Голем

Роберт был в мастерской один. Он сидел на полу, завёрнутый в простынь, точно греческий бог, и погружал руки в глину: такой важный, сосредоточенный, словно решал проблемы мирового масштаба, а не лепил горшок. От напряжения у него даже выступила складка на лбу, что придавало его юношеской внешности особое очарование.

Лия поглядывала на него, прислонившись к дверному косяку. Она приезжала в мастерскую редко, несмотря на то, что была владелицей помещения и сама же её открыла. За тридцать семь лет жизни Лия перепробовала, казалось бы, всё: работала няней, пекла на заказ торты, даже стригла людей на бесплатных ярмарках. Любое дело, за которое она бралась, давалось легко, но не приносило удовлетворения. Мастерская стала очередной попыткой вернуть краски в жизнь.

Поначалу Лии здесь нравилось: горящие глаза парней и девушек — увлечённых творцов — вдохновляли её, но со временем новая деятельность приелась, как предыдущая, и Лия всё реже появлялась в мастерской. Сегодняшний день стал исключением: требовалось просмотреть документы для налогового вычета.

Лия приехала как раз в тот момент, когда Бен — художник, обучающий посетителей мастерской, — разъяснял неопытным коллегам, как изображать на бумаге человеческое тело. Роберта он позвал натурщиком.

Постоянных натурщиков в мастерской не было, они не задерживались. Виной тому — скромная оплата и вспыльчивость Бена, приправленная непробиваемым упрямством, как пирог сахарной пудрой.

Роберта не смущало ни первое, ни второе. Он хватался за любую подработку, связанную с творчеством, чаще — позировал, благо фигура позволяла. Сам он, насколько Лия знала от Бена, занимался скульптурой.

Заглянув в мастерскую, Лия застала самое начало урока, когда Бен, размахивая руками, бегал между учениками, которые испуганно вцепились в карандаши, будто в копья, готовясь защищаться. Лия, задержавшаяся у двери, улыбнулась: она нежно любила Бена, как младшего брата, несмотря на все его недостатки.

Роберт, облачённый в одну лишь белоснежную простынь, стоял у окна, заведя руку за спину. Высокий, худой — рёбра выступали под бледной кожей, точно пузырьки на молочной пенке. Но то была не болезненная худоба, напротив, — она выглядела изящной, аристократичной. Пышные кудрявые волосы доходили до середины тонкой шеи и колыхались при малейшем дуновении летнего ветерка.

Все те минуты, что Бен носился по мастерской, Роберт смотрел вбок и только раз перевёл взгляд с уродливой вазы, созданной руками кого-то из учеников, на Лию. Его чувственные губы дёрнулись, но улыбки юноши Лия не дождалась: к нему подлетел Бен, и Роберт вернулся к позированию.

Но сейчас Лии никто не мешал любоваться молодым натурщиком. В её тяжёлом взгляде, устремлённом на длинные пальцы Роберта, сквозила грусть: как жаль, что ей давно не девятнадцать.

Роберт поднял тёмные глаза на Лию. Она вздохнула: выдав своё присутствие — или взглядом, тяжёлой ношей ложившимся на его плечи, или громким дыханием, или каким-либо шумом, на который сама она не обратила внимания, — Лия лишилась удовольствия наблюдать за работой молодого скульптора.

Роберт вытащил руки из глины. Гончарный круг вращался, как взбесившиеся стрелки часов.

— Извините. Бен сказал, что я могу остаться, пока вы здесь.

Держа руки перед собой, он попытался подняться. Он встал на колено: простынь спадала, Роберт, ловя её локтями, смущался и нервничал.

— Бен не солгал, — ответила Лия. — Ты можешь посидеть в мастерской ещё, если хочешь.

Лицо Роберта — чуть вытянутое, с ярко выраженными скулами — светилось благодарностью.

Роберт сел на пол.

Лия прошла в мастерскую.

— Что ты лепишь?

— Не знаю, — отозвался Роберт, — что-нибудь. Голема, наверное, — он засмеялся.

— Что такое Голем?

— Чудовище из еврейской мифологии.

Лия бросила куртку на стол, заваленный рисунками.

— Вы художница? — спросил Роберт. Его пальцы то появлялись, то вновь исчезали в глине.

— Нет, — Лия уставилась в приоткрытое окно. Зевающие фонари готовили город ко сну.

— Скульптор?

Она усмехнулась.

— Нет. Я не имею отношения к искусству. Пробовала рисовать, но не вышло, не моё. А уж глина тем более.

— Не получилось?

— Даже не пыталась.

Роберт нахмурился. То ли от непослушности глины, то ли от категоричности Лии.

— Откуда вы знаете, что скульптура это не ваше, если не пробовали?

Лия отвлеклась от умывающегося бродячего кота на улице и уставилась на выпирающие лопатки Роберта.

— Чувствую.

Она ответила ему полушёпотом — низким, сладострастным, но Роберт, и головой, и сердцем увязший в процессе создания Голема, не заметил этого.

Осознав, что слишком внимательно рассматривает спину Роберта, изучает каждую его родинку, словно они представляют созвездие, предназначенное для поцелуев, Лия тряхнула головой и отвернулась к окну. Бродячий кот юркнул под старый «форд».

— Зачастую интуиция плохой советчик.

Лия молчала. Она чувствовала, как лоб становится горячим и липким, будто у неё зашкаливает температура.

Семь лет назад она развелась с мужем. Их семейная жизнь — череда скандалов, выстроенная на взаимных претензиях — держалась на нитке терпения Лии, надрывавшейся с каждой новой выходкой супруга, будь то пьянка, покер или пенная вечеринка со стриптизёршами, и окончательно рухнула, когда Лия застала мужа в постели с двумя студентками колледжа. Он был приглашённым преподавателем английской литературы, и, судя по изнеможённым лицам девушек, Шекспира они цитировали ему не только на экзамене.

После развода отношение к мужчинам у Лии изменилось. Ненависть, при которой Лия считала их грязными животными, растворилась, но оставила взамен полное равнодушие: отныне Лия не влюблялась и не хотела секса. Её либидо рухнуло, будто его взломал прыщавый хакер. Первое время она ещё встречалась с мужчинами — молодыми и старыми, опытными и не очень, — надеясь, что её состояние уныния и своеобразного отвращения временно, однако, когда очередной любовник, испытав оргазм, развалился на кровати, Лия сказала себе «хватит». Секс превратился для неё в добровольное изнасилование: когда мужчина ласкал её — тело не реагировало, когда вводил член — тело не реагировало; любой вид секса потерял для Лии смысл, и она отказалась от него.

Семь лет тишины: ни фантазий, ни эротических снов, ни вожделения при виде сексуального тела. Она смирилась со всем.

Мурлыкающий голос Роберта пробрался сквозь терние смутных мыслей Лии:

— Не хотите попробовать?

Она растерялась.

— Попробовать что?

— Полепить из глины. Голема слепить несложно, — он засмеялся. Его звонкий смех — что бензин, который он, сам того не подозревая, щедро наливал в огонь, разгоравшийся внутри Лии.

— Можно попробовать.

Когда утром Лия увидела Роберта, её охватила необъяснимая паника. В ней не взыграла страсть, под майкой не набухли соски; заполняя документы, она не мечтала о члене Роберта, но он вызвал в ней симпатию — впервые за столько лет кто-то из мужчин вызвал в ней симпатию, пусть слабую, зато реальную, и это забытое с разводом чувство — пугало. Лия сомневалась, что справится с ним.

Но всё неизведанное, как и забытое, манит не меньше, чем пугает; вопрос всегда в смелости — хватит ли смелости поддаться или смелости, чтобы, наоборот, остановиться.

— Только волосы заколите, чтобы не испачкать.

— Мне нечем.

— Карандашом, — Роберт поднял руку, показывая, как это сделать. Глина, подобно растаявшему мороженому, стекала по его руке: от пальцев — по ладони — к запястью и ниже.

Лия, закусив губу, выбрала вариант «поддаться».

Она пошаркала рукой под курткой в поисках карандаша. Не найдя оного, она перекинула волосы на левое плечо.

— Что нужно делать? — Лия подошла к Роберту.

Он отодвинулся в сторону, освобождая ей место сбоку, однако, Лия села прямо перед ним. Роберт смутился, но ничего не сказал.

— Опустите руки в глину.

— Вот так? — уточнила Лия.

— Да, — складка на лбу Роберта стала глубже, — а теперь…

Лия не понимала, что он говорит. Его слова превратились в сплошной приглушённый звук, будто гул далёкого поезда.

Роберт наклонился к Лии, и его горячее дыхание обожгло щёку. Роберт с жаром что-то объяснял, но Лия не слышала и не видела — ни гончарный круг, ни глину, — как заворожённая, впав в ступор, она смотрела, как Роберт управляет её руками, как сплетаются их пальцы.

Он слепил незамысловатую фигуру, похожую на конус, и вынуждал Лию подниматься пальцами от основания к кончику: то медленно, то быстро. Роберт крепко, но не грубо держал её руки и повторял: «Вот так, да. Хорошо». Волна любопытства накрывала Лию вместе с волнением: пробудившаяся фантазия рисовала картины, в которых Лия — невинная девушка, угодившая в ловушку взрослого мужчины. Но в случае с Робертом было наоборот — это он угодил в непреднамеренную ловушку.

Лия повернула к нему лицо.

Роберт забеспокоился:

— Что-то не так? — он продолжал выравнивать конус её пальцами.

Она коснулась его губ. Они были горячими и сухими.

Лия догадалась: сообрази Роберт сразу, он бы отстранился. Но он сидел на месте и удивлённо на неё глазел.

Лия облизала его верхнюю губу, а затем прикусила её.

Он по-прежнему молча таращился на неё. Лия смекнула: либо Роберт не знает, что делать, либо он не хочет её, и потому игнорирует весьма странным образом.

— Ты девственник? — спросила она.

Роберт отвёл взгляд:

— Нет.

Лия едва заметно улыбнулась. Она уже занималась любовью с девственниками, но они отличались от Роберта: они были наглыми, самоуверенными — строили из себя альфа-самцов, которыми не являлись, а при конфузе, сопровождающий первый секс, пожалуй, любого мужчины, обвиняли Лию. Но Роберт был другим: молодость, скромность и невинность — губительная смесь. Даже для женщины, которая думала, что отказалась от секса навсегда.

Лия взяла его лицо в руки и припала к губам.

Роберт напрягся и замер. Он не сопротивлялся, но внутреннее беспокойство не позволяло ему достаточно разомкнуть губы.

— Расслабься, — сказала Лия. Она покрывала поцелуями его гладкий подбородок, уголки губ. — Я сделаю всё сама.

Настойчивость её ласк пробуждала томление. Роберт приоткрыл губы и содрогнулся, когда язык Лии заполнил пространство его рта, исследовал его. Колебательные движения сменялись вращением языка по зубам, дёснам; языком она щекотала его нёбо, их рты слились друг с другом, будто слипшиеся конфеты, начинка которых была не менее сладкой, чем поцелуи.

Лия всосала кончик его языка. Мучительный вздох вырвался из груди Роберта.

Руки Лии поползи вниз: коснулись шеи, помассировали плечи и остановились на его груди — она водила мягкими ладонями нежно, аккуратно, точно натирала его грудь маслом. Роберт осторожно приобнял Лию, не прерывая поцелуй.

Её рука скользнула под простыню и легла на его тёплый живот.

— Не надо, — попросил Роберт.

Лия запустила под простыню вторую руку. Она гладила его живот, спускаясь к паху, пока не нащупала жёсткие волосы.

— Не надо, — повторил Роберт.

Лия улыбнулась. Она знала, как его переубедить.

Откинувшись чуть назад, Лия стянула с себя футболку. Мельком взглянув на её грудь в кружевном бюстгальтере, Роберт стыдливо отвернулся. Его бледное лицо обрастало розовыми пятнами.

Лия повернула его лицо на себя и взяла Роберта за руки: теперь она управляет ими. Теперь она его учитель.

Лия завела его руки за свою спину, расстегнула его пальцами застёжку. Роберт смотрел куда угодно: на окно, на уродливую вазу, но только не в глаза Лии или на её грудь.

Избавившись от бюстгальтера, Лия положила его руки на свою грудь. Дыхание Роберта участилось, и она проделала тот же трюк, что и с его грудью: бережно поглаживала его руками округлости. Её затвердевшие соски под пальцами Роберта, пробудили его интерес. Он вопрошающе посмотрел на Лию, и она подалась вперёд.

Роберт в нерешительности наклонил голову. Влажные губы сомкнулись вокруг соска. Роберт быстро лизнул его и так же быстро отстранился под стон Лии, не понимая, что он означает: боль или наслаждение. Она игралась с его послушными волосами, прижимаясь к телу Роберта, насколько это было возможно.

Он вновь опустился к груди, и снова коснулся соска. Один раз, второй, третий. Лия не отталкивала, лишь изредка всхлипывала, и Роберт осмелел: посасывал грудь, слегка царапал зубами кожу. Он менял ласки и их интенсивность, ориентируясь на стоны Лии, и бросался от левой груди к правой, как жадный ребёнок, не определившийся, какое пирожное хочет съесть первым.

Лия несильно надавила ему на плечи. Роберт с сожалением закончил ласки.

Убрав простыню, прикрывавшую теперь только пах Роберта, Лия уложила его на спину и поцеловала в губы. Её язык изворотливой змеёй проложил путь между следами от застывшей на теле глины — от подбородка к паху.

Член Роберта — длинный, нетолстый, обрезанный — затвердел.

Лия принялась обследовать длину губами. Роберт пыхтел, изнывая от незнакомой ранее муки. Она — эта сладкая мука — была, словно горящим шаром, поселившимся в животе. И когда Лия сжала губы на головке его члена, слизав появившуюся белую каплю, шар поделился на две половины: одна подступила к горлу, провоцируя и вместе с тем блокируя крик, а другая — к члену, готовому лопнуть, взорваться, точно воздушный шар, перекачанный гелием. Роберт сгорал от неизвестного желания: он не представлял, чего хочет, но точно знал, что это что-то ему жизненно необходимо, и когда Лия взяла его член в рот, когда его головка упёрлась ей до самого зёва, Роберт осознал, что это что-то случилось сейчас.

Пары сосательных движений хватило, чтобы он кончил.

Роберт виновато посмотрел на Лию, но она не подала виду, что разочарована столь поспешным финалом.

Несмотря на усталость, на разлившуюся по телу негу, от которой только и хотелось, что забыться крепким сном, Роберт потянулся к Лии. Она охотно приблизила к нему лицо, не ожидая, что Роберт поменяется с ней местами: теперь Лия расположилась на полу, а Роберт нависал над ней.

Её грудь его более не привлекала. Познав нечто особенное, — взрыв огненного шара, искры которого пульсировали по всему телу, Роберт отныне жаждал большего. Он поцеловал её грудь не от голода, как было прежде, а, скорее, чтобы в Лии не погас вспыхнувший огонь желания.

Звук расстегнувшейся молнии только усилил нетерпение Лии. Роберт не спеша стягивал с неё узкие джинсы: не то нарочно дразнил, не то боролся с капризной тканью, вцепившейся во вспотевшие ноги.

Лия приподняла бёдра. Джинсы с трудом, но поддались. Роберт откинул их в сторону.

Как зачарованный он всматривался в ажурную резинку трусиков и водил по ней пальцем, будто задабривал невидимое чудовище — Голема, чтобы тот пропустил его в не познанный ранее мир удовольствия.

Лия замерла в предвкушении, когда Роберт снял с неё трусики. Она взяла его за руку, чтобы вести, однако, он чуть ли не с раздражением отклонил её помощь. В проводнике Роберт не нуждался: она уже сделала его мужчиной. Всё остальное он должен познать сам.

Стоя перед Лией на коленях, Роберт положил её ногу к себе на плечо. Не сводя с Лии глаз, он едва дотрагивался губами до щиколотки. Лия отметила, как переменился его взгляд: из испуганного и невинного он превратился в нахальный и хищный. Правила игры изменились, и эти изменения заводили Лию сильнее прежнего.

Роберт опустил её ногу на пол. Расположившийся чуть выше щиколотки палец — там, где совсем недавно были его губы, — поднимался вверх. Добравшись до внутренней стороны бедра, он описывал круги: сначала широкие, которые постепенно сужались, пока в итоге не уменьшились до точки.

Лия заёрзала на полу. Она не торопила Роберта ввиду его неопытности, которую он пытался замаскировать под наглым взглядом и настойчивостью. Хотя терпеливость давалась ей с трудом: хотелось запустить пальцы в чёрные волосы Роберта, прижать его лицо к своей промежности и кричать, извиваясь от его ласк, не сдерживаясь. Но Лия сдерживалась и прощала ему медлительность.

Ладонь Роберта легла на лобок Лии. Круги на нём превратились в спираль.

Лия закрыла глаза: тягучесть не столько уже возбуждала, сколько раздражала. Она не видела, как Роберт улыбнулся, избавившись от её надзора.

Лия вздрогнула от неожиданности: стоило ей отвлечься, как Роберт рывком прижался губами к её промежности — горячей и влажной. Его язык блуждал по ней, точно по лабиринту не имевшего выхода. Но выход был — не для Роберта, а для Лии. И Роберт, пусть и случайно, его нашёл. И когда Лию пробила мелкая дрожь, о которой Роберт догадался по её тихим стонам, он ускорился.

Лия подумала, что лишится рассудка, когда язык Роберта задел клитор. Она сжала пальцы ног и застонала, и Роберт, сообразив, что её огненный шар находится в этом бугорке, активнее завращал языком, иногда, дразня, впиваясь в бугорок губами.

Лия вскрикнула.

— Пожалуйста, — взмолилась она.

Роберт остановился. В его глазах читалось недоумение.

Лия, не теряя ни секунды, приподнялась и повалила Роберта на спину: он будет медлить, а её терпение уже закончилось.

Она села на Роберта сверху: он, вздохнув, ухватился за её бёдра.

Лия не двигалась — скользила — с бешеной скоростью, точно они опаздывали куда-то. Но Роберт не высказал вслух возмущения: внутри она была ещё горячее, ещё влажнее, и эти ощущения — будто он попал в узкое горящее кольцо — сводили с ума, в обмен на экстаз забрали способность говорить.

Лия легла рядом. Она тяжело дышала и без конца тёрла лицо, словно думая, что всё это ей приснилось, и ей необходимо себя разбудить. Она погладила щёку Роберта и, вскочив на ноги, собрала с пола одежду. Одеваясь на ходу, Лия выбежала из мастерской.

Роберт застал её уже на улице в окружении двух окурков. Докуривая третью сигарету, Лия трясла ногой. Он прошёл мимо, опустив глаза.

Оба знали, что в мастерскую требуется новый натурщик.