Однажды на Хитровом

Моей новейшей возлюбленной и музе Андрее Пришакариу

Всадник мой ясноглазый,

Что вчера с тобой сталось?

Знала, в сердце ты у меня,

Покупала одежды нарядные -

Тебе, кого мир не погубит.

Смуглая Айлин О`Коннелл

1773

Внаглую обокрав не кого - нибудь, а самого Хантера, я почувствовал себя последним негодяем, перекурил и, само собой, дабы замаскироваться, осознал, что вот хочешь, не хочешь, а прямая дорога в первые патриоты, и поскольку в моей стране первейшие патриоты - это жидовская мразь из телевизора, кликушески ненавидящая весь мир, то идти надо не в первые, но в последние патриоты, самые вот подонки. Так я оказался на Хитровом.

- А вота пиррраги с капустай ! - орал полоротый молодец в офицерском кителе на голое тело, горделиво поводя орденом За заслуги перед вытянутыми носами тут же и набежавших. Сначала я думал, что это покупатели, но оказались они, как ни странно, продавцами.

- Дивидюху с последней передачей Шапиры - Соловьева, - предлагал, оттягивая полу богатой хорьковой шубы, мощный в плечах дядя с подбитым глазом. - Бумажный экземпляр  " Тилиграма " запретной крысы Потупчик. Голые фотки Скабеевой, - уже умолял он торгующего пирожки с капустой, отталкивающего продавца родины ( а жиды те и есть моя родина, тьфу, б... дь, да будет проклята такая вот родина ) ногой, - ну хоть не покупай, а сменяемся давай.

Продавец пирожков совершенно неожиданно для меня снял с шеи ремень, на котором, по меткому выражению охотнорядцев, всю лавку носят офени, и протянул поднос торговцу родиной. Тот, бросив поднос в базарную грязь, аккуратно присел и наложил кучу, задумчиво дымящуюся в студеном воздухе рынка.

- Чего рот разинул ? - толкнул меня продававший пирожки, направляясь в трактир. Сгорая от любопытства, я пошел за ним, что он тут же и просек. - Тебе чего, барин ?

Я объяснил ему, что работаю репортером, Гиляровский моя фамилия. Она, по всей видимости, была ему знакома, так как войдя в трактир, он что - то шепнул буфетчику, а тот, мазнув по мне липким взглядом, прошел в заднюю комнату, где, как я знал по рассказам приятелей с самого дна жизни, круглосуточно катали в штосс. Вскоре буфетчик вышел, а за ним семенящей, бодренькой пробежкой, рывками, двигался старый знакомец.

- Владимлексеич ! - обрадовался Барон, зная, что я всегда готов одолжиться рублем. - Даров.

Я хлопнул его по неожиданно чистой и мягкой ладони. Это только позже я понял, что у шулеров и аферистов, как и у ширмачей, руки представляют ценность особую, вот они и берегут их, холят, лелеят, не позволяя себе тяжелого физического труда, и даже опускаясь, именно ладони остаются до самого конца ухоженными и ловкими, хотя тут скорее речь о пальцах, но почему - то московские жулики, в отличие от нижегородских, будто насмех упоминали ладони вместо пальцев, вводя услышавшего в недоумение.

- Все путем, - подмигнул Барон осторожному торговцу пирожками, - не наш, конечно, человек, но придерживается.

Барон полез в карман сюртука и вынул папушу денег. Горделиво глянул на меня.

- Я у тебя рупь, кажись, занимал ? Да на той недели трояком разжился, когда меня на мельнице у Абаза обули ?

- Какие счеты, - отказался я, притягивая его к стойке, - ты вот лучше меня этому рекомендуй, и будем считать, что все расчеты произведены.

Барон кивнул и зашептал на ухо пирожнику, подмигивая мне и привычно гримасничая. Буфетчик, осклабясь, выставил штоф и показал рукой на постоянно зарезервированный для игроков столик : они брезговали есть и выпивать в катране, сетуя на нарушающих обычаи англичан, и придумавших хренов сэндвич, а ведь уважающий игру человек никогда не опоганит сукно ломберного столика какой невзначай уроненной - всякое бывает - крошкой или, тем более, рюмкой или бокалом. Думаю, что у каждого народа есть такие вот мелочи в традициях, как говорили во времена Очакова, что русскому смерть, то немцу в кайф.

- Осип, - представился мне пирожник, усаживаясь за стол, провожая сутулую спину Барона тяжелым взглядом. Через мгновение с мельницы уже доносился назойливый тенорок моего рекомендателя : - На пе ? Вздор ! По банку.

- Есть у меня уже один знакомец с таким именем, - сказал я, разливая ледяную водку за знакомство, - Мандельштамп.

- Знаю, - опрокинул стакан в глотку пирожник, закусывая рукавом, - тараканьи усища, губища за голенищем, банкир Костин и прочие уроды чисто эстетически и физиологически.

Я тоже выпил. Закурил.

- Вот почему сейчас обилие волосни, - заметил я, угощая его папиросой, - за бакенбардами, усами, бородой не так бросаются в глаза дегенеративные черты начальствующих.

- Наверное, - бросил он, явно скучая. - Ты, верно, хошь вызнать причины или нюансы произошедшей сцены с пирогами ?

Я кивнул, доставая блокнот. Пирожник строго покачал головой и накрыл блокнот ладонью. Ишь, ушлый, записывать не велит.

- Ты, - начал он, вставая, - как и тот с торгашами родиной, наверное, принял меня за пирожника ? Пи - рожник, - задумчиво произнес он, забирая со стола мою пачку папирос. - Я не пирожник, барин, я пи - человек.

Он давно уже ушел, громко хлопнув трактирной дверью, а я, заказав еще штоф, как - то медленно и тягуче вспоминал Бестера. Кажется, он тоже Альфред, хотя могу и ошибиться, особенно учитывая количество выпитого.