Мир матриархата. Часть 5: Строгое воспитание

Эдик стоял на коленях, внимательно изучая новый указ, касающийся воспитания юношей, достигших совершеннолетия. Согласно новым правилам, его будут наказывать трижды в неделю: дважды ремнем и один раз розгами. Минимум пятьдесят ударов ремнем и двадцать пять розгами. Однако это лишь базовый уровень — количество ударов и их сила полностью зависят от желания его Госпожи, в данном случае, его матери. Теперь, когда он стал совершеннолетним, ему запрещено кричать во время наказания, ведь он уже не ребенок, а будущий мужчина, и должен уметь терпеть. За крики полагаются дополнительные удары.

Эдик еще раз оглядел комнату: лавку, веревки для привязывания, ведро с торчащими розгами и широкий кожаный ремень. Всё было готово. Теперь, после достижения совершеннолетия, он должен называть свою маму Госпожой, и она должна быть довольна.

В первый день действия новых правил Эдик старался не давать своей Госпоже никакого повода для наказания. Впрочем, в этом мире Госпоже повод не нужен, и оставалось только надеяться, что мама вернется домой в хорошем настроении. Эдик вымыл весь дом, протер полки, вымыл посуду, поцеловал все туфли мамы, приготовил ужин. В техническом училище для юношей у него не было ни одного замечания — он учился хорошо и вел себя безупречно.

Если Госпожа будет следовать закону, то сегодня его ждет наказание только ремнем. Но законы писаны для рабов, а не для Госпож.

Эдик тяжело вздохнул, положил указ на видное место и посмотрел на часы. Было без пяти шесть. Пора встречать маму.

Он опустил штаны, обнажив ягодицы, и вовремя — замок заскрипел. Эдик упал на колени. Дверь открылась...

Когда мама вошла в дом, Эдик почувствовал, что она чем-то недовольна. Когда Госпожа спросила, всё ли готово к наказанию, стало ясно, что Эдику не избежать порки.

— Всё готово, Госпожа, — ответил Эдик дрожащим голосом, пытаясь разжалобить маму. — Я выполнил все учебные задания, приготовил ужин, убрал везде... поцеловал ваши туфли, — доложил он испуганно, надеясь на снисхождение.

— Молодец, ты всё сделал хорошо, но сегодня особый случай... Ты всё равно получишь наказание. Иди готовься, — приказала мама.

Эдик знал, как готовиться: нужно идти в комнату для наказаний и стоять на коленях, размышляя о своей вине. Но сейчас он не чувствовал себя виноватым.

Внезапно раздался звонок в дверь. Эдик вздрогнул. Гости? Сейчас? Неужели мама снова специально пригласила кого-то посмотреть на его наказание?

Летом его секли в саду, и экзекуцию могли видеть редкие прохожие и соседские дети. Юные зрители собирались у забора и смеялись, когда Эдик вскрикивал под розгами. С наступлением осени наказания проводились дома, и Эдик радовался, что его больше не видят насмешливые зрители. Но мама придумала приглашать гостей с детьми, чтобы наказывать его в их присутствии. Особенно стыдно было, когда приводили девочек — лежать перед ними с голой попой было унизительно. При этом кричать строго запрещалось, можно было только плакать.

В дом вошла тетя, сестра матери. Эдик еще не знал, что сегодня ночью мама уезжает в длительную командировку и передает свои полномочия тете.

Однажды мама уже уезжала на неделю, и тетя занималась его воспитанием. Это было мучением — наказания назначались каждый день, и попа постоянно горела. После экзекуции Эдика спасал только холодный душ.

Мама вошла в комнату для наказаний и объявила свою волю: на время ее отсутствия Эдик должен полностью подчиняться тете.

— Я сегодня уезжаю. Поцелуй мне ноги на прощание, — сказала она.

Эдик повиновался, почтительно поцеловав ноги своей мамы и Госпожи. Затем мама вышла, и появилась тетя.

Эдик поспешил опуститься перед ней на колени, поклониться до земли и подобострастно поцеловать ее босую ногу — ногу своей временной Госпожи. Он знал, что за невежливость можно получить дополнительные розги.

Тетя осмотрела приготовленные розги, заметила пакет с солью и губку. Она высыпала немного соли на губку и начала протирать ею прутья.

— Тетя, милая, дорогая Госпожа, не надо солить розги, пожалуйста, — взмолился Эдик.

— Эдуард, я наказываю только солеными розгами, они полезнее для провинившихся, — назидательно сказала тетя.

— А мама надолго уезжает? — с надеждой спросил Эдик.

— Минимум на месяц, а может и на три. Так что будешь жить со мной. Не бойся, я не наказываю без вины.

— Без вины нет... — согласился Эдик, ложась животом на черную прохладную кожу лавки. — Но почему-то я всегда виноват...

— Потому что ты будущий мужчина, и тебя нужно воспитывать правильно. А это значит — строго, — сказала тетя.

Она привязала его ноги веревками и руки к ножкам лавки. Было время, когда Эдика не привязывали, и от боли он убегал, но его ловили, укладывали снова, и наказание начиналось заново. Привязывание спасало его от самого себя.

— В указе сказано, что меня нужно наказывать три раза в неделю, независимо от поведения. Два раза ремнем и один раз розгами. Это значит, что вы будете наказывать меня и без вины, или мне нужно будет специально провиниться? — попытался выяснить Эдик.

— За проступки наказание будет гораздо строже. Будешь плохо себя вести — запорю! — пообещала тетя.

— А сейчас вы будете сильно наказывать? — дрожа от страха спросил Эдик.

— Наказывать буду сильно. Так надо, — сказала тетя.

Тетя всегда наказывала сильно. Эдик раньше обижался на нее, плакал, говорил злые слова, но это не действовало — она брала розгу и наказывала до тех пор, пока он не смирялся.

Тетя взяла соленую губку и протерла ею попу Эдика.

— Да, сегодня наказание будет строгим.

— Но почему? — дрожа от ужаса спросил бедный юноша.

— Потому что сегодня я приступаю к своим обязанностям по твоему воспитанию, и ты должен сразу понять — спуску тебе не будет!

Тетя подняла прут и стегнула так сильно, что на попе сразу вздулась красная полоска. С той же силой она продолжила наказывать Эдика, и тот жалобно заныл.

— Нытье, Эдуард, не поможет. Ты уже взрослый парень, терпи, иначе добавлю.

Наконец, очередной удар вызвал крик. Эдик понимал, что кричать во время наказания строго запрещено, но ничего не мог с собой поделать. Следующий удар он постарался выдержать молча, но снова вскрикнул.

— Что, терпеть наказание разучился? — с издевкой спросила тетя.

Эдик не ответил, у него в глазах всё плыло от слёз, в ушах шумело от напряжения воли. Он говорил себе: не кричать, терпеть, превозмогать! Огненная боль обжигала его попу, казалось, что к ней приложили раскаленную сковородку. Розга истрепалась, и тетя пошла за новой.

Она снова наказывала племянника с оттяжкой, паузы стали короче, Эдик не успевал отойти от одной розги, как его настигала следующая. Тетя всегда наказывала крепко, но сейчас это было особенно жестоко. Она всыпала ему уже пятьдесят розог, в два раза больше, чем предписывалось правилами.

— Тетя, — взвыл Эдик. — В указе написано, что розгами нужно дать двадцать пять ударов. Я получил вдвое больше. Не надо больше наказывать, ну, пожалуйста!

— Ну раз ты всё получил, постоишь на коленях до ночи, а в десять часов я еще тебе всыплю, — проговорила тетка сердито.

Если мама ставила его на колени на час, то тетя могла поставить на два или более часов, причем коленями на горох, и никакие мольбы не могли ее разжалобить.

Зная это, отвязанный от лавки Эдик подавил очередной всхлип, подошел к углу, в котором в пластмассовом лотке всегда был насыпан горох, и встал коленями в самую середину лотка. Юноша согнулся от боли, но тут же выпрямился, чтобы стоять на горохе, как положено.

Оставив Эдика одного, Госпожа пошла в душ освежиться. От напряженной работы розгой она вся вспотела.

Эдик слышал, как тетя спустилась по лестнице со второго этажа, но слезать с гороха побоялся. Однажды он сошел с гороха без спросу и не услышал, что мама вернулась. Тогда его наказали так, что четыре дня он не мог сидеть. Если тетя заметит подобное, она его засечет до полусмерти.

Эдик стоял смирно примерно час и очень обрадовался, когда тетя снова вошла в комнату. Он стоял на горохе ровно, как положено.

— Ну, Эдик, иди снова укладывайся, мы продолжим, — сказала она, выбирая свежий прут и свистя им в воздухе.

Эдик с трудом встал, всхлипывая от боли в коленках, подошел к лавке и лег. Тетя не стала привязывать его в этот раз. Как только он лег, она с силой опустила прут на его голую задницу, а потом еще и еще раз. На попе появились новые красные полосы.

Эдик закричал, выгнулся и уцепился руками за края лавки, чтобы не прикрыть ими попу.

Тетя, не обращая внимания на его вопли, продолжала расписывать его попу свежими стежками. Эдик уже не сдерживался и рыдал вовсю. От боли он смешно вилял попой, которая под музыку свиста розог выплясывала некое подобие тверка. Выдав три десятка розог и убедившись, что попа Эдика наконец разукрашена, как следует, тетя произнесла:

— Поблагодари меня за наказание, а потом становись на колени в угол и постой еще час-другой.

Эдик поднялся с лавки, не удержался и потер попу руками, а затем опустился перед тетей на колени и почтительно поцеловал ей руку, которой она его наказывала, и ее красивые босые ноги.

— Благодарю за урок, — со слезами на глазах проговорил наказанный юноша.

Теперь его ждала гречка. Эдик покорно направился в угол и опустился на колени прямо на рассыпанную по листу бумаги крупу.

— Через час вернусь и проверю, стой спокойно, — приказала тетя и вышла из комнаты.

Эдик зашипел от боли, так как гречка впивалась в его кожу. Целый час, а может и два, ему предстояло стоять! Сжав зубы, Эдик выпрямился и застыл, не желая давать тете повод для новых наказаний.

Через сорок минут тетя вернулась в комнату, и Эдик, как ему было велено, стоял на гречке, не шевелясь.

— Ну что ж, ты прощен, можешь встать, — разрешила тетя.

Эдик с трудом поднялся и, охваченный благодарностью к смягчившейся тете, расплакался...

— Позвольте, тетя, поцеловать вашу ногу, — попросил Эдик.

— Хорошо, целуй, — тетя выдвинула вперед левую ногу.

Эдик с благодарностью поцеловал ее.

— Спасибо, что простили, — сквозь слезы сказал юноша.

Обращаясь к плачущему Эдику, тетя вдруг с сочувствием произнесла:

— Ну ладно, не плачь уже. Довольно. Наказание завершено. Разве так ведут себя настоящие мужчины?

— Не знаю, — ответил Эдик. — Их, наверное, не наказывают! Не ставят на гречку!

— Не наказывают? Что ты, Эдик!? Еще как наказывают! И на горох, и на гречку ставят. А иногда и клеймят раскаленным железом на ягодицах. Раб такого-то Госпожа. У мужчин для этого есть их жены. Настоящий мужчина всегда должен быть под каблуком у жены. Вот женишься и сам поймешь!

Эдик тяжело вздохнул, понимая, что от наказаний нет спасения, ни сейчас, ни в обозримом будущем...