Это Маас

Азинус встретил его на углу Ясской и бульвара генерала Цепеша. Привычно раскинул руки и произнес, ни к кому не обращаясь :

- Ну - с, произведем реквизицию.

Митика пригнулся и бросился на недруга, целя лбом в грудь. Азинус ловко отпрыгнул, удивив наблюдавшего за стычкой Рваное Ухо. Штанины гимназических брюк верзилы задрались и восхищенный оборванец увидел мощные пружинки, прибитые к ступням Азинуса. " От никелированной шконки с шарами ", - подумал Рваное Ухо, давая зарок : подкараулить Азинуса вечером, когда тот будет возвращаться из фонографа Лейбы Сапунара, оглушить обрезком чугунной трубы и снычить пружинки. " За такие пружинки Пажуряну не пожалеет и тысячи лей ", - решил Рваное Ухо, двигая в сторону крытого рынка.

- Волосатый ! - гаркнул Ксиль, спрыгивая с подножки трамвая. - Подь сюды, я из тебя перьев надергаю.

Азинус оглянулся, увидев приближающегося Ксиля, попытался уйти через канализацию, но рабочий непреклонно ухватил его мозолистыми пальцами за воротник рубашки - апаш и ужасающе для правосознания спасенного Митики прохрипел :

- А што у тобе в бамаге ? Вот чичас масс позырит.

Азинус визжал, вполне целесообразно понимая по первым строчкам коалы, неожиданно заностольжировавшего по весьма говенной советской литературе дружбы народов, что следом выпрут рабочие заставы, железногвардейцы и фашисты, немецки официер и Гриц из Вадулуй - Водэ. Много потенциальной х... ни способен исторгнуть ностальжирующий коала, один продавший Бессарабию Стынча чего стоит.

" Почему в советской литературе и кино, - задумался я, уйдя перекурить на лестницу, где уселся, привычно свесив ноги в бездну, - обязательно орудовали предатели и продавцы родины ? Отчего читателям и зрителям вшибались в мозг железобетонные маразмом лживые истины ? Неужели высокоразвитая цивилизация не умела хотя бы наглядно показать правду - матку, просто давая всем людям доброй воли право свободного выбора ? Вот тебе мир наживы и чистогана с линчуемыми неграми, а вот, понимаешь, рай пролетариев и по три кила в одни руки ".

Стряхивая пепел в раритетную жестянку от чорной икры фабрикации Артели имени Двадцатого Пленума от двадцать второго, я вяло мыслил в сторону говноедных блогеров рунета, лишь одни они способны наименовать чорное сизым, поясняя за всю х... ню хоть ЖЖ, хоть  " Тилиграмом ", но угорать над убогими зачаточными рассудками мудаками надоело, как устал глумиться над холуями и просто бесталанными ублюдками, а совершенно правильная игра вторые сутки Пришакариу не позволяет обрушить на вообще - то отрицаемый мною спорт непреклонный карающий удар. Кого же мне критикнуть, раз вчера порешил я переквалифицироваться в литературные Томы Аллены ? Жирдяя подонка Быкова ? Мелок гад, вся русскоязычная сфера мелка и недостойна, они до сих пор комплексуют неполноценностью, приводя доводы говнописак Эллрою, всего - то назвавшему вещи своими именами. Дост. Охрененный вклад в мировую культурку в массы, граждане. Это вам не какой - то там ничтожный Ницше или Гомер, это Дост. Мы за Доста горло порвем, хотя и не читали.

- Я за Осафата саблюкой бился.

Отважный министр Лавров колошматил ортопедическим ботинком по фанерной кафедре ООН для нутряного потребления, мастерством жидков с Первого и Второго устроенного в картонном павильоне  " Мосфильма ", скособоченно стоящего там.

- Опять там, - притворно вздохнула грудастая Годохма, с нескрываемым удовлетворением обнаруживая ушастого коалу на своей фальшивой груди, где и было его лежбище лет уже, верно, восемь.

- По - жизни, мать, - словоохотливо отозвался коала, наслаждаясь ритмично покачивающимися в такт спокойному глубокому дыханию Богини полушариями.

За костистой спиной министра толпились лукавые царедворцы, трепещущие от осознания конечной правоты коалы : вы всю свою историю, уроды, несли окружающим лишь зло, угнетение и крепостное право, расстрелы и ненависть, колхозы и бандитизм. Одно у вас достояние без привычного отрицательного воздействия. Юрок Гагарин. И больше ведь ни х... я.

- Срать на них, - предложила мне Годохма, уголком хищного рта сдувая лезущую в глаз прядь рыжего парика.

- И ссать, - не спорил я, устав уже, если честно, называть вещи своими именами.