Ксюша (сливочное фэнтези на тему любви). Рассказы о любви

Часть 1

Пролог

Не ищите здесь историческую правду. Не задавайтесь вопросом, что за война и где. Они все одинаково жестоки и отвратительны. Много их было в истории. И не все ещё случились, к сожалению. Да и без войны иные деревни у нас живут не лучше. Но не о них рассказ, а о том, как в голоде и грязи, когда, казалось, убита сама надежда о светлом будущем, о радости и счастье, вдруг прорастает изящный цветок любви, хрупкий и стойкий одновременно, может быть, несколько уродливый, как и всё вокруг, израненное предыдущей войной, но живой!

***

- Ну бля-я-я! Упёрли, уроды! Суки! Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Парнишка в отчаянье сплюнул и грязно руганулся. Судя по пустой заначке, сегодняшний завтрак, обед и ужин, а заодно и завтрашняя жратва испарились, как недавний эротический сон при резком пробуждении.

- Сон. Чо мне там снилось-то? Да всё та же фигня. Третью ночь уже. Неясная размытая фигура. Только глаза чётко видны. Их яркий блеск - словно из полумрака. Странного цвета: не то светло-коричневого, не то... Даже и сравнить не с чем те глаза. Может быть, вот если чай настоять подольше и смотреть сквозь него на солнце... Во сне они так же светились и искрились лучиками. А потом почувствовалось тепло. Сначала по плечам, спине. Ниже. Ещё ниже. И от холок к животу. В этом месте сна между ног обязательно вставал в почётный караул "часовой". Совсем как тот, что на картинке из замусоленного старого журнала, что висит над головой... А тепло не отпускало. Обволакивало уже всего. В уши - шёпот. Неясный, тихий, непрерывный. Приятный до невозможности. О чём мне шептали ночью? О чём рассказывали? Не разобрать. Или чего добивались? И главное кто?! Ведь я совсем не видел этого человека. А может, и не человек это был вовсе. Говорящая тёплая туча... М-да. Чо-то с мозгами у меня, по ходу, полная клизма! Туча... Надо ж такое сморозить! Девушка то была, кто ж ещё? Хотя девки ведь так не делают. С какого бодуна бы им сзади обнимать меня и шептаться. Скорее, это ребятам в голову придёт... Стоп! Так кто ж меня тогда лапал во сне? Если б не этот изверг-Мамут, "прокисший" на всю башку, может, я бы и увидел её... Или его... И не коверкал бы ща догадками изболевшийся мозг. Что за манеры ваще - орать на всё село ни свет ни заря! А потому наверное, что у дебилов нет таких красивых снов. Небось одна жратва на уме. Кстати, о жратве. Чую - и у меня она, по ходу, терь будет всё время лишь на уме. Ещё вечером был я невероятно богат аж на почти два целых бутерброда, что нежданно и счастливо обломились мне в мусорном контейнере! И всё. Трындец с маковкой вам в задний глазок! Спиздили и съели... Блин, надо новую нычку искать. Старая безвозвратно запалилась. И Ярика угостить теперь нечем. Ему ведь похуже моего...

- Эй, Ксюха, ты на рынок чешешь? - друзья уже собрались и зовут с ними.

- А то! Сюда подарков не привозют. Разве что в виде подзатыльников от Мамута.

- Чой-то ты сёння бледный да прозрачный. Не захворал? А то я другого помощника найду.

- Нет-нет, тётенька. Всё хорошо. Я справлюсь. Просто мечтательность с утра напала: в какой пынджак к Рождеству себя вдеть - в розовый или в зелёный в жёлту крапинку? Хи-хи.

- А ты надевай старую фуфайку, в которой щас, - зато мухи садиться не будут. А то подумают, што цветок. Ха-ха-ха.

- На мою фуфайку-то они спроворней сядут. Нах им цветы? Тока мухи об эту пору всё больше грязно-белые и холодные. Даже снежных бабушек из таких лепить противно.

- Ну и что за дело, что холодные да грязные? Зато товар мой не портится. Молоко тепла не любит. Перетащи-ка мне сюда ещё вон те фляги и ящики рядышком составь... Всё, гуляй покеда. Позову потом.

- Благодарствую, тётенька, что не прогнали. А может, остались где-нить прошлогодние крошки у вас? Я бы не прочь позавтракать.

- Ишь ты, какие мы прынцы! А можа тебе ишо чашечку кофа у постелю?

- Та на фига в постелю-то? Барство это всё. Можно сразу в желудок.

- Иди-иди, милок. Не заработалось ещё на крошки-то.

- Ну, ничо. Это я мечтаю прост. Влюбился, наверн?

- Оно самое время, канешна. Но на войне, однако, любовь-то умерла. Убили её и в грязь втоптали. Так что выкинь, пацан, ты эту блажь из башки.

- Да и не было её там. Шутю ведь я, тётенька.

И парень добавил вполголоса, тихо:

- Шутю, канешна. Хоть и не радостно мне совсем...

Шёл третий год после войны. Третий год без волчьего воя сирен и судорог земли. Без многих тысяч преждевременных смертей и нескончаемого плача матерей. Плача красными сухими глазами. Без слёз. Потому что давно они уже иссушили усталые веки.

И радоваться бы людям. Прочь печали! Мир опустился на вспаханную снарядами и танковыми гусеницами землю. Однако не видно счастья на серых лицах. Нет в мыслях лёгкости и истомы. Лишь трудные задачи: как выжить, чем потушить вечный голод, где переспать, чтобы не замерзнуть и проснуться наутро?

Шёл третий год войны за выживание среди мира...

- Фух... Каюк, не могу больше... Ксюша, а давай заханыримся куда-нить. Рук совсем не чую. Один хер - иль с голода издохнуть, или от работы.

- Лучше уж от отдыха. Ха-ха. Я тож уморился до чертей... Всё! Перерыв. Подгребайся поближе, в обнимашки поиграем (не так холодно будет).

- С тобой молочница не рассчиталась ещё?

- Вот ты прыткий, блин. Рано ещё.

- Смотри, чтоб не наколола.

- Не. Она баба хорошая. Сливок мне прошлый раз дала, прикинь. Может, с молоком перепутала?

- А я и не помню, какие они на скус.

- Хм. Какие... Как вот если б сейчас вдруг лето сделалось. Прия-я-ятные... М-м-м!

- Лето? Во рту? Не могу такого вкуса вспомнить.

- Э-э-э. Дурында ты люминиевая, - Ксюша по-братски потрепал вихры. - Не языком это чувствовать надо, а всем нутром.

- Ну, не знаю, чем ты жратву чуешь, а я желудком. Если живот не болит, значит всё зашибись - жрать не надо. Но он у меня всё время болит.

- Слыш, дружок, давай не будем о кишках. Сил и так нет. Сам одной слюной со вчерашнего дня питаюсь.

- Ну, ладн, звыняйтэ, батьку. Ксюш, а чо ты со своими сливками делать будешь, если молочница опять тебе их даст?

- Пошёл в жопу!

- Не. Ну погодь. Я не о жратве. Ты послухай. Мне пацаны говорили, что здесь недалеко чудик живёт. Прикинь - один в большой квартире! Так у него фишка - лакать кофе со сливками. И на фига хорошие продукты портить друг другом, не пойму! Но мне-то чо за хер? Я вот подумал - может, ты бы ему сливки предложил?

- Ну у тя совсем с голодухи крыша по перрону тронулась. Чтоб я свои сливки в здравом уме какому-то старому пердуну отнёс? Да чтоб он в них ещё и горькое кофе напуздырил?!

- Их, богатых не понять. И не старый он совсем, кста. Может, чуток годков поболе твоего.

- Не старый? Но ты же сам говорил, что один - и в целой хате. Странно тогда.

- Не в курсах я, откуда у него эти владенья, но ты не перебивай. У того чувака, говорят, ещё один "валет" имеется. Пускает он иногда переночевать за бесплатно. А если б ты ему сливок к завтрику, так, мож, и наподольше пустил бы? Мож, обогрел бы ты наконец свои косточки? А, Ксюш?.

- Фуета это всё. Пустобрёхство и пиздёж.

- Не пустобрёхство. Клянусь! Даже дом его показать могу.

- Тебе верить, Ярик, всё одно что мёртвую корову доить. Те же последствия.

- Ага. Никакой благодарности, бля, в людях не осталось! Я ему верный вариант на подносике в харю, а мне взад одни обидные слова.

- Твой костлявый зад других слов и не заслуживает. Ха-ха... Ладн, не дуйся, друга. Всё пучком. Но тебе-то какой интерес с моих будущих сливок? Уж не думаешь ли ты, что отплесну их в твой ненасытный хавальник? Так туда хоть кабана заживо засунь, всё одно - не нажрёшься.

- О, да! Скорей луна на башку пизданётся. Тыщу лет с открытой пастью мне сидеть - не дождусь твоих сливок. Я на другое виды имею. Если бы тебе втереться в доверие к тому Рокфеллеру, так, может, и мне бы как-нибудь обломилось на ночлег в тепле? Хоть разочек бы расправить ноженьки да разомлеть.

- Ладн. Напомни к вечеру - пообещать тебе чо-нить в будущем... Вставай, болтун. Пора расправить ноженьки для пахоты...

Грязно-серый морозный день умер, так до конца и не родившись. Из освещения на улице остался лишь такой же грязный снег под ногами да неясные блики редких окон. Сколько человек так и не дождутся следующей весны, заснув навечно в голодном холоде подвалов да сараюшек? Сколько умрёт вместе с ними несбывшихся надежд и ещё неиспытанного или уже позабытого счастья?

- Ксюшечка, ну дай их хоть понюхать. Чем они пахнут, а?

- Вот достал! Лугом они пахнут. Коровой.

- Не бреши. Корова навозом воняет. Сливки не могут иметь такой запах.

- Это от тебя навозом прёт. А от коровы пахнет парным молоком и сливками.

- Ну дай хоть разочек вдохнуть.

- Блин, Ярик, я ведь о тебе забочусь. Ты же нанюхаешься щас, потом неделю спать не сможешь. Молоко кажну ночь сниться будет.

- Да и пофиг. Зато память останется.

- Хер с тобой, красавица. Сам виноват. Но знай, что нажраться всё равно не хватит. Только капельку! Я и сам сегодня не пробовал даже. Всё этому сундуку несу... Подставляй свой бездонный хавальник.

Ярик быстро захлопнул рот, будто боясь, что драгоценная жидкость тут же испарится, и заблестел в темноте здоровенными глазищами в пол-лица.

- Ну чо? Распробовал?

- Угу, - ответил парень, не разжимая рот.

- Понравилось хоть?

- Угу, - повторился тот же ответ.

- А спасибо я сёння дождусь тока от забора?

Но вместо слов Ярик остановил друга ладонью, закрыл глаза и тихо осел на снег.

- Тебе худо? Чо случилось? - забеспокоился Ксюша, присаживаясь рядом. - Объелся штоля?

- Ну хорош уже ухи грузить! Отвлекаешь. Дай же человеку подольше счастливым побыть... Ксюша, я такой вкусноты отродясь не пробовал. И запах даже изо рта приятный. Неужели коровы так пахнут? С коровами жить хочу.

- Вот дурень. Ха-ха. Вставай. Размечтался, блин, посреди улицы. Жопа, нах, к дороге примёрзнет... Где этот долбаный дом-то?

- Почти пришли. Вон за оградой в деревьях четыре этажа. Твой буржуй живёт на втором. Дверь светло-коричневой кожей обита. Сам увидишь, не заблудишься. А я погнал местечко на ночёвку занимать. Удачи!

- Постой. А может, он и не возьмёт ещё у меня сливки?

- Возьмёт. Пацаны говорили, что он тащится ими, как от "дури". Терь я и сам знаю почему.

Часть 2

Дверь цвета молочного шоколада открылась не сразу. Ксюше пришлось трижды жать чёрную пуговку звонка. Но когда она распахнулась, парнишку враз лишили воли и закружили одуряюще-приятные запахи тёплого жилья. Уже давно забытые, а потому упрятанные в самые глубины сознания, но неожиданно всплывшие сейчас из памяти о прошлом. О том, довоенном ещё, прошлом, когда были живы родители, когда по утрам мама заставляла есть кашу. Ах, милая моя бедная мамочка, каким же я был дураком тогда! Мне бы сейчас ту кашку. Да и хрен с ней, с кашей. Была бы ты сама жива. Мамочка, где ты? Отзовись с неба. Или хоть звёздочкой мигни.

- Вы ко мне? Слушаю вас, юноша, - разбудил парня голос из райского дверного проёма.

- Ой... Вы... Мне вам... Ой... Не хотите ли? М-мм... - из горла лезли одни глупости вместо слов.

"Отличная реклама товара - нечего сказать! Блин, до таких лет дожил, а разговаривать не научился", - злился на себя парень, но с эмоциями справиться не мог.

- Хм. Да вы проходите. Вижу, что какое-то дело у вас... Надо прикрыть дверь. На улице прохладно.

"Прохладно? Он сказал "прохладно"?! Фига се! Да там настоящий сибирский мороз!" - глаза сощурились от ударившего, непривычного для них в это время суток света, а тело, не будь дураком, торопясь, всей поверхностью уже жадно питалось обволакивающим теплом.

Ка-а-айф! Вот он какой - рай!

- Ой, простите дурака. Робость чо-то одолела. Я вам тут... Мне сказали, что вы... Короче... Вот сливки. Возьмите.

- Зачем? - удивился хозяин.

- Как зачем? В смысле? - в свою очередь удивился гость.

- Я не заказывал. Вы кто?

- В смысле? Ах да. Я Ксюша.

- Как Ксюша? Почему? Вы же... юноша? - хозяин всмотрелся пристальнее.

"Похоже, мы соревнуемся, кто больше задаст вопросов", - подумал парнишка, и ему сделалось смешно. В этом раю, наверное, не было грехом веселиться.

- Хы-хы. Да, юноша. Ой, извините. Я просто давно не бывал в домах.

- То есть? В каких домах?

- Ваще ни в каких. Во всех. Я в подвале рядом с рынком живу.

- М-да. Понимаю. Война.

- Я вам сливки принёс. Они хорошие, ещё свежие.

Хозяин подозрительно покосился на бутылочку в руках гостя.

- Та вы не бойтесь. Я их не украл. Тётенька-молочница расплатилась ими со мной за работу сегодня. Вот я и решил...

- Продать их мне?

- Нет. Хотя-я-я... - об этом Ксюша почему-то загодя не подумал, но вдруг забрезжила возможность разбогатеть; однако он мотнул головой и твёрдо ответил: - Не-а. Так берите.

- Но почему? Они денег стоят. Вы же их заработали.

- К чему мне деньги? Их всё равно стырят, пока я спать буду.

- А где вы спите? Ах, ну да. Вы же говорили. В подвале. Но почему всё-таки мне? Мы ведь не знакомы, кажется.

- Мне дружок рассказывал, что вы любите сливки и что...

Духу не хватало сказать всю правду до конца. Про мечту о тёплом ночлеге да про то, чтоб хотя бы просто побыть в настоящем доме! У входной двери постоять незаметно, но зато вдоволь надышаться беззаботной довоенной жизнью. Хотя сколько ни дыши, этим никогда, казалось, не надышишься.

- Что? - опять переспросил хозяин.

"Ёбт! Он такой недогадливый, просто ужас! Хотя и не старикан вовсе, а даже наоборот - молодой ещё мужик. Но, конечно, древний уже совсем. Лет 25, наверное? Или даже все 26".

И тут парнишка увидел его глаза... Быть не может! Они ведь аккурат из его сна! Тот же солнечный чай. Та же доброта и внимательность. То же тепло, проникающее в самую глубину души и лишающее желания сопротивляться. Так вот ты какой - обладатель тех странных гипнотических глаз! И язык опять сковало кандалами.

- Я вижу - разговор затягивается. Может, вы разденетесь и обогреетесь пока? Да и поздно уже. Там - какой-то подвал... А оставайтесь сегодня у меня до утра. Здесь иногда ночуют разные бедняги.

- Спасибо большое, - прошептало пересохшее горло, и силы совсем покинули худое жилистое тельце вместе с брошенным к ногам ватником.

Однако лучше б его было не снимать. Чтоб не пугать тряпьём хозяина... Эти чайные глаза! Он уже казался прекрасным богом. Изумительные тонкие черты лица, лёгкий румянец щёк, губы, как... наверное, у того часового на картинке из подвала над изголовьем... Блин! Глупость сплошная! Эти губы не могут принадлежать той картинке. Они могут быть только у богов!

Парнишка с интересом, уже не таясь, разглядывал хозяина, его одежду, тапочки. Опять перевёл взгляд на свою грязную рвань. Стало сильно стыдно. Мужчина, видимо, что-то понял и прекратил паузу.

- Давайте ваши сливки. Сейчас мы будем пить кофе.

- Вприкуску с ними? - вырвалось неожиданное.

- Не понял? Как? Ха-ха-ха! У вас присутствует чувство юмора. Это хорошо... А знаешь что, молодой человек? Пока я буду заниматься столом, иди-ка ты под душ. Снимай всё это, а я тебе что-нибудь подберу из своих старых запасов... по размеру. Хотя это трудновато будет сделать. Сколько уже исполнилось?

Парнишка задумался на секунду. У него давно никто не спрашивал о возрасте, и он уже забыл, сколько ему лет.

- Девятнадцать, - неуверенно ответил он; получив в ответ недоверчивый взгляд, ещё раз подумал и неожиданно спросил:

- А какое сегодня число?

- 21 декабря.

- Значит, девятнадцать стукнет через четыре дня. Так что я почти не соврал.

- О! Ну тогда я общаюсь с настоящим мужчиной... Извини, пожалуйста. Я ведь даже не представился. Меня зовут Максимус. Для тебя просто Макс.

- А я тогда просто Тимоха.

- Хм-м. Значит, всё-таки Тимоха? Один Тимка у меня уже живёт... Тимофей! - громко позвал хозяин, и в прихожую важно ввалился здоровенный чёрный котяра.

Он внимательнейшим образом оглядел гостя, не боясь, подошёл, обнюхал ватник, затем и паренька, довольно замурлыкал и теранулся мордой о ногу. Хозяин лишь развёл в удивлении руки. Такого от своего кота он никак не ожидал. Чтоб с незнакомцем и сразу запанибрата!

- Привет, тёзка, - присел пацан и по-свойски почесал волосатую шею за ушком. - Меня кошки не боятся. Я ими же пахну. Потому что люблю возиться с кошачьим стадом. Мне ведь и кликуху такую дали через это. Часто созываю котов на рынке: "Кыс-кыс-кыс". Вот и прозвал кто-то Кысухой, а потом уж в Ксюшу переиначили. Мы ить, особенно поначалу, реально спасали друг друга. Они меня - от крыс, а я их - от собак да людей. Люди хуже собак бывают. И подлее.

Когда через некоторое время Макс принёс в ванную кой-какую одежду, то застал там сидящего на корточках голого Тимошку в совершенно сухой ванне.

- Ты чего не моешься?

- А как? Может, ковшик какой есть? Не из крана ж прямо воду лить. Расход-то какой!

- Почему же не из крана? - ухмыльнулся Максим. - Крути ручки. Вот холодная, вот горячая.

- У вас даже и прям совсем горячая есть?! - изумился пацан. - Ни хрена се!

- Знаешь что? Давай-ка я тебя сам вымою.

- Не! Вы чо? Не можно! Я же голый!

- В одежде тем более неудобно. Все голыми моются. Или ты стесняешься меня? Так это совсем зря. Я врач между прочим. А врачей никто не должен стесняться. Представь, что ты пришёл ко мне на приём.

- Не могу.

- Что не можешь?

- Вообразить не могу. Я давно не бывал у врачей.

- Что же мне с тобой делать? - присел рядом Макс. - А если я тоже разденусь и с тобой мыться вместе буду... Не застесняешься?

- Не знаю. Может, всё-таки есть ковшик?

- Да на хрена тебе сдался этот ковшик? - психанул Максим. - Всё! Как хочешь, а ради чистоты надо чем-то жертвовать. Я раздеваюсь. И не вздумай возражать - я старше тебя, и эта ванна вместе с водой мои. Что хочу, то и делаю! Значит, будем мыться, как у меня принято...

Тимка боялся повернуться в сторону раздевающегося хозяина, будто мог увидеть что-то невообразимо страшное. Но юношеское любопытство пересилило, и он незаметно скосил глаза, после чего уже не в силах был отвести их. Подобная красота никак не могла принадлежать человеку. Рядом с ним находилась живая скульптура Древней Греции. Парнишка видел некоторые статуи в старых журналах, когда рылся на свалке. Но там они были из белого камня, а здесь, на расстоянии вытянутой руки, мягкая гладкая кожа, казалось, сделана была из самогО света утренней зари - такая же розовая и тёплая. Тренированные мышцы под ней могли принадлежать скорее олимпийцу, но никак не какому-то Айболиту.

Когда на пол упала последняя ткань, скрывающая мужское естество, Тимоха пожалел, что вообще поддался всей этой затее со сливками. Он уже совсем не мог совладать с собой. Жгучая, снедающая его жажда познания боролась со стеснительностью и стыдом. И то, и другое было естественным, а потому непобедимым. Краска заливала всё лицо до бордовости, ему хотелось немедленно убежать отсюда и забиться в свой родной подвал, чтобы там, в темноте, ещё и ещё раз за разом "перепрочувствовать" всё, что обрушилось на него сегодня. Но не здесь - на глазах у Аполлона, а в глубине себя. Чтоб бережно перебрать по крупицам все картинки этого случайно встреченного рая...

- Так и будем сидеть внутриутробным зародышем? Или, наконец, мыться начнём?

- Чиво? - ни фига не понял Тимка.

Но сильные руки уже легко подхватили его тело и поставили на ноги. Своими же руками он сразу вцепился себе в пах. Там предательски торчал "часовой" по стойке смирно... Господи! Стыдоба, твою мать! Отпилил бы на фиг, если б ножик был.

Однако Макс, по ходу, не придавал никакого значения интимным глупостям. Его совсем не смущало, что собственная болтающаяся колбасятина то и дело касалась Тимохи, возбуждая всё новые потуги у часового. Наконец, зажурчала вода, и на Тимку обрушился горячий дождь. Он испуганно дёрнулся, освободив из ладоней пленника, и тот радостно взмыл к пупку.

- Ой! Горячо же!

- Это просто с непривычки, - успокаивал его Максим, поглаживая парня мочалкой. - Потерпи, сейчас кожа освоится. Ей надо хорошенько распариться. Просто стой и терпи. Поверь мне как врачу. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Часть 3

Прятать писюн уже не было смысла, и пацан обречённо затих, привыкая к новым ощущениям, как и было велено. Он задрал голову и открыл рот, подставляя его горячему дождику.

- Ты чего? Пьёшь воду, что ли?

- Это же самый настоящий чай! Тока без заварки. Эх! Уйма кипятка пропадает. Не помню, когда в последний раз горячее хамал.

- Ха-ха. Ты мне, пожалуй, так весь душ вылакаешь... Ой, блин! Погоди! Прости, пожалуйста, дурака. Тимочка, я сейчас, быстро. Как же сразу-то не допетрил?! - и Макс нагишом вылетел из ванны.

Через полминуты он вернулся с кульком печенья и полной кружкой.

- На, ешь. Ты же голодный. Только не торопись. Никто не отберёт.

Тимошка трясущимися непослушными руками пихал в рот печенье и даже не жевал, а просто рассасывал его, наслаждаясь невероятным вкусом. Казалось, до желудка оно не доходило, усваиваясь прямо во рту.

- Это что? Сливки? Не, не буду. Я ведь тебе их принёс.

- Сливки твои на столе остались. А в кружке обычное молоко. С печеньем классно! Мне нравится.

- Еще бы! По ходу, сегодня я отмечаю сразу все свои прошлые днерожденья.

- Подожди-ка ещё четыре дня до очередного.

- Максим, - робко спросил Тимка, когда пальцы добрались до дна кулька. - А можно я одну печененку своему дружку возьму? Или две? Ярик офигеет от радости.

- Ты ещё спрашиваешь? Мы ему потом вместе подарок соберём. И к Новому году тоже.

- Прям настоящий подарок? Как от Деда Мороза, што ли?! Он же такого не снесёт, коньки отбросит, бедный. Хотя лучше уж от счастья, чем с голодухи.

- Ну как? Насытился? Извини. Больше пока нельзя. Надо постепенно запускать твоё пищеварение. Теперь - душ. И не вздумай сопротивляться.

Да никто и не собирался. Он расслабленно стоял перед живым Богом, полностью доверив ему всего себя. Крепкие, но нежные руки "Всевышнего" ласково мыли Тимкино тело, тёрли, мяли его, массировали, гладили. Тепло воды встретилось с теплом разогретого нутра и захватило парня целиком, разлившись от самой макушки до мизинчиков на ногах. Было настолько здорово, радостно и легко, что одного вздоха, казалось, было достаточно, чтоб взлететь - над домом, над затихавшим замершим рынком, над городом и всей планетой. Но зачем лететь? Куда? Ведь рай был прямо здесь - с этим ослепительным красавчиком, с его горячим чаем прямо из крана в стене, с давно позабытым божественным вкусом настоящего довоенного печенья.

Тимка не сразу заметил, как Макс затих и нежно прижался сзади, обхватив парня руками. Ладони медленно скользили по впалому животу и теребили кучеряжки на лобке (совсем как в сегодняшнем сне). Наконец, они осмелели и коснулись горячего стержня-часового.

- Ты чего? - спохватился Тимоха.

- Прости, задумался. Вот и мой сынишка мог вырасти таким же, как ты.

- Каким таким?

- Очень симпатичным и милым. Но теперь уж не вырастет.

- А что с ним случилось? Его убило?

- Да. Всех разом вместе с бабушкой и мамой одной бомбой... Я тогда дневал и ночевал в военном госпитале.

- Значит, твой дом тоже разбомбили, как и мой? А тут чьи же палаты?

- Это генеральский особняк. Отец получил здесь квартиру. Видимо, из-за густых деревьев во дворе его не видели с воздуха и не разбомбили. Сейчас я остался совсем один.

- А... папа ваш?

- Тоже погиб. Уже в самом конце войны. А я вот... даже не ранен.

- Я тоже один совсем. Если кошек не считать.

- А один прибавить один - будет уже пара, - Максим чмокнул парнишку в щёку, легко шлёпнул его по худенькой попке и укутал большим банным полотенцем.

- Подстричь бы тебя ещё обязательно надо, - осмотрел он оценивающе махровый кокон. - Но это потерпит до завтра. А сейчас можно и кофе со сливками. А?

Кокон пожал плечами, типа - почему бы и нет? И вообще, зачем спрашивать меня, если хозяин здесь совсем другой?

... Сон упрямо отказывался приходить к Тимоше. Будто он потерял и не узнавал его в чистом посвежевшем пареньке или просто почему-то забыл к нему дорогу. Эмоции переполняли парня, а перед его закрытыми глазами то и дело всплывали яркие картины сегодняшнего вечера. Бестолковое топтание у входа. Сказочное купание в горячем чае. И самый настоящий ужин в финале. Оказывается, как это может быть увлекательно - смешивать разные продукты: хлеб и колбасу, сливки и кофе. И если колбасу мозг ещё мог вспомнить (да о ней и вообще разговор особый!), то кофе оказался совершенно загадочным продуктом. Прежде всего парня поразил его невероятный запах! И не духов или цветов. Не фруктов. А нечто совершенно неизведанное, экзотическое, пряно-манящее и одуряюще-будоражащее. Запах свежесмолотого кофе теперь на всю жизнь попал на лучшие полочки Тимкиной памяти.

И как же смешны теперь казались ему утренние переживания о потерянном, недоеденном кем-то, засохшем бутерброде! "Хотя, наверное, лучше бы те бутерброды всё-таки не терялись, - резонно решил Тимоха. - На всякий голодный случай". Сон ещё и потому сторонился парнишку, что не хотел он впускать его в себя. "А вдруг я усну, и всё исчезнет? Не станет домашнего тепла, не ощутит уж язык божественных вкусов. И не увижу я больше Макса. Он такой надёжный, сильный. С ним совсем ничего не страшно. И он непривычно красивый".

На рынке Тимоша таких никогда не встречал. В попе сразу начиналась щекотка, когда он смотрел на ладного Максима. Почему-то делалось стыдно за себя, но тянуло смотреть на мужчину вновь и вновь. Его мускулистые руки хотелось ощущать на себе, чувствовать их плечами, животом, попкой... и кое-чем ещё. Пацана никто никогда не обнимал (если не считать родителей, но то из прошлой жизни). А сегодня он, наконец, познал восторг от крепких мужских рук, от ласк тёплыми ладонями, от доброты глаз и открытых улыбок, подаренных лично ему. Ради всего этого Тимоша готов был продать душу дьяволу. Да и тело продать. Хоть на органы. "Что же будет, если я вдруг потеряю моего бога?" Сердечко совсем сжалось, в страхе от такого предположения. И тут же ни к селу, ни к городу вспомнилась его ладонь на торчащем члене. "Часовой" под пупком моментально встрепенулся - видимо, и он вспомнил.

"Странно всё это. Непонятно, но очень-очень приятно. Прия-я-ятно-о-о", - Тимоха опять заулыбался. Ему вообще в этом доме было необыкновенно весело. Отдельная ржача, как он, собравшись спать, пустился искать, тыкаясь везде, свою фуфайчонку (она всегда служила ему постелью), пока в дело не вмешался Макс:

- Да зачем она тебе сдалась? Пусть себе ночует на балконе - там ей самое место. А ты будешь ночевать здесь, на диване, я тебе уже постелил.

- Это чо, мне? - со страхом уставился парнишка на белоснежные простыни. - Лучче всё-таки просто на полу. Вместе с котиком. Тут везде тепло. Понимаешь, не привык я к таким перинам.

- Видимо, ты и не спал ещё на настоящих перинах. А здесь обычная постель... Присядь-ка, - указал на диван Макс и сел сам, обняв парня за плечи. - Война многих исковеркала, многого лишила. Да и я тоже горя хлебнул по самые ноздри. Мы ещё расскажем друг другу свои длинные истории. Я не в силах изменить то, что у тебя произошло. Мне не вернуть твоих родных, не улучшить то, что пережито. Но существенно изменить твоё будущее всё-таки в моей власти. И я добьюсь этого обязательно! Слышишь? Потому что я очень хочу сделать счастливым хотя бы ещё одного человека, кроме себя. Сегодня я почему-то понял, что именно тебя, солнце моё. Поэтому давай не ерепенься и ложись, не то отправишься спать ко мне, а я ночью больно толкаюсь, - вдруг неожиданно перешёл он с пафоса на будничность, как будто уже тысячу раз укладывал своего непутёвого младшего брата.

"А ведь у меня никогда не было братьев, - подумал Тима. - Как это должно быть суперски клёво иметь такого братана, как Макс! Ярика разорвёт от зависти, когда расскажу ему завтра. Небось, дрожит ща где-то, бедняга. Не забыть бы выпросить для него утром печенье. Счастлив будет, как мартышка. Ха-ха. Он и впрямь своими ушами на мартышку похож"...

- А ну подъём, падлы! Раздрыхлись тут, суки. Хуярьте живо на работу, кому говорят! И не забудьте - вы все мне должны за то, что терплю вас рядом, огрызки человеков. Кто не заплатит к вечеру за подвал, упиздит дрыхнуть на снег, - раздался зычный голос Мамута в самое ухо, и Ксюха почувствовал хороший пинок.

Он оторопело завертел головой, вскочив в своём углу на ящиках, ничего не понимая.

Господи! Снова этот гандон! Почему его на войне вдрызг не разнесло?! М-м-м... и опять странный сон. Но уже явно что-то изменилось. Такой подробный и чёткий. Бля, как в сам деле всё было. Эх-х-х... Надо бы проверить нычку со жратвой, а то пацаны вон уже на рынок собираются.

- Чо за фигня? Ну бля-я-я! Опять упёрли, уроды! Суки! Чёрт! Чёрт! Чёрт! - хотелось орать и плакать от обиды; лучше б я схамал те бутерброды ещё вчера.

- Эй, Ксюха, ты на рынок чешешь?

- А то...

Стоп! Ведь в прошлом моём сне всё именно так и происходило! Но если... Бли-и-иннн! Даже мурашки по загривку от предположения пробежали. Значит сегодня всё это может случиться взаправду? Точь-точь как во сне? Сливки, Ярик со своим планом... Макс, горячий дождик, колбаса... Хорошо бы! А вдруг всё пойдёт совсем не так? Вдруг сном всё и останется? Сердце взбесилось и забилось, как ненормальное. Нет! Нет! Нет! Не хочу-у-у!

Часть 4

- Тимоша, что с тобой? Очнись! - тряс парня за плечо Максим. - Кошмары мучают, да? Ты так кричал - я перепугался до смерти.

- Макс, это снова ты? Хороший, родненький мой, - разрыдался проснувшийся Тимка. - Ты есть? Ты тут? Как я боялся, что всё это неправда, что потерял тебя. Ещё не нашел, но уже потерял. Не бросай меня. Пожалуйста. Ты такой хороший. Я люблю тебя. Сильно-пресильно! Мне без тебя совсем кранты случатся. Умру я без тебя на фиг.

- Что ты! Что ты, солнышко. Успокойся. Я рядом и никуда не денусь. Всё хорошо... Бедненький, аж мокрый весь. Давай-ка я с тобой лягу, м? Обниму крепко, успокою. Хочешь?

- Хочу. Очень! Дай мне свою руку. Держи меня крепко. Боюсь опять проснуться в подвале. Как крысы мы, блин, там. Максик, а можно я поживу здесь ещё чуток? Ну хоть дня два? Не выгоняй меня сразу. А?

- Не пойму, что за глупости? С чего ты вообще решил, что я тебя куда-то отпущу? Или, не дай бог, выгоню? Даже и не мечтай. Мы теперь в одной связке, что бы ни случилось. Вспомни, о чём я тебе говорил накануне. Один плюс один. Мы с тобой теперь пара.

- Па-ра-а... - эхом отозвался парнишка и совершенно счастливо заулыбался.

Макс умостился за Тимкой, прижал его к своей горячей груди, крепко обхватив руками, и тихонько зашептал в ухо:

- Вот та-ак. Спи спокойно, мой хороший. Часа три до утра у нас ещё есть. Не волнуйся. Я с тобой. Больше ничего плохого не случится. И заживём мы долго, мирно да ладно. Какой же ты у меня худышечка. Ничего, откормишься. Завтра подыщем одежонку по размеру, а старую рухлядь...

- А можно я фуфайку Ярику пока подарю?

- Ну да. Наверное, сгодится и Ярику, но я бы лучше вообще её выкинул. А может, и для него что-нибудь присмотрим... Жалко мне вас всех - до невозможности. Блин! Кто же эти войны выдумал? Тимош, тебе удобно?

- Ага. Очень! Макс, ты не поверишь, а я всё это уже видел во сне.

- Что всё?

- Ну... типа, мы с тобой лежим и обнимаемся. Но я тока глаза твои там подробно рассмотрел, а всё остальное как в облаке. Ещё руки твои тёплые очень хорошо чувствовал. Как ты ими везде гладишь меня и пестик мой трогаешь. Вот как сейчас. Хи-хи-хи.

- Мне нравится твой пестик. Можно я его опять потрогаю?

- Да не жалко. Ему тож приятно. Он уже опять вытянулся. Хи-хи. А почему он тебе нравится? У тебя же свой есть.

- Свой неинтересно.

- Почему? Он у тебя такой... Такой крепенький и красивенький. Хи-хи.

- Тебе нравится?

- Угу.

- Можешь и мой потрогать, если интересно.

- Я твой там, сзади и так отлично чую. Он мне спину греет, как грелка. Хи-хи. Не знаю. Стыдно мне его трогать. Он же не мой.

- А мы никому не скажем. Я ведь твой трогаю. Он тоже горячий и дёргается.

- Это потому, что ты его гладишь и жамкаешь.

- Тим, у тебя уже был кто-то? Ну... в смысле... с кем-то ты близко общался?

- Друг? Да, Ярик.

- Нет, не друг. М-м-м... Секс у тебя с кем-нибудь был уже?

- Не-а. Не успел я ещё. Но ребята с рынка рассказывали, как с девками... это... любились.

- О! На рассказы у нас все горазды, только до дела не у каждого доходит. Ладно, давай-ка поспим, а то будем наутро как две разваренные сосиски.

- Ну, тогда я тебя сожру на завтрак. Хи-хи.

- Спокойной ночи, ужасный пожиратель сосисок.

Тимоха почувствовал щекой щетину Макса, а затем - в контрасте - мягкость губ. Они были влажные и щекотные. И опять по телу побежали до невозможности приятные волны. Тогда и он захотел сделать приятное своему новому другу. Повернул голову и тоже поцеловал его. Неумело, но от чистого сердца, от большого желания. В самые губы. Обычный, собственно, поцелуй, какие дарила ему в своё время мама. Однако Максу, наверное, показалось мало этого, и он придержал его голову, чтобы губы не оторвались друг от друга, а ещё больше прижались. И тогда парнишка с удивлением осознал, что его рот штурмует незнакомый гость - язык Макса. Но он не нахально влезает внутрь, а щекочет губы и пытается их тихонько раздвинуть, словно из любопытства, словно играется. Странно, но это было совсем не противно, даже хотелось этого ещё, и Тимка тоже принялся исследовать чужой рот.

Макс сильно задышал, его всего зазнобило, руки задрожали, и он энергичнее стал тискать Тимошку, затем и вовсе развернул и затащил на себя. Парень затих. Он впервые оказался в такой ситуации и явно не знал, что ему делать. В живот ему упирались два горячих болта - один покрупнее и один поменьше (свой). Два голых эрегированных члена в голый живот! Стало стрёмно, лицо покраснело. Но, видимо, Макс считал всё происходящее вполне нормальным, потому что обнимал и целовал парнишку ещё яростнее. Его ладони то и дело беззастенчиво окучивали юношеские холки, отчего член у Тимки стал уже каменным от натуги.

- Солнышко, милый мой, - приговаривал Макс. - Как же я хочу тебя! Ты только не бойся. Ничего не бойся и не стесняйся. Ладно?

Бояться парень и не думал. Он полностью доверял своему старшему товарищу. А стеснение... Его всё равно не видно было в ночи. Да к тому же азарт Максима быстро вытеснял робость. И на смену ему пришли любопытство и... желание. Оно разрасталось и быстро овладевало сознанием.

Теперь руки тряслись уже у обоих.

- Всё. Не могу больше... - выдохнул Макс и опять перевернул пацана - теперь уже навзничь.

Он проехался жадными губами по всему телу парнишки сверху вниз, и Тимка чуть не вскрикнул от неожиданности, когда почувствовал, как его вздрагивающий штырь провалился во что-то мягкое и горячее.

Губы Макса энергично пробегались по неискушённому члену, а язык тёрся изнутри. Незнакомый кайф ворвался через пах Тёмы и сковал тело, выгибая его дугой. Лишил воли. Лишил зрения и слуха...

Много ли надо, чтоб разрядиться в почти 19 лет? Минута? Три? Всё закончилось быстро. Но эмоциональная яркость так глубоко вошла в сознание, что сразу разрезала жизнь на две неравные половины: до этой ночи и после. Пережитый оргазм стал пограничной вехой между страной юности и взрослостью.

Максим облизал губы, ещё раз поцеловал своё солнышко, которое валялось в анабиозе, и на цыпочках ускакал в ванную. (Я, как автор, догадываюсь, зачем он туда пошёл. Догадывается, думаю, и читатель.)

- Где я опять? - ошалело вскочил Тимка и ощупал руками постель; окна по-прежнему были темны, но кухонная дверь скупо дарила полумрак. - Фух! Кажись, не сон.

Теперь можно и потянуться, откинуться опять на мягчайшую, словно облачный пух, постель да поваляться ещё минуточку. Никто не заорёт в ухо, не надаёт тумаков, не заругается. Неужели другие люди тоже вот так живут? Какие же они все счастливые. Но, может, совсем и не понимают этого?

На диван по-хозяйски запрыгнул кот и довольно замурлыкал своему новому приятелю, тычась мордой в него.

- Иди сюда, чернявый. До чего ж я люблю вашу кошачью породу! Как прошла ночь? Мышей много наловил? А я вот, братишка, кажись, сам попался в плен к твоему хозяину. Даже не знаю, чо терь будет. Как думаешь, тёзка? Знаю-знаю, ты тоже его любишь. Но для тебя-то это нормально, а я вот весь в непонятках. Ваще фигня какая-то получается.

Мелькнула тень через дорожку света на полу.

- Ты уже очнулся, пожиратель сосисок? А ну-ка, айда на кухню, - и пацана легко подхватили мужские крепкие руки.

- Ай-ай. Я боюсь высоты! И щекотки тоже. Хи-хи-хи. Срочно отпустите меня.

- Пожалуйста, - нежданный полёт удачно закончился прямо у стола.

Такой удивительный запах способен был вызвать шок у всего Тимкиного организма вплоть до остановки сердца. Но оно, наоборот, запрыгало сдуревшим зайцем. Как и глаза. Они пожирали огромную тарелку с яичницей, настоящим помидорным салатом (и это послевоенной зимой-то!) с тремя дымящимися сосисками, сделавшись того же диаметра, как сама тарелка. Рядом лежало ещё одно изысканное кушанье - тёплая румяная булочка. Запах свежего хлеба вообще способен был ввести Тимошу в прострацию. Попадись подобное богатство парню в подвале, еда испарилась бы за пару секунд, но в присутствии воспитанного Макса невежливо было сгрести с тарелки руками в рот сразу всё добро. Чего же стоило бедному парню растянуть ритуал завтрака на долгие две минуты! Впрочем, от облизывания посуды Тимоха всё же не удержался. "Зато мыть не надо", - резонно решил он и абсолютно счастливо улыбнулся смеющемуся товарищу.

- Ха-ха. Ну, друг, тебе надо участвовать в международных соревнованиях на скорость. Тройка призовых мест обеспечена. Ладно, раз уж справился досрочно, тогда дуй в ванную умываться. Только не сачкуй! Сам приду, проверю чистоту. И не экономь мне там горячую воду! - крикнул он вслед вспорхнувшему ветерку (само тело уже строило себе прикольные рожи в зеркале).

- Есть, учитель! - бодро отрапортовало зеркальное отражение и слизало остатки яичницы с подбородка.

Ещё десяток минут утра долой, и приятели опять занялись любимым занятием - смешиванием продуктов. На сей раз опыт ставили на сахаре, кофе и сливках. Похоже, что сливки в этом доме действительно никогда не кончались.

- Учитель, мне бы на рынок надо.

- Надеюсь, не работать? А то у меня на тебя совсем иные планы.

- Какие планы? - встрепенулся Тимоха.

- Карьеру хочу тебе сделать у нас в госпитале. Начнём с нуля. В санитары пойдёшь? Зато будешь у меня под присмотром. Продовольственную карточку к тому же дадут. Законным человеком станешь.

- Ух ты! Ништя-як! А чо? Я согласный, канешна! Максик, а можно мне всё-таки на рынок? Буквально на минуточку? Надо бы Ярика молочнице сосватать. Жалко, местечко козырное пропадёт.

- Даю тебе 15 минут. И на вот, для него ещё... - Макс сгрёб со стола всё, что там было: булочки, печенье, сыр.

- Тогда я и фуфайку тож подарю. От себя, - у Тимохи загорелись азартом глаза. - Пусть и у дружка днюха сёння случится. Я пулей...

- Эх, счастье-то какое на тебя рухнуло, Ксюша! Прям как в сказке, ей бо. Но всё равно чо-то подозрительна мне вся эта приветливость, - Ярик умудрялся говорить с килограммом продуктов во рту. - А может, он это... маньяк? Откормит да продаст на органы в свой госпиталь.

- Вы, батьку, с обжорства умом стукнулись - не иначе. Да он... Да мы... Ты ваще не представляешь, чо сегодня ночью он мне устроил! Такой, мля, козырный кайф, что... - выпалил Тимка и вдруг осёкся.

Ярик даже жевать перестал:

- Ну, и чо?

- Харчо горячо через левое плечо. Ладн, по ходу проехали. Короч, мне надо бежать во все лопатки. А ты запомни: таких людей, как Макс, на всём свете больше нету. Ваще ни одного! Он бог!

- Ага. Скажи это батюшке Гавриле, что тётку Дусю охаживает. Он те быстро мозги вправит и в анафему сдаст.

- Та пошёл ты со своим Гаврилой... в Дусю! Пока! Встретимся ещё.

- А то! Эй, Ксюх! Спасимба за жратень и за ватничек! Если в хозяйстве ещё чо лишнее будет, я завсегда тут. И ещё... Эй, ну постой! А ты не спрашивал хозяина насчёт меня? Типа там... в тепле погреться?

- Ну ты наглый ваще, как бегемот в аквариуме с гуппями. Я тебе стока хавки припёр!

- Ладн, не плюйся. Я прост так спросил. Нет, так нет. С набитым пузом везде кайф.

Часть 5 (последняя)

Междусловие

Так это всё начиналось...

Опять начиналась жизнь, казалось, окончательно сорванная на самом старте. Возвращение в мир. Настоящий, спокойный и добрый, а не тот, что назывался борьбой за существование.

И так Ксюша впервые столкнулся с терра-инкогнита Большой Любви. Её не случалось ещё в его прежней жизни. Не до того было. Да и не созрел, может, ещё. Он лишь робко подходил к тому рубежу, когда душу начинали волновать неясные желания, непонятные, неизведанные чувства, когда по ночам во сне плоть бунтует и душа устремляется на поиски своей будущей второй половинки, чтоб слиться в безумном экстазе в единое целое. Кто он будет, тот избранник? Или избранница? Никому не ведомо до поры. Лишь Небеса могут дать ответ. Однако они молчат, ведя крепко за руку с закрытыми глазами по лабиринтам жизни. Но в один прекрасный момент повязка спадает, и на вас неожиданно обрушивается ярчайший, ослепляющий, сжигающий внутренности свет Любви. От него не спастись, не укрыться, ему невозможно сопротивляться. Он пронизывает насквозь и заставляет светиться вас самих, ваши лица, глаза. Окружающие тоже видят ваш свет, и не требуется слов, чтобы понять, что вы влюблены и вы счастливы.

Так получилось, что свою первую любовь Ксюша познал не к девушке, а к другому парню. Почему бы и нет? Она не хуже и бывает не меньше традиционной. Ведь у любви свои законы и традиции.

***

- Эй, сони, лежебоки! А не пора ли нам уже явиться солнцу? Вставай-вставай, братишка.

- Блин, который час? Я чо, проспал? - Тимка резко сел в кровати, одновременно потягиваясь и разевая рот на невероятную ширину. - Погодь, но сёння ить у нас выходной. Какого ж тогда устраивать этот переполох?

- А такого, что сегодня праздник, и я хочу, чтоб он длился для нас подольше, курочка моя, - хитрющая рожа Макса тёрлась о щеку и полезла целоваться.

- Йо! Какой такой праздник? Днюха? Так рановато ещё вродь.

- А как же первая годовщина нашего знакомства? Совсем склеротик ты у меня, зай. Надо бы тебе прописать что-нибудь внутрь.

- Гмм, лучче себя самого... - Тимка расплылся в счастливой улыбке и закружил губами по лицу друга.

- Постой-постой. Я тебе кое-что припас... в кустах, - и Макс протянул парню дымящуюся чашку каппучино.

- Вау! Ты истинная прелесть! Как же тебе так быстро удалось подсадить меня на сливки?

- Я вообще не при чём. Ты ведь сам тогда их принёс. Забыл? Если б не они, может, и не выстрелил бы Амур в моё сердце.

- А рикошетом в моё.

Идиллию прервал настырный дверной звонок.

- А ну их всех в пень! - махнул рукой Макс, гладя Тимкину ляжку. - Нас нет дома. И вообще мы заболели и потеряли сознание.

Но упрямство нежданного гостя заставило всё-таки идти к двери.

- Там Ярик твой... - вошёл в комнату расстроенный Макс.

- Ой, я совсем забыл. Мы ведь с ним в цирк собирались. Голова моя дурявая.

- Куда?!

- Ну, к нам же цирк приехал, я тебе говорил недавно. Со зверями, с клоунами. Понимаешь?

- С клоунами? Тогда, конечно, пиздуйте. Там ещё в двоих как раз большая нехватка, - Максим явно обиделся и ушёл на кухню.

- Ну чо ты? Ну, родненький, - запричитал Тимка, юркнув хвостом туда же.

- А ведь знаешь, я думал, у нас сегодня настоящий праздник будет. Только на двоих, и чтоб никого больше! Ни Яриков, ни клоунов. Понимаешь? - громко зашептал Макс, прикрывая дверь. - Я даже... я стихи, блин, даже тебе сочинил.

- Стихи? Мне?! - растерялся Тимка. - Вот это да-а! И где они?

- Не хочу я сейчас. Весь драйв ушёл. Тебя там твой любовничек заждался. Валите.

Парнишка потупил глаза в пол, ожесточённо теребя майку. Он всегда начинал нервно драть на себе одежду, когда здорово волновался (последствия войны).

- Этот твой Ярик, млин, хуже банного листа. Я уже и в госпиталь его протолкнул (а чего мне стоило, чтобы совсем зелёного в штат взяли!), и общагу ему выбил. Думал, наконец заживёт пацан нормальной жизнью, отстанет от тебя. Нет! Как приклеенный, сука. Похоже, вас намертво связывает что-то ещё, не отодрать. Что? Любовь? Тим, я не хочу тебя ни с кем делить. И на троих я жить не могу. Прости. Ярик может торжествовать - ему, кажется, удастся заполучить тебя обратно.

Тимоша молча осел по стене на пол и тихо заплакал. Совсем беззвучно, горько. Не для демонстрации, а только для себя, из-за сильной обиды. Всегда дежуривший на кухне кот сразу воспользовался случаем, закинул передние лапы парнишке на плечи и стал тереться в мокрые щёки, но, не получив ответа, повернулся к хозяину и укоризненно-вопросительно мявкнул, что примерно могло значить на кошачьем языке следующее: "Что за фигня? Довёл тёзку? Мне опять, что ли, одному с тобой оставаться в пустой квартире?"

Сердце Макса рвалось и стонало. Душила обида и одновременно жалость к этому любимому, бесконечно родному существу, сжавшемуся сейчас комочком на полу и тихонько плачущему. "Ну вот. Кажется, я сморозил лишнего... Подумаешь - сломали мне планы на сегодня. Ну и хер с ними". Он опустился рядом на колени и прижал парня к себе.

- Прости, зайчонок. Вспылил. Да не реви ты. Не выношу я твоих слёз. Сам сейчас разрыдаюсь.

- Ладн. Проехали, - размазал слёзы по щекам Тимка. - Он совсем не любовник мне. И никому не любовник. Зачем ты такое говоришь? Он ваще про нас ни фига не понимает. Догадывается, но не может врубиться, как двое мужчин могут любиться. Просто, кроме тебя и его, у меня больше никогошеньки на всём свете нет, - худые жилистые руки обхватили Макса за колени, и Тимоха ткнулся вихрами ему в грудь. - Два года назад он раскапывал меня из кирпичей, когда завалилась старая стена. В тот день я родился ещё раз. Всем ваще насрать было. Завалило и похеру - одним едоком меньше. А он в кровь все руки разодрал, два часа один надрывался, но вытащил. С тех пор мы и задружили.

- Ты не рассказывал этого.

- Всего не расскажешь, Максик. Ещё одна жизнь потребуется... Не трахаемся мы с ним! Если ты ЭТО хотел услышать. Никто мне, кроме тебя, и не нужен больше. А цирк... Он ведь впервые к нам приехал после войны. Ярик отродясь в цирке не бывал. Всё по бомбоубежищам да подвалам... Он давно мечтал. Я знаю.

- У него сегодня что же, в госпитале тоже выходной?

- Угу. Он поменялся с Радиком для такого великого случая.

- Прости. Мне многому ещё учиться надо у тебя.

- В смысле?

- Ты мудрый, Тимошка. Как филин. А ну-ка, зови сюда своего дружка.

В кухню тихонько вкрался Ярик, испуганно оглядываясь на вытирающего красные глаза Тимоху. Он догадывался, что неожиданно стал причиной какой-то ссоры, и испытывал сильное неудобство, не знал, как себя вести, что говорить, поэтому просто непонимающе хлопал белёсыми ресницами.

- Когда ваш цирк начинается? - спросил Макс как можно спокойнее.

- Через два часа.

- О, так у нас целый вагон времени. Меня-то с собой возьмёте? Или я для вас уже дедушка?

- Ничо се дедушка! Да ты ваще пацан пацаном ещё, - наконец улыбнулся Тимка. - Даже стирать толком не умеешь.

- Это я-то?! Вот она, чёрная неблагодарность! Ну не умею, и что с того? А сам-то ты? Для этого есть прачечная в больнице. Зато готовлю классно.

- О, да! Спорить бесполезняк. Я вон из-за твоего таланта уже шею в майку с трудом проталкиваю.

- Это её от мозгов пучит. Эх, Тимка-Тимка, учиться тебе срочно надо. А потом дальше. И Ярику тоже... Что-то заболтались мы с вами, пацаны. Тимофей, ты ведь хозяин, приглашай гостя к столу. Яр, а ты знаешь, что у нас сегодня праздник?

- Это... Ну-у-у... В смысле, из-за цирка штоль?

- Ха-ха. Мимо. В этот самый день год назад в моей жизни появилось необыкновенное существо - один прехорошенький озорной парнишечка, мой младший братишка, - Макс обнял сзади Тимку и чмокнул его в ухо. - Что за жизнь без тебя была раньше, солнышко? Я ведь стихи обещал? Хм-м. Они, правда, немножко врачебные. Слушай.

Я хочу в тебе утонуть.

Я хочу в тебя погрузиться.

Но ты - словно в ладони ртуть.

Чуть коснусь - и можешь разбиться.

Ты тоска моя и печаль.

Я болею тобой безнадёжно.

Излечиться смогу едва ль,

Ведь диагноз поставить сложно.

Ты отрава, ты сладкий яд.

Ты течёшь в моих жилах, как кровь.

Ты виновник, но не виноват...

Я хочу тебя - вновь и вновь.

В последовавшей тишине опять послышалось шмыганье носом. Тимоха повернулся, поцеловал Макса и уткнулся ему в шею. Плечи его вздрагивали. Застывший Ярик лишь шире открыл свои зелёные глаза. Он ни фига не понимал, но ему было до зарезу любопытно и завидно... Надо же. Такая странная дружба. Почти родственная. Или даже намного больше. Слово "любовь" ещё не жило в лексиконе Ярика. Но ведь странно же двум мужчинам целоваться (пусть даже они большие друзья и живут вместе), да ещё на чужих глазах. И эти непонятные стихи... Что значит "хочу тебя вновь"? Хотеть можно колбасу. Ну или ещё сливки... Ксюша несколько раз намекал на какую-то тайну у них по ночам. М-м-м... Всё это так манит и будоражит воображение!

А ещё до смерти хочется тоже потискаться с ними, пошпынять в бока Ксюху.

- Яр, а валяй-ка сюда, - улыбнувшись, позвал Макс. - Одна рука у меня ещё свободна.

И шесть рук сплелись в объятьях...

Послесловие

Тут я ставлю многоточие.

Мой рассказ не имеет конца. Потому что бесконечно разнообразие человеческих взаимоотношений. И читатели сами вольны додумывать судьбы моих героев.

Лично мне кажется, что всё у них будет тип-топ! Они заслужили это сполна. А как думаете вы?

страницы [1] . . . [3] [4] [5]