жизнь вино, Бориса веретено. Глава Жизнь проституток

Пятровна умом и сердцем понимала, что жизнь в селе… сейчас, в данный момент.- гомно… а житель, человек и того не гуще… весомое дерьмо. Как быть? Коль зоб заботами забит. Соседи всполошились… себя секут, аж хлещет кровь. Какой позор… две бабы мутузят мужика… вернее дурака, а он не ропщет. И было бы за что… свинью по пьяни оседлал, она заверещала… теща давно уже мечтала, судьей над ним же стала. Накинула хмельному мужику петлю на шею, связала ему ноги. Руки приторочила к бревну и стала ждать… когда Мамон очнется. А её доченька «сердешная», жена Мамона, лила на него все…, все что льется и не пьется. Не постеснялась и при мне, на спину милому во злобе помочиться. Ехидно усмехнулась, как на сцене в нынешнем театре…Реплика её свела меня с ума. «Пущай спина подмокнет… плеть любит смокву. »  Наверное, мне послышалось, совсем глухая стала… не смокву, а моркву.

Пятровна по наитию пыталась соединить плеть и моркву…выходило: плеть слаще морквы.

А вина то какая, пустяшная, овса жмени не стоит. Расскажу по порядку.   Мамон проснулся ночью от шума. Кто-то на кухне посудой звенит … и как будто наливает жидкость в стакан. Не уж-то жена? Пощупал, помял бабе грудь,- жена на месте. Прислушался,-теща храпит в углу… как Горемихи брюхатый   боров. Не уж-то вор? Мамон тихо встал, нащупал ручку топора под кроватью, крепко сжал в руке топорище … и выждав момент явил себя неведомо кому. Скользнув меж занавесок, включил свет… и ахнул. За столом во всей красе восседал Коля горбатый…  мелкими глоточками пил грибной квас. Увидев Мамона обрадовался. Раздвинув заплывшие глазки, невнятно подмигнул, давая понять… мол надо опохмелиться. Мамон приложил палец к губам - «Мол тихо». Рукой указал на выход. На крыльце пошептались, и обнявшись двинулись к дому Калмычки. Калмычка всякому пешему, «конному» в любое время рада. Приняла их с распростертыми объятиями. Правда Колюшку горбатого сразу не признала. Мамон, зачем ведешь чужих в мой дом, мы так не договаривались…- конспирация зачем? Николай подал голос. Калмычка по голосу его опознала. А тебя где леший носит? Жена по селу, как наседка носится, ищет тебя. У реки бегала, звала, всех переполошила. Неужто утонул её соколик? А он явился, не запылился, и морду какую наел. Дай я тебя за щеку ущипну… прямо девочка. - Мамон тебе сколько?

-Пару.

Деньги сразу? или занесешь?

- Ты меня знаешь…копеечка в копеечку. Только наливай без дури.

- С дурью для чужих, а вы свои.

Расцеловав Калмычку… оба вышли в ночь, помянуть авось. Выпивки море, а закуски…кот наплакал. Спустились в низ к левадам. В огуречнике Пятровны, на ощупь сорвали с десяток огурцов, рассовали их по карманам… и пошатываясь вышли по тропинке на дорогу… прошлись по селу… вернулись, у моей калитки остановились. Моя свинушка по слухам, сильно визжала. А я дура, как убитая спала. Коля и говорит: «Не дурно бы кусочком мясца закусить. » Отодвинув засов, приоткрыли калитку, вошли тихо во двор. Мамон говорит: -Терпеть нет сил. Сели два е… я у крыльца, из горла бутылочку и оприходовали. Закусив огурцом, в темноте видать стало им мерещатся… хмель не унять. /Калмычка, когда бутылки с самогоном из-под загнетки подавала, перепутала. Одна с дурью досталась и им. С неё все и началось. Вот в чем проблема. В чем казус и заковырка.

У Мамона в ушах такой поросячий визг, что голову разрывает. А у Коли, смех…  любовные видения с прелюдиями начались. Опираясь о стенку, сердешные матерясь поднялись и в обнимку пошли на поросячий визг. Коля выдернул по пути в темноте стоящий на пути кол. Оказалось, что это трех рожковые вилы. / Я когда навоз убирала, воткнула вилы в землю, там где стояла... / В темноте, кто то мою свинушку оседлал и в унисон свиного визга сопит. Колюшки привиделось, что это черт с его красной девицей такует… а он её смакует. А Мамону явь, что сон. Его царевна - лягушка отбивается от Змей-Горыныча. Оба кинулись свою бабу, девку выручать.

Черт сам черный, а зад белый.   Николай не снайпер, но здесь не промахнулся, трех рожковыми вилами ширнул в светлое пятно. Пятно взревело, как медведь, когда весной не просрётся. И шасть через ограду, и был таков. А у наших друзей начались глюки. Первым лобзал свою любимую Коля горбатый. Целуя красавицу, был удивлен, что она не брита. Мамон заключил в свои объятия царевну лягушку…и был приятно удивлен, какое множество грудей.

Теща Мамона проснулась от визга свиньи и непонятной суеты у меня в ограде. Как будто воры свинку режут. Взяла фонарик, увесистый батожок и крадучись прокралась в мой двор. Благо благоверные оставили калитку открытой.

Включила фонарик в самый неприличный момент. Когда Мамон оседлав свинью нашептывал ей ласковое слово «любимая…»

Получив по голове батожком, Мамон сполз со свиньи и замер в ожидании допросов и пыток. Теща вошла в раж, за волосы вытащила пьяного Колюшку горбатого за ворота. И через минуту, мать и дочь свирепствовали над пьяным. Мамон выпал из штанов лежал полуголый. Через пол часа все село всполошилось. От четких, рубленных матерных слов. От неясности, в окнах селян зажегся свет. В доме Мамона и на улице на столбе свет погас… а мат стал покрываться инеем и крепчать. Для некоторых, по слухам, с собственной приправой ругань воспринималась слаще.   Притащив Мамона домой, они дурня связали допотопными вожжами, и стали ждать, когда ничтожество, /это, по их мнению, / очухается, чтоб любвеобильно любвеобильного пытать. А Нюра капризно жалилась: -Мама, неужто я хуже свиньи. И телом хороша. Тело белое, как молоко… а он… уткнувшись маме в грудь громко зарыдала.

-Ничего дочка, дай время, про все прознаем. А вздумает хитрить, враз серпом муди отрежу…

-Может не надо. Что люди скажут?

- И то верно. Надо пчел в муди с десяток подбросить… пусть на пару с Колей нехристем мучается.

Теща сказала, -теща сделала. У Мити Селюкова в огороде под вишнями пять колод с пчелами. Не прошло и часа, Мамон очнулся и тупо взирал на огромное свое хозяйство. особо выделялся чудовищной величины колбасный обрубок.

Жена Нюра бегала от мужа к маме…от удивления ли, то-ли от симпатии к хозяйству, птичкой щебетала… - Мама, а он не помрет?

-Что скаженным сделается. Пусть подивится на свое добро. Для пущей важности теща пару пчел подсадила Мамону под глаз.

Мамон не понимал, где он и что с ним произошло.

Теща в променаде вошла во вкус, вернулась в мою ограду, вновь осмотрела место событий, и как следопыт отыскала неутешительные для Мамона доказательства, в прелюбодействе со скотиной. Следы преступления не скроешь, в довесок нашла и   бутылочку самогона.   Неторопясь вернулась. Войдя в дом, –Дочка неси мензурки, праздновать будем.

-Мама, какой праздник…

-Раз дочка живем.

Пока Мамон приходил в сознание и созерцал в глазные щели себя. Теща и дочка Нюра прикончили бутылочку… хорошо закусив. При этом изрядно захмелев, спели строчку из песни… «А тот пятый пьяница треклятый…»

Теща постучала о чудовищный член батожком… какая прелесть, прямо мясной рулет. А яйки страуса. По слухам, у Валуева такие.   А морда, как у медведя…не бритый, страсть какая. Смотреть тошно.

-Мама, и за что я такую чумизу когда-то полюбила?

Теща наклонилась, соизмеряя как Кузьма неизмеримое.   Когда он в борозде, он прямо зодчий. А на свинье, родимец гончий.                

Так за разговором, незаметно две дуры тут же и уснули. Дверь на распашку. Я прикинулась, что ничего не слышала, не знаю, че по чем, пришла якобы щепотку соли в долг попросить…- жизнь подсолить. Вошла и ахнула. Мамон связанный сидит, спиной прилип к стене, голова на груди… думала, что помер. А хозяйство, куда с добром, только несведущему дивиться. Лицо, с мой зад, прямо жопа пухлая и красная. Потрепала его, он и ожил. Первое что спросил: - где я?

Теща с Нюрой очнулись сразу, услышав Мамона голос.

-Очнулся свинопас, не женолюб. И что тут началось… лучше бы мне не видеть. Кровь ручьем… Мамону нет терпежа, он и обмочился под себя. А они лютуют, требуют объяснений.

А он жалостливо просит воды, и чтобы его «фашисты» развязали. Теща сжалилась…промочив горло Мамон успокоился и был готов к допросу.

Теща, сдвинув брови, пронизывая его неистовым взглядом, гаркнула. С кем сволочь пил? Ах да с Колей. Где взяли самогон?

- У Калмычки.

- Как оказались у Пятровны во дворе, и на свинье?

Мамон ни о какой свинье не помнил. Объяснения давал разрозненно и невнятно. За что получил тычок в лоб.

От тычка, память на время восстановилась, и он начал рассказывать, как было. Начал издалека… что помнит.

- Я решил Николая, до дома проводить. Идем, темно.   У Пятровны света нет, а полный двор девок молодых и все голые. А свинья визжит… слушать красавиц мешает. Вот и пошли мы с ним свинью успокоить.

- И успокоили?

Нет! Смотрим, черт свинью объезжает. Хвост в пол неба, а зад как у тебя мама… только голый. Коля и шырнул в зад вилами.

- Откуда вилы?

-Это я по дурости воткнула в землю перед сном. Объяснение моё теща приняла к сведению.

-Ясно. А эти хмыри, как кошки ночью все видят… что было дальше?

-Черт взмыл в небо. А нас девки окружили, а моя царевна лягушка меня в объятия заключила, целует…  я и поддался соблазну… в нее вошел, а как вышел не помню. А Коля где? живой ли?

-Живой, что ему сделается. Два в селе свиное…а, каждой твари по паре. Дочка готовь баню и звони хвельдшеру… поясни, мол Мамон попал впросак. У Мити заснул у омшаника, пчелы его там и покусали. Пусть его осмотрит, и на мечту бабью посмотрит.

Авось после осмотра ночью не уснет. А уснет, во сне будет сниться машина времени.   Пусть дурака подлечит. Мы в долгу не останемся.    А я пойду полежу и новости погляжу. Там правда, одно да потому.   Кто сколько украл. И кто кого наеб…, не жизнь, а сказка. Здесь настоящая жизнь, сама гуща… с выходом перепляс…при нашей власти здесь не забалуешь и не соскучишься.

И сон досмотрю. Какой сон родимец загубил…Сам царь Грозный во сне сдох. А Мамон во сне, свиньей не разродился. Вот тебе и сон в руку. За что бабе, дочке такой подарок…не жизнь, а мука.

***

Ливневый дождь с грозой прошел чуть стороной. На удивленье за рекой пролил отвесно - рясно.   Смочил обильно землю, прибил слегка в остатке пыль… не здесь, где маялась Пятровна опершись на костыль, а в стороне. Замылив правый берег у реки, левады окропив, омыв кусты, он пеленой укрыл стожок у дома Нади,- Горемихи кумы.   Плеснул божественно не ересь с коромысла, а миллиарды крупных капель, в цвет слезы.

Гром сотрясал раскатами окрест, шуршал капелью сказочно в листве, танцуя на трубе, прекрасно пропитал всю землю вдоль реки, по правой стороне, где проживали скопом старики и Надя Фельдшер…  в меру от горы. А выше её дома   омут грозовой, в наклон могильные кресты, оградки и покой. При этом ливень удостоил чести жителей села, живших по ту сторону реки…где Сара к Мойше в род его вошла и   Симу родила. Хотя заслуга их не велики, им видимо брать черта за рога с руки.

Маленькая речушка, приняла потоки в берега, наполнилась, на сажень отошла. Небесной жидкостью омыты и леса, размыта проторенная тропа, журчащие потоки все текли, неслись взбешенно с крутизны горы.   В оврагах вымывая глинозем и прочий хлам, размыла вербный холм.   Торчащий хвост противопехотной мины напоминал о страшной мощи…силы.   Деяние- ничтожность человека, не совестливых рода упырей. Осадок войн, «подарок» страшный призрачного века, с останками людей.    

Речушка, извиваясь скользнула в густую поросль плетневой лозы, исчезла, показалась средь зелени не скошенной травы, и в меланхолии омыв мои стопы, укрылась пеленой дождя.   В зарослях кружев, цветущих хмеля, ракит листвы и куманики – гжели, в миг успокоилась любя. Певчие птенцы и говорливые сороки, укрылись в зарослях, ракитной поволоки… ждали момент.     Когда туч сей эквивалент, с раскатом грома, молнии за горой, к дубовой чаще отойдет…найдет приют- покой.  

Три капли достались и Пятровне от дождя …на левой стороне реки грехов побольше чем огня.   Вот и лишил их радости всевышний, не удостоил греховодников поливом, а так, для приличий брызнул кое как…- мол помню все проделки -нечестивцы... взирайте и терпите… «отче наш! ».

Две капли от дождя …слезинкой прокатились по лицу Пятровны… это ли стезя. С раскатом грома куры в страх спасаясь, кудахча кувыркаясь, удивляясь…бросились в россыпь под навес. Утки напротив, крылья до небес, как бабы распушились, хлопали крылами, клювы приоткрыли…склонив головушку, щавелёк ощипали и в нетерпенье ждали всемирного потопа от дальнего раската грома… гром выше, без дождя.

Пятровна голову задрав, губой слезу небесную поймав, отвесила не радостно поклон на несколько сторон. Накинула гримасу на лицо, с последней каплей время теребя…поправила у лифчика седло… радуясь, в остаток брызг дождя смакуя лож и дурь российского вождя.  

Приторочив зад к плетёному плетню, о вечном размышляла на ходу… былом… жалея падших во грехе… попавших будто кур во щи, суетно в темноте.

Прикинув к носу хрен, шагнула в стремена… и в полной темноте маразма, к истине пришла: - вернулась и обратно, к выводу, что ушко малое иглы … и вследствие чего, нить жизни рвется ненароком от дали старины. Не каждому дано в то ушко проскользнуть…Судьба хиреет, мы стареем… нас можно гнуть, чтоб сладость умыкнуть. Присовокупив мысль к височной левой части мозга, сделала прогноз и вывод: - Все это мелочь, щелочь глаз не ест … и радуясь, что это не конец.   Как хочется бабенке согрешить…кого-то страстно полюбить. Искорку любви от света отщипнуть… аж сердце защемило, вот беда, а ветер все скворчит, те годы теребя. Посыл без тумака от мужика. От милого кривого, косого - хромого… но от мужика… который тебя любит без ума. Ведь яблочко на блюдечке судьба не преподнесёт. А поднесет… красивое на блюдечке без обихода, быстро усыхает, вянет наперед. Особенно в те будни… без конца. Любовь, как та гроза, пришла, или прошла, осадок лишь остался. От боли за грехи, за тяжкие грехи… с совестью расстался… а любовь? Тяжесть, непомерная стезя… с ней тяжело, а без неё тошней, осадок горче. Хоть в петлю лезь. Вздохнув домыслила: - От сладости и жизнь горька. От горечи не долго до греха. Как много сладости в эфире и вод в кефире…, как в фоновом сортире…- тяжело дышать. А как при этом бабенке по любви рожать? Сам черт не разберет, и боже не поймет…- зачем козлу седло и хвороста беремя.

А кто это раненько по пыли скачет и тело под одеждой мокрой прячет. Подслеповата стала. Ворота надо открывать… а то дурная без прыща, как камень из праща, сама в уме умчится от меня, мимо с гонором проскочит и новость унесет в небесные края. Курочка торопится как кочет…  хочет ясность донести, чтоб вовремя яйцо снести и мусор подгрести.

Горемиха явилась своим ходом, «приплыла», с «Мойшей» пароходом. Шаркая подковами сапог, у стареньких ворот Пятровны, сделала блаженно реверанс,- крутнула задом  полу- вальс…попятилась назад. На время замерла, как Швейк, солдат на земляном плацу, в открытую калитку топая вошла, печатая свой бабий шаг. Приставила ладонь к виску, кобылою заржала.

Пятровна радостно пропела -Ты чай того?   с катушек видимо слетела, иль села на него. От блажи сорвалась и полетела…- вот чудеса. Зачем приперлась, в такую рань   с громом за одно? Сапоги   немного давят? небось в мозолях жмут? и ржавый старый гвоздь пяту твою буравит?

Горемиха лихо вытащила из сапога костлявую ногу, пятки показала «богу». Дав понять: - сапоги для нее, что Хведора огромные колоши… в одном вдвоем можно стоять.

Бронясь не злобно, поминая мать, Пятровна выразилась кратко: - «Больных людей нам не понять! »

- Сегодня, уж десять лет, как Гриши нет. Сколько слез моих пролилось. Уж хотела однажды руку на себя наложить…да вовремя одумалась.   Решила не горевать … а чаще его вспоминать. Давай Гришу помянем… я принесла закусь от добра и магарыч. Давай устроим китч. Давай подруга вздрогнем, да Гришу вспомним. И мне надобно с тобой потолковать о наболевшем. Юность вспомнить. Тогда было все иначе. Солнце светило ярче, и мы… кровь с молоком…с пылу жару, любили до упаду. А нынче? Что деется, скотину опасно выпускать пастись. Того и гляди телочку попортят.

Пятровна дивилась, как эта мандавошка про все уже прознала. Я не гу-гу. Из наших? - нет болтливых на язык, никто не проболтался. Да и зачем семью срамить? Теща Мамона баба резвая… без нужды свое не выдаст, помет не съест…

Горемиха наклонилась и зашептала Пятровне на ушко: - Хфельшер Надя, кума моя, мне на ушко шепнула. Квит со свиньей дело имел. Явился к ней среди ночи, как боров страдающий ревет. Мол помоги, на вилы случайно ночью напоролся. Она трусы у него приспустила…рану посмотреть. А у него все хозяйство в свинячьем …как помягче сказать…- в кале. То бишь в гумне.

- Как она смотрела сзади и увидела его перед?

-Да она с боку к проблеме подошла. Оценила и хозяйство… мало ли что. Говорит: вонь такая, маска не спасет. Свининой на версту несет. Она сразу смекнула: - соитие, скотоложство. А виду не подала. Раны промыла, пластырем залепила. поставила укол… он и убёг.

А он пьяный, тебя все поминал, и о чертях в твоем дворе. Сегодня идет к Нади на перевязку, зад отвесил, носом шмыгает, о палочку опирается, народ дивит. А народ с вопросом. Чьи ненароком вилы Квита зад нашли?

-А народ причем?

-А как же, Надя шепнула… сегодня Квит на осмотр приходил. После осмотра пригрозил…чтоб о том, ни «гу – гу» …а то снасильничает. А Надя не против. Но сама понимаешь, у Квита… никакой гигиены. Его в бане с кислотной щелочью надо мыть, чтоб на человека стал похож. А она не против. Вот только догадка мешает. Неужто правда?

-Врет твоя Надя.

-Да и свинья сильно в ту ночь визжала. Чья? – вот вопрос. Надежде Кузьминичне с той стороны реки видней. Ей показалось… или у тебя, или у Мамона. А я смекнула: у Мамона боров, а у тебя… свинью теперь под нож…

-Чего только не наговорят… напраслину. Разувайся и что есть в печи на стол мечи. Хорошо летом, стол во дворе, табуретки на месте. Лук, редис рядом. Чего человеку для счастья надо.

Горемиха покачала головой -У бога под боком, такое твориться, такое… а твоя свинка вдруг от Квита понесла, к зиме опоросится… Вот чудо будет. Горемиха от своих слов пришла в восторг, и так расхохоталась, что переполошила весь Мамона двор. Смеялась так, как никогда прежде не смеялась… со слюной, взахлеб, на время позабыв зачем сюда пришла. Радость вскружила бабе голову. Она не переставала повторять: - Опоросится двенадцатью свинушками- квитами. Лицом в него, а тело поросячье. Вот комедия будет…

***

Мамон вышел на крыльцо, закурил. Череду выпущенных из рта колец ветерок нанизывал на смех Горемихи и Пятровны. Бабы о чем-то брехали и веселились, хохотали до слез. Даже кот Мамона насторожился, удивился, впервые услышал настоящий бабий смех.

А тут… даже одноглазый петух «Жига» / Пятровна называла его «пират» / от радостного смеха возбудился. Между смехом и ку-ка-ре-ку пытался пристроится к молоденькой утке. Получив ударом клюва в шею, стал обихаживать селезня. Их идиллии помешал породистый индюк. Булькая, свесив на четверть отросток, распушился и с умыслом клюнул петуха в зад. Напоминая, что у каждой птицы свой интерес.

Пятровны свинка почувствовала знакомый «аромат» … взвизгнула, давая понять Мамону, что она его помнит.

Страх неожиданно охватил Мамона. Совесть с каплей пота возвращалась. В душе и голове образовавшийся затор стал рушиться, мусор понесло…лед стал таять. И соленые слезы сами полились по загорелым, небритым щекам. Как так? ведь мы с Колей горбатым не склонны к чертовщине. А тут такое. Горемиха не зря, ни свет, не заря причалила худой баркас к Пятровне…- все не спроста. Приблизившись к забору, в дырочку осмотрел Пятровны двор, оценил… что? где? когда? Понял, бабы за столом под вишней… пьют и зубоскалят, мех мнут. Наверное, обсуждают и меня. Приложив ухо к дыре забора, услышал такое, что от изумления его лохматые брови оказались на затылке.   Неведомый ночной черт…-это Квит!    Вот дела. Надобно с ним встретиться, обсудить каверзный, интимный процесс. А зачем? Дельце щекотливое. Пока все дороги ведут к нему. Нам с Колей спокойно. С чего все началось? Вот вопрос. Когда и почему у меня начались глюки? И почему разом нас странно куда-то понесло. Схожу к Калмычки.   Посмотрел на топор, топорище. Стыд какой…  топорище сломано. За одно спрошу, у неё видел бревешко березовое … может одолжит на ручку.

Калмычка, как будто ждала его. Бросилась в ноги. - Мамон не губи. Не бери грех на душу. Виновата, перепутала все по дурости и недогляду… вот вам одна с дурью бутылочка и досталась.

У Мамона нервно задергалась рука, затрясся и топор. -У тебя кто кроме нас брал самогон?

Квит налетел как петух…не здравствуй, не прощай. Повалил на пол и того… от счастья, радости или обиды… когда надо, его не докличешься. А тут с насильничал… с лету и в аллюр. С дурью и ему одну подсунула.

-Так-так, все ясно. Еще кому?

- Горемиха приходила, на поминки две взяла. Она с придурью, ей с дурью и дала. Мамон и забыл по какому случаю в его руке топор. Вспомнил… Ах, да! У тебя березы, ольхи иль дубового полена не найдется для ручки топора.

Калмычка, встав с колен… Бери, что во дворе найдешь,- все твое.   Тебе может чарку мировую налить? Мамон поморщился, но согласился. Хозяйка налила с полстакана самогона. Чистый спирт, еще не разбавляла. Подала огурец и ломоть хлеба. Пей и не серчай, мы же соседи. Мамон выпил, крякнул отщипнул кусочек хлеба зажевал. Калмычка засуетилась… - может ещё?

-Только ради мира. Мамон выпил и хотел уходить. Но хитро - мудрая Калмычка как змея около него, грудью трется и шепчет в ухо. -Скажи Мамон: Не уж-то свинка лучше бабы? Мамон от вопроса змеюки, ошпаренным выскочил из дома, оставив топор и мужскую честь. Его морозило, как в стужу.

А бабы под солнцем, пошли в разнос, разбушевались. Метали стрелы молний в проходящих прохожих. Сквернословили, как некогда по пьяни Квит. Пятровна пыталась мелом нарисовать ромашку на заборе. Горемиха вырвала из рук её мел нарисовала огромный фаллос. Обе изумились размерам.   Горемиха была недовольна. Подрисовала два кольца и рядом, как Остап Бендер обрисовывая свою тень, нарисовала мужика на свинье. Отдалилась любуясь произведением… и вдруг встав на колени расплакалась. Гриша, где ты родной. Слышишь ли ты меня. Тут такое происходит… ****ство от верха до низов. Я сама превратилась в кляксу, судьбы чужой,- иной…

Пятровна забрала у неё мел и живо нарисовала козла на заборе. Отойдя метров на пять, став на четвереньки   бросилась с рисованным козлом бодаться.

Мамон взъерошенный явился в свой двор. Вот сука, все знает. Как быть? Его мысли перебил необычный стук, от которого его забор задрожал и накренился. Опять глюки. Вот сволочь, и здесь обманула. Надо проверить. Приставил стремянку к забору, пошатываясь встал на третью ступеньку и посмотрел, что там деется?

По ту сторону забора …две бабы –дуры на карачках бились головами в забор. Слава богу Калмычка не наврала…- это не глюки. А две старухи пошли в разнос.

***

К северо-востоку от села, средь   молний блеска в горизонте… в раскатах грома не спокойно прозябал   грешный венценосный, антикварный Квит. Несносный на язык, искал причину и врага… отсчитывал, наматывал срез ночи грешной на рога, а время на себя. Прокручивая каждую минутку… что помнил, нити рваные вязал в клубок…пытаясь заглянуть, и оценить тот миг в ночи. Глазищи выпучив взирал в астральный немощный глазок. Отматывал клубок не скоро, поминутно…  пытался вспомнить. Помнил очень смутно … соитие, мираж в ночи, он на свинье…как будто бы во сне и вилы в жопе. Кто мог ужалить вилами меня? Не уж-то сатана? Прошедшему в глазок пытался пьяным оком посмотреть и оценить… по недосмотру шило в жопе, в итоге молний свыше, сечет его   распаренная плеть. Раскаты грома в горизонте, а он не чувствует земную твердь.

продолжение

Мамон в ознобе. Пять раз подскакивал блаженным на стремянку, почесывая бровь. взирал на бабий синевой кураж. Какой типаж! Смотрел, как бабы озверев себя щипали разом, скорняжено, безумно до крови. От шаткого забора отойдя, выкидывали в страсть такие кренделя…ощипывали будто кобеля, закручивали щепки в бигуди. Распутницы вертели голым задом. «Гусыни» впрямь из ада, груди превратились пузыри. А мнимые от черта упыри хлестали их крапивой…боже правый!

В гнев осенив себя крестом, ругали бога, власть кормили мертвецом… и с чабрецом, иным словцом… пугали черта градом. Сверля отверстие средь туч, акцент на мат, берясь за гуж …за бабий пуп, вещали в гром раскатов.   Видать сам черт подходит, сзади к бабам, и хулиганит, шарит под хвостом. А бабы черту рады.

- Горемиха , «гламурно - театрально» расплакалась. Небось припомнила отца. Раскинув планетарно щипанные   руки… поверх лесов, полей, в ширь Сиверского чудного Донца… под ноги сплюнула, как бес на мертвеца…  слезу пролила мать её- комедиантка…  дурь силу,- славу обрела.   А баба без яйца, прямой укор без чести в голове каталась по траве. Горемиха примой – балериной, разбрасывала сопли в фуэте, на дивные луга. Иные долетали до Мамонова крыльца, его лица. Горемиха рычала, теряя берега…от мути пошатнулась, блеванула, на веси, страны — полюса, мерзко, всех кляня   упала на траву, от «страсти» вереща.   Петух соседский, вещий сзади, клюет её еду. Зовет курей к ограде, на пиршество в аду.

На счастье, ли, или беду? Увидеть мне дано …- Гоморры образ разом…Неужто с нами было так? Какой же я дурак, я впрямь во сне опоросился. Теперь ни-ни, антракт, в театре зритель в массе спился, иной и к бабе притулился…-зажат судьбой в кулак. На змия в сонме с дуру покусился, на времечко притих… обмяк.   И я, голь дня, на сцене, грим темени безбожнику   к лицу… потрепан, мысли в веник …пред господом я грешником дрыщу… себя ищу.   Хотя подумать…-жить я не хочу.    Нитями, дурманом я опутан… /Мамон перекрестился/    Я сожалею,- видит бог.   Ощупал свою шею, грудь…  а я ведь без креста!   Где серебряный мой крест? - кому достался? Потерял?   Неужто скушала свинья? Но я не виноват, что бог, не разобравшись…ткнул именно перстом в меня. А черт толкнул, дополнил…, и я уже свинья…

***

Квит сотрясен насыщенной «любовью».   Сравнил себя. Я вроде не косой. Здоров как бык, и шапка на бекрень… а в авантюру влип…-такая канитель, что зло не сковырнуть, рукав не отвернуть…к гульфику мартышку не пришить. Укор не сотрясти… а мне позор нести. Хотя снасильничать бабенку обещал… а глазки у неё что вишня в урожай. Вкусивший плод, о большем не мечтай… его срывай, в нем много сладостного сока. Глазенки заблестели у бабенки. А здесь я маху дал. Помыться не успел, прозрел уж видно поздно…когда она трусы с меня спустила до колен. Шприц к заду приложила. Сегодня ясность к голове пришло, на ум вошло. Горемиха к ней утром прибежала…кума её небось все пересказала…- какой же я дурак. К Чалдону в гости, в баню напрошусь, у Файки подстригусь, в родник Надежды окунусь…, а уж потом её переспрошу. Кто в селе о ночи той гадает? И кто что знает? Она возможно мысли и прочтет? Кто высказался в мыслях наперед…догадками меня терзая и поносит припевая. Пока лишь боженька да Калмычиха знает, что почем…кто штопает-латает, а кто от мерзости болтает.

Квит в святости присел, чуток умылся. Решил к Чалдону в гости напроситься. Помыться в бане. а потом гадать. Перемахнув левады у реки, по кладочке, где бабы в три наклона стирают трусселя мужей, свои тяжелые обновы, лифчики небесного покроя…цветенья, красоты…  в размере … «милый мой с любовью» лучше их не зри. Тут уж не до веселья… тяжел у бабы груз. Квит ястребом на кладочку привстал, почти взлетел… и мелкими шажками поскакал, вернее пробежал…аж досточки прогнулись. Как быстро крутится судьбы веретено… нос к носу с Пятровной у дома певчего, как айсберги столкнулись.

- Пятровна, ты меня без слёзно испужала. Как сперма вся бела. Иль ночь была темна, а ты пьяна-  глуха, рваную подушку рылом своим мяла? Чего молчишь? Таращишь на меня свои хрустальные глазенки. Ответь! - ты хоть жива? Иль мумия стоит  из льда передо мной…а не бабенка с жаркою…?

-Небось сляпой. Седую не признал. Вчера была черна, сегодня вздумал сатана ко мне явится, я поседела враз. И нечем здесь гордиться. В душе событий спица, а колит как,- семь бед на перечет.

-Случилось что? Иль помер кто?

-Сон милый я видала. От сюда будет сказ…начну сначала.

- Рассказывай, и не томи намеком. Я раньше срока к дому не вернусь, а истины дождусь.

-А Было так! Я ноне не в гостях, при доме, вся в харчах по хрену тосковала…на переломе подвыпила чуток. На травку улеглась, неведомо, когда меня сморило, в тенечке и уснула как кобыла. Вчерась ведь жарко было.   И вижу сон. И он во сне в фаворе.

-Кто?

- Сам бог ко мне явился, я пред ним. Весь в белом и ко мне лицом стоит… а я-то гола. Обнажена, Марфутку всю видать. Не дать, не взять я будто бы гондола… хочу пред ним летать. Я думала, как все, что бог в кремле…ан нет! Он руку подает, и просит пояснить. Зачем я дал тебе влагалище? - чтоб род свой возродить. А ты живешь краев не зная, меня не признавая.

Я в обморок упала, все тело розой ободрала… вот те нате… и тут же разрыдалась возле хаты. Мой в том есть грех…шепчу, себя не слышу. А он спросил негромко, в разы тише… но понятно: - мне стыдно, я же без креста.

- Ты с Петром говорит знакома?

-Да говорю! Петру и Хведору тем летом отдалась, и зареклась… от тошноты чуть меня не разорвало.   А о тебе ему о том… не рассказала.

-А бог на нашего царька похож?

-Он из семи рогож, а челка сзади. Как простынь бел, ко мне лицом. А царь наш в глянец переспелый, недалеко…взирает на него. Стоит расставив ноги, в орлиный профиль…- смотрит вдаль. Руку господь ему не подает. Небось его боится. Какая у царя силища… впрямь руку оторвет. А я пред богом на колени встала, прощения прошу, прости,- млада была, абортами сама и поперхнулась. А он мне говорит, спокойно- тихо: «Женщина привстань, какие у тебя грехи? погрешности и только. Ты лучше на соседа посмотри… он истинный натурщик Джотто». И пальцем тычет, на север, на Москву. Видимо вложил в мои уста слова иного смысла. А я как испужалась… мне мало жить осталась. Бездумно стала заступаться за царя. Москву оборонять от «дикаря». И видимо, я зря губищи раскатала. И мне, по первой и досталось.   Я грешница распелась: - Мол он наш… истинный заступник…Моисей! Неровен час, как двадцать лет он нас в пустыню загоняет… чтоб возродил страну страх божий нагоняет. А я его люблю. За что? - сама не знаю. Он шут такой, такие прибаутки бает, что не терпеж, как будто бы рожаешь.   А бог мне говорит: -дыхни! Ты баба дура, иль с белены пьяна, безмерно яду нализалась. По виду не стара… а в детстве оказалась. Вот тебе по разуму пример… «У каждого здесь свой абонемент, расхожий, на момент. У Поли Горемихи детишки есть? »

- Семеро! / гляди и имя ****ёйки знает. /

-Отец Григорий помер? -мне ответь.  

-Помер. - вот те крест. Для пущей важности перекрестилась троекратно. Прочла молитву…за упокой. А он твердит и голосом на душу напирает.

- А царь ваш здесь при чем? мне говорит. Какая здесь его заслуга, коль все само растет. И даже если нет в селе дождя и плуга, растение и человек растет. А с ним и государство. Кровушку правитель вашу пьет.   Без помощи отца иные дети, не дожили до венца, иные от озлобы переродились. Царь что их вырастил? От болезней уберег? Маску с уздой повесил поперек… помог надеть? … от сюда и удел…, а с масками разбойники живут, и палачи- убийцы. Немного странно говорит: - посеял я свободное зерно… а вижу, что? -безумцев и ярмо… и с богом пререкание. Вздохнул он глубоко, и вижу от чего ввысь медленно ввинтился. И на прощанье меня благословил, и слово молвил: -Царь не в Москве. Царь в голове. Отсюда и проблемы.

-А дальше что?

-Что-что? Сам черт в меня вцепился. И начал бунтовать, эрзац меж ног искать. А царь с чертушей стали обнимался. Меня до края оттеснили, толкнули и полетела я.   В глубины бытия на острие кремля, от страха тело омертвело. Очнулась, белая как лунь,- лицом крива. Неужто баба от страха посивела? - в себя пришла, увидела себя… и в раз помолодела.

***

Пятровна  за щеку Квита ущипнула. Смородина чуть раньше отошла, а я, как видишь переспела. Бери скорей меня пока не улетела. Шучу, в кусте смородины темно, а здесь светло. В нужде нет счастья и покоя. На миг, коль подождешь за кустиком присяду.   От истины запор… от лжи пердеж, галдёж и скоростной понос… а вишенка в саду поспела. Ты милый погоди.   Отдам должок, который вчерась  я съела. И подтяну трусы,   мне все осточертело, резинка с мыслью въелась в тело.

Не прошло и десяти секунд, диссонанс первой и пятой октавы чуть не поверг любителя ночных похождений в шок.

-Надо же! - иного Квит вымолвить не мог. Поморщив лоб, скосив лицо в гримасе … пустил и петуха в защиту равноправии, вот те нате.   Нащупал мысль, она в загашнике спокойно тлела. Коль баба хочет, я ей помогу, и квит.

Беспечно почесав  свой пуп, принялся за мотню. А бабу жалко, рано поседела.

Пятровна созерцая небо, средь густоты листвы искала ягодку смородины в чернь ночи черноты. Раздвинув ветви…и тут же обомлела, в кусте осиное гнезд…  и здесь она прозрела. А осы меда не дают, они кусают –тело жрут... как депутаты злобствуя живут. Не обольщайся, все от них бегут.

Закончив дело, нашла увядший лопушок, чуть-чуть приподнялась и думскими глазищами на мир смотрела. Кинулась отмахиваясь прочь. Злоба со всех сторон на бабу налетела. Жужжит и кровушки остаток пьет.   Как хорошо: трусы надеть успела. Оса блатных, своих не признает. От этого Россия и страдает – водку пьет, семь бед на перечет …- свободу поминает. А пьяного пущей кусают, жрут, - жалость не присуща дуракам.   Законы душу отравляют … а это я, о чем?   Припоминаю: Квит меня ведь ждет.  

Слово лом не перешибёт. Поправила и отряхнув подол … скороговорку съела. «Вот такие пироги,- мужик с бабою враги! »   Как припомню бабий бунт, сказ о Квите, в грудях зуд. Грудь загодя ищите. Ума не приложу, как говорила девка…- чья рожа не пойму. « Как баржа на реке, причалила кормой у мудей Квита. Сама в себе,- А ты свинье неровня. Сегодня жду тебя к себе… в большое стойло.

Квит рот открыл, слюна течет, какой веселенький народ… с припевками в придачу. В аду идет веселье на копейку сдачу. Квит ущипнул Пятровну за мясистый зад. Прости, но я не виноват. Всему виной Калмычки зелье.

-Я верю, ты не виноват. Всему виной любви обрат… ошпарен ты, и видимо любовью. К Николе свинушку надо заколоть. Поможешь?

-Помогу.

-А то, как подумаю, когда о поросится… свинушки все в тебя. Бог видит: я слаба, так тянет под тебя… поверь, слаба на уговоры.

- Дура дурой, а помнит уговор. Час на уговор и два на …все прочее не в теме.

-Чего дрожишь? Небось в заду застрял подарок Коли, шкворень. Ты мил мне ухо поднеси, шепну на ушко. «Не ищи того, кто выгнал из тебя шального беса. »

-А ты о чем?

-Я о своем. У мерина все явное в лице, а ум в яйце, мне подсоби, мне не до бога и царя, я часть Адамово ребра.

-А мне бы отыскать горбатого «царя». Который вилы в зад воткнул и ядом новостей в лицо плеснул. Рябым я стал, теперь мне не отмыться. Повесил бы горбуна за ребро. Ты не пужайся, просто я шуткую.

Пятровна перестала его слушать.   Крутнув перед Квитом на прощанье булками, направилась в свой двор. при этом складно, вычурно запела.

Не суди, что царь наш мнется.

А суди того, кто гнется

На семь пядей крест кладет

под себя свободой срет               

Бабы нет, ищи у стога

Нет слезы, проси у бога

Разум надо обновить,

чтобы бабе угодить               

Квит недослушал, ошалев метнулся по селу, по пыльной колее у дома   скорость сбавил… Чалдон как знал, ждал Квита у ворот. Вот вам и поворот, событие цедить здесь надо чрез сито. Дыра забита, ночь проведу в тепле…и чарка не допита. У Пятровны она всегда в посуде на  столе. Как повезет, все баба мне расскажет и пальцем ткнет не в небо , прямо в цель.