и майки. Конечно, у него давно стоял член, а у нее торчали соски, и просто полыхало между ног, но они пока что сдерживались, осторожно лаская друг друга. Но дыхание их стало прерывистым, а ласки – все настойчивее. Пришлось лечь.

Они сначала лежали рядом, но руки, игравшие членом и клитором, скрещивались и мешали друг другу. Пришлось лечь по-другому.

— Надо лечь валетом, – сказал Макаров. – Мы будем видеть друга лучше.

Они легли по-другому.

— У Вас замечательный член! – сказала Ольга Петровна.

— А у Вас – волоски на лобке, – ответил Макаров.

— И все?

— Груди. У всех женщин замечательные груди, но у Вас они большие, и не сваливаются на сторону, а стоят, как курганы в степи. А наверху, словно юрты, соски.

— Интересное сравнение – курганы, юрты. А где же хозяин этих самых юрт?

— А вот он, в кустиках прячется.

Макаров нашарил пальцами Олин твердый клитор и слегка его сжал. Оля охнула.

— Лучше тереть по бокам, – задыхаясь, сказала библиотекарша. – Двумя пальцами. Иначе даже больно.

— А мой «клитор» можно тереть как угодно. Он, как деревянный. Только быстрее.

— И Вы быстрее! – прошептала Ольга Петровна. – Ах, ах!

Снова запели ангелы, затрубили в медные трубы, и библиотекарша вдруг ощутила себя прилипшей спиной и задом к низкому потолку. Ее груди свисали вниз и колыхались от восторга, пока Макаров не сбил ее очередью из своей «зенитки», попав спермой на живот. И она оказалась снова лежащей на матрасе спиной на сбившейся простыне, а рядом, тяжело переводя дух, возлежал вернувший ее на землю. «Дирижабль» живота мерно опадал, а внутри, в гондоле, еще бегали напуганные пассажиры.

Оля села на матрасе, и Макаров сел рядом, но Оля уложила его головой себе на колени, и «простой советский инженер» ощутил одуряющий запах женщины, исходивший от ее волос.

— Завтра, Оля, завтра! – вставая, сказал Макаров. – В это же время, на этом же месте. Я оставлю все, как есть, и простыня сохранит запах Вашего тела. А сейчас – чайку!

Они пили на кухне чай, разговаривая о всяких пустяках, и Макаровская квартира уже не казалась Ольге Петровне такой неуютной. Потом они разошлись, и, когда стемнело, зажгли в своих квартирах свет и долго разговаривали по телефону. Спасибо Александру Грэхэму Беллу! Потом библиотекарша сказала: «Слушайте внимательно! », и Макаров услышал шорох.

— Слышали?

— Да. Что это?

— Это я тру трубкой то место, представляя, что это Ваши пальцы.

— Тогда и я! – сказал Макаров, и Оля услышала шорох.

— Вы тоже? – спросила Оля, и он ответил:

— Это уздечка моего члена. Она передает Вам привет, и ох! Я кончаю!

Ольга Петровна напрягла зрение и увидела в окне напротив темный силуэт, который изогнулся в оргазме страсти.

Оля головой больше не хотела кончать, но тело настойчиво требовало своего, однозначно намекая враз отвердевшими сосками и выглядывавшим из волосков клитором. И библиотекарша совершила это еще раз, зажав телефонную трубку между ног.

— Вы.... Вы слышали?

— Слышал. Что это было?

— Это звуки моей страсти. До завтра, Володя!

— До завтра, Оля! Точнее, уже до сегодня!

В библиотеке случился двойной угар. Желание никуда не ушло, и после обеда Ольга Петровна хотела «смыться», но привезли новые книги, и их нужно было внести, развязать колючие веревки, разорвать серую бумагу, пересчитать и каталогизировать. «Товарищ Ленин, работа адова будет сделана и делается уже! ». На уши встал весь коллектив, включая Вику Зиновьевну, зав. библиотекой, и к шести они справились. «Девушки» сели пить чай, а Ольга Петровна убежала домой. Там она, чтобы не вонять, тщательно вымыла промежность, подмышки и поспешила на квартиру Макарова. Дорогой она поняла, что если не съест хотя бы кусок хлеба с кипятком, то у нее ничего не получится.

Макаров был предусмотрителен и вежлив. Он сразу оценил степень замотанности Ольги Петровны и предложил ей супчика из концентата, жареную картошку с магазинной котлетой и компот из сухофрутов. Обычный набор холостяка или вдовца, который не хочет заморачиваться с готовкой, но этот стандарт показался ей безумно вкусной. Она облизала ложку и сказала: «Ну? ».

— Прошу на ложе, графиня! – сказал Макаров и взял Олю за локоть.

Оля предусмотрительно не надела никакого белья, а трикотажное платье Макаров содрал с нее, как шелуху с луковицы.

— Да Вы целка, сударыня! – удивился Макаров, присмотревшись к ее гениталиям.

— Целка, но не монахиня! – заметила Оля. – Это все от старой работы. От нее выросли не только груди, но и заросла дырочка.

— Вы – феномен просто! – с восхищением сказал Макаров, вынимая из брюк член. – Но мы справимся.

— Только надо обязательно раздеться.

— Зачем? – пожал плечами Макаров. – Мне не жарко.

— Голышом намного романтичней, мы будем словно дикие зверьки, иначе это похоже на простую формальность «сунул-вынул».

— Ладно, – согласился Макаров. – Не будем формалистами.

После чего у Ольги Петровны «заросла дырочка», он спрашивать не стал. Чего только в бесшабашной юности не бывает.

Медленно, осторожно Макаров ввел член в лежавшую на спине Ольгу Петровну. Никаких криков, вроде «Ой, погоди! Что-то больно! » он не услышал. Разросшиеся лепестки гимена послушно, как диафрагма фотоаппарата, раздвинулись и пропустили его в святая святых всякой женщины – влагалище. Там было горячо, мокро и уютно, как в мышиной норке.

Потом они, конечно, перешли на «ты». Не графья, все-таки, инженер и библиотекарша. Они лежали рядышком на матрасе и разговаривали.

— Скажи, Володька, ты бы хотел стать женщиной?

— Зачем? Каждому свое.

— Просто попробовать женский оргазм. Ведь ваш оргазм длится несколько секунд, а наш минуты и даже десятки минут.

— Это так специально устроено. Пока вы, женщины, наслаждаетесь моментом, мужчина должен сбегать на охоту, притащить в пещеру мамонта и надавать по рогам тупому неандертальцу, чтобы не подсматривал. А потом оттрахать женщину, и лучше несколько раз, но лежа лицом к входу пещеры.

— А пока мужчина наслаждается несколько раз, женщина в перерывах должна подмести пещеру, развести огонь и поджарить этого мамонта. Иначе у мужчины без мяса и не встанет.

— Это верно. Если коня из экономии не кормить, он неминуемо сдохнет.

Наверное, со стороны глупо выглядели эти разговоры, когда лежат рядком да ладком немолодая женщина и немолодой мужчина и разговаривают об отвлеченных вещах. Хотя с другой стороны, не о глубине влагалища и длине члена разговаривать, в самом деле, двум культурным людям. Хотя...

— Скажи, Оля, что заставляет женщину раздвигать ноги? Любовь, похоть? Или что-то еще?

— Не быть одинокой. Для женщины страшно быть одинокой, а обретение мужчины хотя бы на время создает иллюзию необходимости, своей нужности. Хотя, как сказал Портос, я дерусь, потому что дерусь. А, вообще-то, это все сложно. Но не только страсть и похоть, это точно.

Говоря все это, Ольга Петровна размахивала рукой, словно учительница на уроке пения. Ей бы пошли очки в золотистой тонкой оправе, подумал Макаров, и указка.

— А что главное для мужчины? – вдруг спросила Ольга Петровна, поворачиваясь набок, и ее большие груди тяжко вздрогнули, занимая новое положение, и легли друг на друга.

— Симпатия. Симпатия во всем.

— Значит, я тебе симпатична?

— Иначе ты бы здесь не лежала.

— И тогда здесь лежал кто-то еще?

— Наверное. Например, твоя Вика, Вика Зиновьевна.

— Эта грымза?

— А грымзам не нужен мужчина? Возможно, потому они и грымзы. Было бы интересно уложить вас рядом и сравнить, а потом оттрахать на раз-два-три.

— Это как же?

— Входишь и делаешь три движения: раз, два, три. И выходишь. И переваливаешься к другой женщине. И снова: раз, два, три.

— Ты это делал?

— Нет. Только мечтал в юности.

— А я мечтала в юности о нескольких мужчинах сразу. Чтобы они кончали в меня по очереди. Чтобы, когда я встала, по ногам текло и с губ капало на пол. Мечты, мечты, где ваша сладость?

— Да вот она! Повернись на другой бок!

Оля послушно повернулась, и Макаров вошел в нее сзади...

Под утро Ольга Петровна все-таки ушла из гостеприимной Макаровской квартиры. Она бы и не пошла, но на работу было нельзя идти в одном трикотажном платье на голое тело. Читатели могли неправильно понять...