Жаклин

В ту пору, когда Жаклин появилась в нашем доме, мне было немногим боле осьми, а моим сестрам-погодкам одиннадцать и двенадцать. До Жаклин гувернанткой у нас была мадам Сесиль, некрасивая, строгая и очень вредная старуха, но, какие-то дела заставили ее вернуться в Париж, и тогда папА нанял нам в гувернантки Жаклин. Жаклин против мадам Сесиль была очень мила, добра и молода, навряд ли старше осьмнадцати. С детьми она была ласкова и особенно благоволила ко мне — прощала все мои шалости и всегда заступалась за меня, если возникали ссоры между мной и кем-либо из сестер.

В банный день Жаклин по очереди купала нас, сначала сестер, а после меня. Она не драла мочалкой так сильно, как мадам Сесиль, и никогда не позволяла мыльной пене щипать глаза. Особенно мне были приятны ее прикосновения, когда она мыла у меня меж ножками. Она делала сие не мочалкой, а намыливала ладошку и намывала нежно, при этом приговаривая шепотом:

— Месье ВовА, — она ставила в моем имени ударение на последний слог. — Nous allons laver votre bite… / Мы будем мыть ваш член (фр.)/

На самой Жаклин, когда она мыла нас, была надета сорочка, но от брызг воды тонкая ткань намокала и прилипала к телу, делаясь почти прозрачной на ее груди. В то время я полагал, что выпуклые перси с большими темными кругами в обрамлении сосков — единственное отличие женщины от мужчины, поскольку ни сестер, ни матушки, ни других дам или девиц еще не видел полностью нагими.

Как-то летним днем мы праздновали именины нашей старшей сестры. В колясках и в экипажах к нам съезжались гости — помещики из соседних усадеб со своими семьями. Для взрослых челядь накрыла стол на летней веранде, нам же, детям, устроили чаепитие в саду. Жаклин тоже трапезничала в детской компании. Мы быстро покончили с пирогами, тортом и конфетами и принялись играть в прятки. Жаклин участия в игре не принимала, она стояла посреди лужайки и наблюдала за нами. Всего нас, детворы, было душ восемь или девять разного возраста. Как самый младший, я постоянно проигрывал — водящий обнаруживал меня прежде всех, и я не успевал добежать до условленного места, дабы выручиться.

В очередной раз, когда водящий отвернулся и принялся считать, все остальные разбежались, а я стоял и размышлял, куда бы мне теперь спрятаться. И тут Жаклин приподняла край своей длинной юбки с кринолином и поманила меня легким кивком головы. Я, недолго думая, юркнул к ней под юбку и оказался словно в домике. Росту Жаклин вельми высокого, я обнимал ее ноги, а мое лицо оказалось прямо напротив… На ней не было панталон, и впервые моему взору открылось то, что до сей поры оставалось тайной. Оказывается, под животом у Жаклин росли густые черные волосы, а такой штучки, как у меня, у нее не было. Вместо этого в волосах были скрыты две кожные складки, а меж ними выглядывало нечто… словно карамелька, нежное и розовое.

Сие настолько меня поразило, что я забыл про игру. Дети прибегали, кричали, выручались, а я смотрел как на чудо на прелести Жаклин, а в довершении не утерпел и лизнул этот выступающий из губок леденец. Жаклин вздрогнула и подалась мне навстречу бедрами. Тогда я лизнул еще раз, Жаклин снова вздрогнула, а я почувствовал, что мое «мужское отличие» начинает расти и подниматься.

Тем временем все участники игры уже выручились, остался один я.

— Куда же спрятался ВовА? — удивлялись они.

Всей гурьбой детвора отправилась меня разыскивать. Когда лужайка опустела, Жаклин сделала мне знак, я выскочил у нее из-под юбки, подбежал к скамейке, подле которой мы выручались, похлопал по ней и крикнул:

— Палочка-выручалочка за себя!

Всю ночь мне снились прелести Жаклин и то, как я их облизываю. При этом напрягался мой уд, я просыпался и щупал его пальцами, размышляя над тем, ради чего он становится таким твердым. А он становился твердым всякий раз, когда я вспоминал минуты, проведенные под юбкой Жаклин. Меня сие удивляло и увлекало, но, конечно же, я никому не рассказывал об этом. Один раз я видел, как жеребец Платон лизал под хвостом у кобылы Молли, и его уд сделался длинным, почти до земли. А Платон встал на дыбы и поставил передние ноги на спину Молли, размахивая своим удом. Конюх Василий тогда прогнал меня с конюшни, а после сообщил отцу, что Платон покрыл Молли, и через какое-то время Молли ожеребилась. Так это что получается? Выходит, у меня есть желание покрыть Жаклин, чтобы она родила?

Когда настал очередной банный день, и Жаклин мыльной ладошкой нежно гладила мое хозяйство, мой уд снова сделался твердым. Заметив это, Жаклин воскликнула:

— Oh, monsieur Vova, votre bite est comme un homme adulte!

/О, месье Вова! У вас член уже как у взрослого мужчины! (фр.)/

Чувствовалось, что ее саму позабавило это явление, и она решила немного поиграть. Жаклин обнажила головку и несколько раз сдавила ее пальчиками.

— Жаклин, — набравшись смелости, попросил я. — А можно еще как тогда… когда мы играли в прятки, помнишь?

— Tu veux revoir ma madame pi-pi?

/ Ты хочешь снова увидеть мою мадам пи-пи? (фр.)/

— Да, очень!

Жаклин подняла подол сорочки, открыв свою красоту. Я раздвинул двумя пальцами волосы, чтоб лучше было видно, и опять, как в тот раз, лизнул ее «карамельку».

— Oh, monsieur Vova, vous ; tes encore tres petit, ne faites plus ca!

/ Ах, месье Вова, вы слишком малы, не делайте этого больше! (фр.)/

А я не мог не делать это. Я обнимал бедра Жаклин и продолжал лизать.

— Arretez tout de suite, monsieur Vova!

/ Прекратите немедленно, месье Вова! (фр.)/

Однако чувствовалось, что ей самой это нравится. Жаклин вздрагивала и подавалась вперед. Из-под ее «леденца» засочилась солоноватая влага… И все же она оттолкнула меня и одернула сорочку.

— Vous etes tres gentil monsieur Vova, mais vous etes petit, vous etes tot, ne le faites plus!

/ Вы очень милы, месье Вова, но вы еще маленький, вам рано, больше не делайте этого! (фр.) /

Ночью я долго не мог уснуть, мой «bite» напрягался, и я играл с ним под одеялом, обнажал и сдавливал головку, как это делала Жаклин, и в итоге добился того, что яркие круги замелькали перед глазами, судороги прошли по телу, а пенис сжался несколько раз и содрогнулся. Я впервые испытал диво-дивное, правда, без извержения семени, поскольку его в моих яичках еще не было.

Как-то раз мы с сестрами отправились в ближний лес за грибами. Жаклин не пошла с нами, ее пугали комары. Я быстро набрал полное лукошко лисичек и побежал домой, дабы похвалиться Жаклин своей добычей. Я тихонько приоткрыл дверь в ее комнату и остолбенел. Жаклин стояла в согнутой позе и упиралась руками в спинку кресла, подол платья ее был поднят и покоился на талии. А позади Жаклин, вплотную к ней, стоял mon papa, порты на нем были спущены до колен, и своим задом он делал резкие движения.

Внезапный приступ ярости, обиды, ревности мгновенно охватил меня. Я выронил лукошко, рассыпав лисички по полу, с криками «Нет! Нет! » подскочил к отцу и начал колотить его кулаками по голому заду. Жаклин обернулась и посмотрела на меня испуганным и умоляющим взором.

— Partez, monsieur Vova, partez, s'il vous pla; t!

/ Уходите, месье Вова, уходите, пожалуйста! (фр.)

ПапА же резко и сильно оттолкнул меня рукой, продолжая своё дело, а я отлетел в сторону и упал на пол. Поднявшись, я с громким плачем ушел в свою комнату, лег на кровать и не вышел к обеду. Я строил планы, что уйду из этого дома и стану моряком.

Ко мне вошла Жаклин. Она погладила меня по голове и поцеловала в щеку.

— Pardonnez-moi, monsieur Vova. Nous sommes des adultes, nous pouvons. Et tu es encore un enfant, tu ne peux pas!

/ Простите меня, месье Вова. Мы взрослые, мы можем. А ты еще ребенок, тебе нельзя! (фр.)/

Я ничего не мог ответить, только плакал в подушку.

На другой день мамА и папА сильно поругались и несколько дней не разговаривали друг с другом, а Жаклин вскоре получила расчет.

* * *

Тому минуло двенадцать лет, и судьбе было угодно вновь свести нас с Жаклин. В звании корнета я поступил в лейб-гвардии гусарский полк, расквартированный в Царском Селе. В один из свободных дней с несколькими молодыми офицерами отправились мы в Петербург ради развлечений. Излюбленным местом моих новых друзей было заведение мадмуазель Жу-Жу. Сие заведение слыло довольно дорогим, зато и уровень свой держало на высоте. Офицеры расхваливали его — вино из лучших погребов, закуски свежи, девицы все как на подбор красивы, нет риска подхватить заболевание.

Сама мадмуазель Жу-Жу в роскошном платье и в драгоценных украшениях встречала нас у входа. И в ней я в сей же момент узнал Жаклин. Она немного пополнела, морщинки тронули лицо, однако оставалась все такой же привлекательной и милой. Меня она, конечно, не узнала, ибо трудно распознать в юном офицере бывшего ребенка.

Мои друзья уж выбрали себе партнерш на этот вечер, угощали их вином, смеялись и шутили, я же не обращал внимания на остальных кокеток, на их улыбки и намеки, мой взгляд был прикован исключительно к мадмуазель Жу-Жу.

— А вы почему один, мой юный друг? — наконец и она обратила на меня внимание.

Жаклин уже хорошо говорила по-русски, хотя легкий акцент все еще чувствовался.

— Мне бы хотелось провести этот вечер с вами, — набравшись смелости, ответил я.

— Вы очень приятны мне, но хочу предупредить, это будет стоить вам дороже.

— Мне все равно. Надеюсь, мой кошелек выдержит.

— Ну что ж, тогда пойдемте!

Жаклин взяла меня под руку и повела в роскошную опочивальню. Тут в памяти моей всплыло воспоминание о той игре в прятки в саду нашей усадьбы. Я опустился на колени и поднял платье Жаклин. Под ним на ней имелись шелковые кружевные панталоны, я опустил их, и вновь моему взору открылись ее красоты, к которым я тут же припал губами. Глубокий вздох вырвался из груди Жаклин:

— О, месье…

— Месье ВовА, с вашего позволении. «Oh, monsieur Vova, vous etes encore tres petit, ne faites plus ca! » — напомнил я, оторвавшись от ее прелестей.

— ВовА? — удивилась Жаклин. — Месье ВовА? Не может быть!

— Может, Жаклин! Может!

Я поднялся с колен и начал снимать с нее платье.

* * *

Наутро, собираясь покинуть заведение, я достал из мундира портмоне, чтоб отсчитать купюры, но мадмуазель Жу-Жу отвела мою руку с кошельком.

— Не надо, месье ВовА. Пусть это будет маленький презент, как сатисфакция за то переживание, которое вы вынесли тогда, застав нас с вашим папенькой…