Дам собачкой

Дам собачкой

ПРЕДИСЛОВИЕ ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ К ПРОЧТЕНИЮ

Перед чтением данного текста совершенно необходимо прочитать короткий рассказ Антона Павловича Чехова «Дама с собачкой», это займёт примерно полчаса, и просмотреть одноименный черно-белый художественный фильм 1960 года продолжительностью 1 час 23 минуты.

Также во время чтения данного текста желательно под рукой иметь интернет для проверки многочисленных и разнообразных фактов, использованных в тексте, не все из которых являются действительно подлинными.

Приятного просмотра! И чтения…

1

Никто уже и не помнил, когда всё это началось и как долго всё это продолжалось, но наконец-то, ко всеобщему удовольствию все подготовительные работы, согласования и утверждения закончились, и можно было уже, наконец, начинать снимать кино.   Деньги всё-таки выделили, бюджет как-то утвердили, сценарий почти дописали, и даже артистов вроде бы сумели подобрать. Впереди было самое простое и приятное, - собственно сам съемочный процесс. Фильм рассчитывали  снять примерно за три-четыре месяца, сначала в Ялте, а потом в Москве.

В сентябре пока была хорошая погода, пока море было теплое, пока был бархатный сезон, предполагалось снять все летние сцены, - на набережной, в горах, у водопада и на железнодорожном вокзале. В октябре и ноябре, уже в Москве, планировали снять все сцены в павильоне, а в декабре все зимние сцены на натуре, может быть даже с настоящим снегом. Надеялись к Новому Году всё закончить.

Режиссера съемочный процесс не пугал, а наоборот скорее даже манил. В этом смысле он уже давно не был юной девушкой на первом свидании, он уже давно был опытной женщиной на затянувшемся рандеву, и заранее знал, что когда ему потребуется солнце, солнца, конечно, не будет, а когда понадобится туман, обычный утренний туман, его тоже, естественно не будет. Молодые неопытные режиссеры часто стараются снять всё по сценарию, по  своему режиссерскому плану, стараются заставить артистов произносить правильно текст, идеально выстроить сцену, стараются подогнать всё то, что происходит на съемочной площадке, под то, что у них написано  в сценарии и существует в голове. Но жизнь, а съемочный процесс – это именно жизнь, а не кино, нельзя предугадать, нельзя предвидеть, можно только предчувствовать и предвосхищать.   Именно так считал режиссер Ефим Каплан, снявший за свою долгую жизнь уже несколько фильмов.

Поэтому  во время съемок фильма его интересовала только атмосфера, возникающая на съемочной площадке. Ефим точно знал, что именно эта атмосфера остается на пленке, на записи,   именно эту атмосферу потом увидит и почувствует зритель. Он может не заметить, что у героя другой галстук в следующем кадре одной короткой сцены, он может не заметить, что у героини изменилась прическа, хотя она не поднималась во время этой сцены из-за стола, но зритель обязательно заметит отсутствие чувств, отсутствие мыслей, отсутствие атмосферы.

А в создании атмосферы на площадке Ефим был мастер, потому что он точно знал, что в кино всё, абсолютно всё, что попадает в кадр, должно быть самое настоящее. В театре молодую девушку может  сыграть зрелая женщина, а в кино юную чистую нежную девушку должна играть именно такая по своей сути девушка, потому что камеру обмануть нельзя, она видит всё и даже то, чего никогда не увидит обычный зритель. В кино молодые должны играть молодых, а старые старых.   Всё остальное, - и еда, и одежда, и обстановка, и машины, и все вещи  на съемочной площадке обязательно тоже должны быть самые настоящие. Если этого не будет, то не будет никакого кино, в лучшем случае это будет спектакль, снятый на пленку…

А само кино рождается потом на монтажном столе, когда монтажер из разных кусков того, что было на съемках, собирает что-то единое, цельное и интересное. Примерно так же, как делаем это мы, когда из разных своих воспоминаний и разнообразных своих впечатлений собираем немного приукрашенную и слегка облагороженную картину своей прошлой и уже прошедшей жизни. Любой фильм – это в какой-то мере фильм о том, как когда-то снимали кино, особенно для тех, кто это кино снимал и в этом кино снимался.

Ефиму Каплану предстояло прожить целый месяц со съемочной группой, с молодыми актерами в Ялте у Черного моря и постараться вместе с ними погрузиться в атмосферу отдыха, ожидания счастья, ожидания любви…

«Огромное значение в искусстве, в литературе, и в кино в том числе, придаётся любви»,- думал режиссер: «Нет ли в этом какого-то преувеличения? »

2

Даниил Дуров, Даня, как его когда-то в детстве  называла мать, Данил, как теперь его называла жена, Данила, как до сих пор называли близкие друзья, был ещё довольно молодым, но уже достаточно опытным московским актёром, ему совсем скоро должно было исполниться сорок лет. И в каком-то смысле в последние несколько месяцев он переживал кризис среднего возраста. Съемки в сериалах, хорошие гонорары, узнаваемость, популярность, известность, приглашения в разнообразные телевизионные программы и шоу больше уже не радовали, не приводили в восторг, как когда-то. То, от чего раньше захватывало дух и замирало сердце, стало обычной ежедневной рутиной, в которой не было никакого места никакому творчеству и никакому искусству. Хотелось чего-то большего или, может быть, настоящего, но хотелось чего-то другого, нового. Почему то он думал, что если начнет сниматься в серьёзном художественном, как говорили раньше, или фестивальном, как говорили теперь, кино, то всё измениться и начнется какая-то новая другая жизнь…

Случай подвернулся очень кстати, поступило предложение сняться у Ефима Каплана, серьезного опытного режиссера, картины которого часто попадали в конкурсные программы разных международных кинофестивалей. И хотя гонорар был несерьезный, он не долго раздумывая согласился.

Поэтому в Ялту Даниил  ехал с хорошим предчувствием, ему казалось, что ещё немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь!

3

Майя Дитрих, молодая красивая начинающая двадцати двухлетняя актриса Саратовского театра драмы и комедии ехала сниматься в Ялту с огромным волнением. Это были её  первые съёмки, первый серьёзный фильм и первая  главная роль.   Два года назад она окончила Санкт-Петербургский институт театральных  и кинематографических искусств, попала в труппу Саратовского театра,   и уже много играла на сцене, роли правда все были второго плана или даже второстепенные, но никогда не снималась  в настоящем серьёзном кино.

Предварительно она посмотрела несколько фильмов режиссера, у которого предстояло сниматься. Фильмы все были какие-то тяжелые, длинные, мрачные, с каким-то скрытым, непонятным ей подтекстом. Успокаивала себя тем, что фестивальное авторское кино не предназначено для широкой публики, как не предназначены для повседневной носки дизайнерские модели одежды, представляемые на модных показах. Но детали и стиль этих моделей всегда очень быстро попадают на обложки модных журналов, а потом выходят и на улицы. Майя  надеялась,   что и молодые актеры, снявшиеся в фильмах, получивших премии и награды каких-то престижных кинофестивалей, так же как детали новых дизайнерских моделей одежды, очень быстро становятся знаменитостями с огромными  гонорарами. И даже если это было не совсем так, все равно это было лучше, чем сидеть в Саратове.

И казалось ей, что с ней случится что-то такое, чего ни с кем другим никогда не случалось…

4

Поздним вечером съемочная группа собиралась на Казанском вокзале. Администратор Аркадий Генденштейн, очень оборотистый и очень некрасивый молодой человек лет тридцати,   встречал всех около выхода на нужную платформу с пачкой бумажных билетов в руках, хотя ещё за несколько дней до этого уже разослал всем билеты  на почту в электронном виде. Режиссер Ефим Каплан стоял на перроне рядом с Аркадием и наблюдал, как тот озабоченно высматривает в толпе тех, кто опаздывал к назначенному времени. Его, как режиссера, всегда восхищала в людях эта способность с головой уходить в текущий процесс, полностью отдаваясь мгновению, переставая бесконечно рефлексировать и сомневаться. В такие моменты каждый человек становиться естественным, органичным. Даже некрасивый Генденштейн был очень убедителен и по-своему прекрасен в своем искреннем желании увидеть наконец-то на перроне всех членов съемочной группы.

Почти всех собравшихся Ефим уже знал, много лет знал Надежду Симонян художника по костюмам, а проще говоря,   костюмера, видел до этого несколько раз на студии за работой гримера Беллу Маневич. Оператор  Борис Келев    снимал с режиссером Ефимом Капланом уже не первый  фильм и был  с ним почти одного возраста. И хотя Борис был младше Ефима на несколько лет, но принадлежали они все-таки к одному поколению и, наверное,   поэтому, а может быть и не только поэтому,   понимали друг друга очень хорошо.   А вот с молодым двадцатилетним художником по свету Эдуардом Эренбергом Ефим увиделся впервые, но знал, что выбрал его Борис, а Борису он полностью доверял. Эдуард оказался совсем молодым, стройным и очень симпатичным юношей. Со всеми актерами, утвержденными на главные и неглавные роли, Ефим уже успел познакомиться на кастинге ещё пару месяцев назад.

Вскоре после полуночи пригласили на посадку, пассажирский поезд № 192м Москва – Симферополь отправлялся в 00:40. Когда все разместились по своим купе, когда Ефим уже расположился в удобном одноместном люксе и собирался ещё раз просмотреть сценарий, произошел забавный эпизод. В купе к Ефиму попытался ворваться какой-то мужчина. По внешнему виду вполне приличный немолодой состоятельный бизнесмен в недешёвом костюме, пахло от него дорогим парфюмом и хорошим коньяком, был он в меру навеселе, но было в нём что-то немного провинциальное. Он тыкал большими толстыми негнущимися пальцами в свой огромный смартфон, пытаясь  показать билет, настаивая, что это его купе. До отправления было ещё двадцать минут, можно было спокойно во всём разобраться.   Ефим взял этот огромный смартфон и стал рассматривать билет, из соседнего купе вышел Аркадий. Очень быстро выяснилось, что билет у этого господина был на вчера, на день, который закончился двадцать минут назад. Подошла проводница, которая закрылась в своем купе, когда закончилась посадка, а теперь очень сильно переживала, что не досмотрела, не дождалась отправления поезда. С трудом, но всё же  удалось втолковать подвыпившему господину, что с ним произошло, он мгновенно протрезвел и быстро ушел решать возникшую проблему.

Этот нелепый эпизод заставил Ефима задуматься уже не в первый раз о том, как много сейчас в мире таких людей, застрявших в прошлом, пытающихся найти вчерашний день. Эти люди уже никогда не смогут привыкнуть к новым технологиям, не научатся пользоваться современными гаджетами, не воспользуются предоставленными им возможностями, не поймут, в каком прекрасном мире они живут.

«В сущности, если вдуматься, всё прекрасно на этом свете, всё, кроме того, что мы сами мыслим и делаем…» - думал Ефим Каплан, засыпая: «…когда забываем о высших целях нашего существования и о нашем человеческом достоинстве».   Было ему уже почти семьдесят, родился он, вырос и стал кинорежиссером в эпоху, когда ещё не было ни персональных компьютеров, ни сотовых телефонов, ни глобального интернета.

5

Поезд шел бесконечно долго, сутки плюс 12 часов и ещё 20 минут. В день прибытия встали довольно рано, все уже давно выспались, не понятно зачем. Проезжая недавно построенный Крымский мост, Ефим ещё раз убедился, что не ошибся с выбором актеров на главные роли.

Когда поезд выезжал на Крымский мост, все пили утренний кофе в вагоне-ресторане. Майя так и замерла с недопитой чашкой в руке, заворожено и восторженно глядя на стремительно проносящиеся пролеты бесконечного моста, а Даниил спокойно допил свой кофе, доел свой круасан,   поставил чашку на блюдце и стал довольно равнодушно смотреть в окно, как раз к этому моменту поезд подъехал к главному пролету. Она была наивна,   горяча и неопытна, а он был уже давно пресыщен, хладнокровен и опытен. Это относилось к ним как к людям, да и как к актерам тоже.

Ехали ещё долго, Ефим всё смотрел на Даниила и Майю, а Генденштейн всё рассказывал и рассказывал, как вчера прочитал в интернете, что длина моста составляет больше 19 километров, а длина главного судоходного пролета 227 метров, что потратили на строительство моста больше 227 миллиардов рублей.

А  Ефим всё наблюдал за Дмитрием и Анной, представляя, как они будут вместе смотреться в кадре, и медленно соображал:   « Один метр –  тысяча миллиметров, один миллиард - тысяча миллионов.   Тысяча миллиметров - тысяча миллионов, один миллиметр – один миллион…»

6

Она шла по набережной, улыбаясь яркому солнцу и встречному ветру, чувствуя, как провожают её любопытными взглядами праздные отдыхающие. Ветер путался в её светлых длинных волосах, застревал в маленьком комочке пушистой белой шерсти на груди, и снова вырывался на длинную полупустую набережную, о которую разбивались огромные волны неспокойного моря. Её любимое лимонно-зеленое длинное платье то прижималось к телу, то вздувалось, обнажая красивые загорелые стройные ноги. И Василиса тоже то зажмуривала свои маленькие черненькие глазки, пытаясь спрятаться, то снова высовывала испуганную милую мордочку…

Ефим читал сценарий, на обложке которого было название «Девушка с белым померанским шпицем», стараясь представить картинку, которую собирался снимать на набережной. Ефим представлял, как Анна идет в длинном ярко-зеленом платье по набережной, прижимая к груди маленькую белую собачку, как проходит мимо Дмитрия, как он провожает её взглядом опытного уверенного в себе мужчины. И как загорается в этом взгляде желание, страсть. И как Анна поправляет левой рукой волосы, правой  прижимая к себе пушистый белый комочек…  Картинка была вполне законченная, вполне понятная.

Долго выставляли свет на набережной, закрепляли светоотражающие панели так, чтобы их не сорвал ветер, потом быстро сняли несколько планов проходящей героини, стоящего героя, несколько хороших крупных планов. Когда Ефим почувствовал, что отснятого материала хватает для этого эпизода, как раз привезли обед.

После обеда снимали эпизод знакомства в ресторане «Верне» с видом на набережную. Фраза «не бойтесь, она не кусается» звучала с юмором, как-то очень легко и удачно, слышалось в ней и «не бойтесь, я не кусаюсь» и что-то ещё, что-то ещё…  Сцена знакомства в целом удалась, был в ней и искренний неподдельный интерес с обеих сторон, и секс уже, конечно, тоже был.

В общем, первый съемочный день сложился удачно, отсняли много и хорошо, погода тоже не подвела. Когда вечером Ефим просматривал  отснятый материал, он вдруг почувствовал,   что что-то получается, что-то складывается, возникают какие-то невидимые нити человеческих связей, человеческих взаимоотношений, и хочется увидеть, что же будет дальше.

7

После ужина Ефим решил перечитать Чехова, достал планшет, не любил читать со смартфона. Прочитал рассказ довольно быстро, примерно за полчаса, и довольно сильно удивился. Он уже так сжился со сценарием, в написании которого принимал самое активное участие, что даже не представлял, как далек сценарий от первоисточника.   Последний раз этот рассказ Чехова Ефим читал в школе, поэтому естественно почти ничего не помнил. Примерно в то же время он читал Бунина и Мопассана, «Тёмные аллеи», «Пышка», «Милый друг», «Легкое дыхание», все эти тексты слились в какой-то один большой текст со сложными человеческими взаимоотношениями и легкой  подростковой сексуальностью, тогда в детстве казавшейся ему такой запретной, такой сладкой, такой желанной…

Рассказ был написан очень точным, скупым языком, в нем не было ничего лишнего, ничего случайного, без чего можно было бы обойтись. Только фраза «Осетрина то с душком», которая ему тогда в детстве так понравилась и запомнилась, сейчас почему-то показалась и пошлой, и немного неуместной. Но читался рассказ очень легко, на одном дыхании. Все неважные детали, все ненужные подробности оставались за кадром, и в то же время  возникала очень четкая, понятная картинка. И всё же очень многое в этом тексте было не совсем понятно.

Во-первых, собачка, появившаяся на первой странице, в первом же предложении, потом бесследно куда-то исчезала и нигде больше не появлялась. Дмитрий Дмитриевич Гуров и Анна Сергеевна Дидериц общались в гостиничных номерах, обедали в ресторанах, ездили на прогулки в горы, на водопады, на море, и нигде не было собачки. Потом она всё-таки промелькнула, вышла из дома вместе с какой-то старушкой из парадного, когда Гуров бродил вдоль длинного серого забора с гвоздями в городе С.. Гуров не мог вспомнить, как зовут шпица, Ефим отмотал текст назад, но тоже не нашел, как звали собачку.

Во-вторых, когда Гуров уезжал из теплой летней Ялты, он сразу попадал  в  заснеженную Москву с огромными сугробами, шубами, дымом из печных труб и паром изо рта.   Не мог же он ехать на поезде из Ялты в Москву целый месяц?

В-третьих, в рассказе ничего не было про секс, только про любовь, про чувства, про сомнения и сожаления. Обойти эту тему в современной прозе и тем более фильме было просто невозможно.

В общем, к сценарию фильма, который предстояло снимать Ефиму, это не имело ни малейшего отношения, так ему сейчас казалось. В его сценарии собачка была почти на каждой странице, звали её Василиса, белый померанский шпиц, молодая сучка. А рабочее название фильма было       « Девушка с белым померанским шпицем».

8

На следующий день опять была прекрасная солнечная жаркая ветреная погода, поэтому решили снимать прогулку после знакомства.   Ефим долго и нудно объяснял актерам:   « Представьте, что вы совершенно свободны, вам всё равно куда идти, о чём говорить, с кем говорить, что делать, с кем делать. Вы оба прекрасно знаете, что завтра, может быть, вы уже не увидитесь, и скорее всего уже никогда в этой жизни не увидитесь…

Приятный вечер, приятная погода, приятный человек рядом. Нет привычных забот, нет привычных обстоятельств, все вокруг другое, новое, незнакомое. И вы сами уже не совсем такой и не совсем такая,   как всегда, как обычно…

А какой? Какая? Воображаемый! Богатый, веселый и  счастливая, беззаботная. Нет, нет, вы не врёте! Просто всё сейчас вам кажется чуть лучше, чуть легче, чуть проще, чем на самом деле…»

Они шли рядом свободно, не торопясь, разговаривая ни о чём и обо всём. Он что-то рассказывал ей про Москву, про квартиры, которые  удачно приобрёл ещё до кризиса, а она рассказывала про своего мужа, который работает то ли в каком-то районном муниципалитете, то ли в управе какого-то городского района. Остановились у каменного парапета набережной, Анна поставила Василису на парапет, та дрожала испугано, стоя на месте, щурилась, когда ветер раздувал её чистую белую шерстку. Дмитрий осторожно погладил её внешней стороной ладони, наклонился, понюхал: «Почти не пахнет…» «Она пахнет мной…» - Анна снова взяла собачку на руки. «Тогда она пахнет прекрасно! » - возбужденно улыбаясь, выдохнул Дмитрий…

Получилось неплохо, но когда актеры отошли от парапета, ничего не изменилось. А измениться что-то должно было обязательно. Ефим остановил съемку, подошёл к актерам:   « Приходиться объяснять элементарные вещи! Вы только что поговорили, обменялись сигналами, она поняла, она убедилась, что он её хочет, он понял, что она не против этого, иначе не стала бы рассказывать про своего мужа. Я замужняя женщина на отдыхе без мужа, всё ведь понятно, всё ясно! А вы идете так, как будто ничего не произошло! »  «А как нам идти? » - Данила взял на себя этот разговор с режиссером, как бы защищая Майю, Ефим отметил это, и это был хороший знак, значит, она ему действительно нравилась. Брать под защиту женщину, которая тебе нравиться, было свойственно любому мужчине. Ефим немного смягчил тон: « Ну, вы, Даниил, идёте теперь как-то более целеустремленно, что ли… А вы Анна, то есть Майя, конечно, идёте с ощущением собственной значимости, собственной красоты. Такой, в общем-то, успешный мужчина обратил на вас внимание, хочет вас, вам это лестно…» « Как? Лестно? » - Майя  подняла брови. « А, что? » - Ефим в свою очередь тоже удивился. « Да, нет, всё нормально. Просто слово какое-то… Хорошо, давайте попробуем! » - Майя пошла на исходную точку.

Ничего не получалось, проход был точно такой же, как и до парапета. А хотелось, чтобы зрителю стало ясно, куда и зачем они идут. Ефим снова подошел к актерам: « Так, ну, давайте тогда попробуем ещё один вариант. Представьте, что между вами канат, короткий резиновый канат. Он тянет вас друг к другу, вы уже не можете просто так отойти. Уже что-то произошло на подсознательном уровне. Уже если этого не случиться, вы будете потом вспоминать об этом всю жизнь и, может быть, будете даже жалеть. Вы можете удержаться, вы можете не делать этого, но вы этого хотите, и понимаете, что хотите, и это самое ужасное…»

Фишка с канатом сработала, Анна шла медленно, прижав к груди собаку, словно задумавшись о чём-то серьёзном, а Дмитрий шел рядом с ней, заходя то слева, то справа, точно загоняя её куда-то, в какой-то угол. Сняли несколько дублей, с каждым разом получалось всё лучше.

После обеда дождались заката и стали снимать вечернюю прогулку на фоне моря. Море было совершенно обычное, такое же, как всегда, может только чуть спокойнее, чем все предыдущие дни. Актеры произносили свой текст тоже спокойно, немного задумчиво. Может быть, это была просто усталость, накопившаяся к концу дня, но атмосфера получалась романтичная.

Дмитрий рассказал, что закончил филологический факультет Московского Университета, что немного даже играл и пел в Молодежном Музыкальном Театре, но потом  пошел работать в банк. Анна рассказывала, как жила и училась в Питере до двадцати лет, пока не уехала в Самару.

Когда съёмку закончили, и Борис уже собирал камеру, Ефим подошел к нему, стараясь понять, что удалось снять.

-  Как получилось?

- Нормально…

- Надо не забыть,   потом море немного подкрасить сиреневым цветом. Так, чтоб едва заметно.

- Сделаем…

Странное сиреневое море, такое теплое, такое мягкое, ласковое море, словно светилось изнутри…

9 

На следующий день погода была отвратительная. За ночь небо затянуло тучами, накрапывал дождь, снимать было невозможно. Ефим собрал всю съёмочную группу в конференц-зале гостиницы, чтобы сделать то, что на самом деле надо было сделать ещё в первый день. Собрались все и даже Аркадий пришел. Ефим начал.

- Не беспокойтесь, это не собрание, ничего особенного не случилось, съёмки идут нормально, все вопросы будем решать в рабочем порядке. А собрал я вас, чтобы вы сейчас посмотрели фильм « Дама с собачкой» 1960 года. В каком-то смысле мы снимаем ремейк этого старого фильма, но не совсем… Я намеренно не говорил никому из вас, прежде всего актерам, конечно, об этом раньше…

Ефим немного задумался, подбирая слова и собираясь с мыслями, чтобы объяснить, что он имеет в виду. Борис, видимо, стараясь заполнить неожиданно образовавшуюся паузу и поддержать Каплана, заметил:

- Да, я помню, в детстве смотрел. Потом в институте тоже. Там кажется Баталов  в главной роли…

Ефим, наконец, собравшись с мыслями, продолжил:

- Да, Алексей Баталов и  Ия Саввина. Фильм вышел в 1960 году к столетию со дня рождения Чехова. Был у него такой рассказ «Дама с собачкой», написал в 1898, напечатали в 1899. Когда снимался фильм, текст был ещё актуален, многие люди ещё помнили, как они жили до революции, это ещё не был исторический фильм, люди ещё во многом были точно такие же. Теперь прошло ещё почти семьдесят лет…

- Кстати, семьдесят лет – это срок действия авторских прав, после этого прекращаются авторские отчисления!

Не удержался Генденштейн, любитель всякого рода чисел и подсчетов.

- Поэтому мы никому ничего не должны!

- Да, семьдесят лет - примерно одна человеческая жизнь… Многое за это время стало другим, многое изменилось. Наверное, слишком многое, поэтому снимать про ту жизнь, про то, что было сто пятьдесят лет назад, уже невозможно. Как бы это проще объяснить…? Ну, например: то, что у них тогда называлось обедом, у нас теперь называется  ужином!

Почему-то именно эта мысль пришла в голову Каплану в этот момент.

- Одним словом, мы снимаем так, как будто вся эта история  происходит прямо сейчас, в наше с вами время…

Опять вмешался Каплан, снова стараясь заполнить образовавшуюся паузу.

- Как говорили раньше: « По мотивам…»

- Мотив, мелодия, мотивация, ну, можно и так сказать. В нашем фильме сохранится только схема, только сюжет, а детали, слова, всё будет совершенно современное и хорошо узнаваемое…   Впрочем, давайте лучше смотреть фильм шестидесятого года. Смотрите, думайте, потом обсудим…

В присутствии съёмочной группы фильм смотрелся как-то  по-другому, совсем иначе, чем когда Ефим смотрел его один.

Во-первых, фильм был  невыносимо медленный, так уже давно никто не снимал. Но с другой стороны это позволяло зрителю что-то вспомнить из своей жизни, может быть, о чём-то задуматься.

Во-вторых, в фильме не было ни одной постельной или  даже пост постельной сцены, где мужчина и женщина уже лежат обнявшись. Хотя воображение зрителей эти сцены, конечно,   рисовало.

В-третьих, главные герои фильма были какие-то робкие, стеснительные, какие-то чересчур скромные. Они вели себя как подростки, боясь признаться самим себе и друг другу в вещах совершенно обычных, совершенно естественных для современного человека. И в то же время они называли друг друга по имени отчеству, как будто подчеркивали, что они взрослые, самостоятельные, свободные люди…

Последняя сцена фильма была снята в гостиничном номере около тщательно убранной и очень аккуратно застеленной кровати. Гуров и Анна Сергеевна ходили вокруг неё, объяснялись, что-то говорили, но ни ложились, ни садились на эту кровать.   По логике вещей этот разговор происходил или сразу после того, как они занимались сексом именно на этой кровати, и прислуга, убравшая  её, только что вышла из номера, или непосредственно перед сексом на этой кровати. В любом случае разговор этот оставлял какое-то смутное ощущение недоговоренности, недосказанности и даже театральности. Они говорили о чем угодно, но не говорили о главном, словно боясь прикоснуться к этой тщательно убранной белой постели.

Когда фильм закончился, повисло тягостное молчание. Чувствовалось, что фильм никому не понравился. Первой высказалась Белла Маневич:

- Я, конечно, понимаю, фильм черно-белый, но всё равно это как-то уж слишком. Лица все какие-то серо-зеленые…

Эдик, самый молодой из всех присутствующих, совершенно искренне рассмеялся:

- Да ты не переживай! Они уже умерли все…

Неожиданно вмешался Борис, перебивая Эдуарда:

- Да, фильм черно-белый, поэтому серое небо, серое море, серый снег и серые лица. Но не это главное, изображение можно раскрасить или реставрировать. Не это главное… Просто сам фильм такой. Все чувства, все мысли, все слова в этом фильме какие-то невзрачные, мелкие, серенькие… Любовь украдкой, слова в полголоса, чувства в пол силы.

Вмешалась Надежда Симонян.

- Естественно смотрится только чёрный берет с брошью на голове героини и белая собачка на поводке. Кстати, я так и не поняла, как её зовут?

- Рамзес или Радай, а скорее всего Ральф! Но точно не Фру-Фру! Судя по всему кобелёк. Я таких имён у собак вообще никогда не встречал. И гром – это следствие не грозы, а молнии, электрического разряда в верхних слоях атмосферы!

Добавил Аркадий, известный любитель малозначительных деталей. Продолжил Даниил:

- Кстати, я недавно отдыхал в Испании, провел там почти неделю прошлым летом. Брал машину в прокат  и немного прокатился по стране. Так вот, Гренада – такая же дыра как наш Белёв или Жиздра, ничего особенного. А язык - это вообще отдельная история. Все эти пословицы, поговорки, «не поминайте лихом», «день да ночь, сутки прочь», звучит всё это как-то странно…

- Понятно…

Согласился  Ефим и продолжил.

- А вам, Майя, что понравилось?

- Мне очень понравились морды лошадей, бегущих  на морозе. И пар из ноздрей… Они такие живые, такие настоящие. А ещё понравилось, как героиня сыграла в театре, когда они встретились. С таким чувством, с такой страстью. Кажется, что она много страдала… Пожалуй, это единственная сцена, где игра актеров, их чувства, их эмоции мне понятны.

И вот ещё. В нашем сценарии моя героиня говорит: « Я всегда была счастлива, а когда встретила тебя, то стала ещё счастливее… И если мы будем с тобой всегда вместе, счастливее нас не будет никого на свете! » А в фильме все наоборот. Она говорит: « Я никогда не была счастлива. Я и теперь не счастлива. И никогда, никогда не буду счастлива…» Как это понимать?

- Тогда было модно страдать, модно быть бледной, модно иметь томный страдальческий вид, подразумевающий какой – то богатый внутренний мир. Сейчас наоборот модно быть веселым, здоровым, загорелым, циничным и счастливым.

- Да, меня это тоже удивило! Не работает, ни в чём не нуждается, ни в чем себе не отказывает, хорошо одевается, ездит отдыхать одна без мужа в Крым на Черное море. Ни детей, ни забот, молодая, здоровая и при этом несчастная!

Поддержал, как ему казалось, Даниил Майю, возмущаясь довольно искренне.

- Да, вот собственно об этом я и хотел с вами со всеми поговорить. Эта способность чеховских героев, а особенно героинь, всегда страдать, всегда мечтать о прекрасном будущем, ничего при этом не делая, ни на что не решаясь, давно уже стала штампом. Это их суть, если они что-то сделают, то станут героями уже совсем другого сюжета, совсем не чеховского. Недаром ведь фильм, да и рассказ тоже, заканчиваются по существу ничем, в тот самый  момент, когда другой писатель только бы начал описывать  историю героев. Я хочу снять фильм о том, как много ещё в нашей жизни «чеховского», не начатого по существу и не завершенного. Как много в нашей жизни выдуманных страданий и надуманных проблем, напрасных надежд и бессмысленных ожиданий…

Снова вмешался Даниил.

- А я лично так не считаю! Мне всё это кажется очень даже рациональным… Она скучает, тоскует в своей Самаре, Саратове, Сызрани или даже Сыктывкаре, и это естественно после Петербурга. А тут ей предоставляется шанс  жить в Москве. У него тоже ситуация довольно понятная. Дети выросли, жена надоела, хочется  помоложе,   да и посвежее. Вообще хочется чего-то нового…  Всё ведь довольно очевидно!

Ефим перебил Даниила, стараясь перевести разговор в другое русло.    

- Да, именно об этом я и хочу снять фильм! Как бы ни жили люди, а точнее, какого бы они не были мнения о своей жизни, считают ли они себя несчастными, или наоборот счастливыми, они всегда и везде, во все времена хотят жить лучше или ещё лучше, не осознавая, что единственное препятствие на пути к этой счастливой жизни они сами…

Повисла тягостная пауза. Чувствовалось, что не все разделяют эту древнюю как мир мысль. Снова вмешался Борис.

- Меня как оператора удивило отсутствие людей в кадре. Пустая набережная, пустынные улицы, пустая гостиница, как - будто вымерли все…

Ефим отреагировал примерительно.

- Ну, может, это было сделано намеренно, чтобы зритель больше сконцентрировался на мыслях и чувствах главных героев. Мы кстати тоже постараемся по возможности обойтись без большой массовки.

- В 1960 году на Земле проживало  три миллиарда человек, а сейчас почти девять. То есть сейчас нас в три раза больше!

Снова не удержался Генденштейн от своих подсчетов.

- Хотя вообще то действие фильма происходит в конце 19 века. А тогда на Земле было всего полтора миллиарда человек, то есть в шесть раз меньше чем сейчас…

- Люди тогда жили недолго, много болели. Да и сам Чехов прожил всего сорок четыре года, много работал, болел туберкулезом, от чего и умер… (Ефим)

- Короче, пожить не успел! (Эдик)

- Мне скоро сорок… Скоро сорок. ( Даниил)

- Оптимистично ты про Чехова… Хотя, всё правда. ( Борис)

- Может мы все по сравнению с ними счастливые? ( Майя)

- Может быть. По крайней мере они об этом думали… Думали, что когда-нибудь все люди на земле будут жить счастливо… Вообще я рад, что вы так единодушно и так негативно оценили этот фильм. Думаю, что мы все вместе сможем снять совсем другой, яркий и динамичный фильм, почти в каждом кадре которого будет много разных людей, герои которого будут веселые, красивые, эмоциональные, молодые, счастливые!   Но желающие стать ещё счастливее. Ещё, ещё и ещё…

Пока Ефим это говорил, он увидел скептическую улыбку на лице Бориса.

- Борис, что-то не так?

- Нет, нет, все нормально! Обязательно снимем! Я даже уже решил, что всё надо снимать крупно, в яркой цветовой гамме, так, чтобы картинка немного не помещалась в рамке, как бы стараясь вырваться наружу… Но я вдруг подумал, неужели лет через пятьдесят или больше кто-то посмотрит наш фильм, который мы конечно снимем, и фильм ему покажется скучным, серым… А ведь именно так оно и будет.

10

Была ещё одна проблема, к которой Ефим даже не знал, как подступиться. Нужно было снять эротическую сцену первого секса главных героев. В сценарии, конечно, ничего конкретного написано не было, сценаристы оставили все это на усмотрение режиссера, отделавшись ничего незначащими словами: « Максимально натуралистичная постельная сцена на грани допустимого».

И Ефим был полностью с ними согласен. В шестидесятые годы двадцатого века в кино можно было увидеть разве что невинные поцелуи. В семидесятые и восьмидесятые на экранах  иногда уже появлялось обнаженное женское тело, но всегда очень уместно, тактично, неявно. А начиная с девяностых, и уж тем более двухтысячных, постельные сцены стали обыденностью почти во всех фильмах, во всех жанрах. Режиссеры словно соревновались, кто сможет снять откровеннее, смелее, эротичнее. Уже давно никого ничем удивить было невозможно.

Но снять эту сцену всё-таки было совершенно  необходимо. В каком-то смысле она была центральной, без неё нельзя было обойтись. Ведь именно после этой сцены простой курортный флирт превратился во что-то другое.

Ефим решил посоветоваться с Борисом, у которого был богатый опыт съемок подобных сцен. Номер, в котором жили Келев и Эренберг,   был на том же этаже, но в противоположном конце коридора. Когда Ефим подошел к двери, за ней кто-то играл на гитаре. Оказалось, что это Эренберг.

Ефим и Борис спустились в бар и взяли по коньяку.

- А что, Эдуард играет на гитаре?

- Да и поёт немного, и сочиняет, и музыку, и стихи. Эдик вообще ещё не определился, чем хочет заниматься. Ты ведь тоже, как я знаю, начинал совсем с другого…

- Ну да, было дело. Кем только не работал, даже актером пробовал.  

- Это все пробовали…  О чём переживаешь? Вроде всё идёт нормально.

- Да не знаю, как снимать эротическую сцену…

- Да, это проблема! Но тут я тебе помочь не могу. Могу высказать только общие соображения. А в чем смысл этого эпизода?

- Смысл простой, героям секс должен понравиться. Ну и зрителю само собой должно понравиться...

- Тут, пожалуй, красивой картинкой не отделаешься…

- Именно. Должен быть такой секс, ради которого можно чем-то поступиться, ради которого стоит что-то сделать, стоит как-то изменить свою жизнь.

- Не знаю, что конкретно должны делать герои в кадре. Но чтобы всем это понравилось, они должны хоть немного выйти за рамки.

- Что это значит? Ведь у нас нет никаких ограничений…

- Ошибаешься! Ограничения всегда есть, и люди всегда хотят эти ограничения преодолеть…

Ты и сам прекрасно знаешь, что общественное сознание, а точнее общественное морально-этическое сознание разделяет сексуальную сферу жизни людей на две области - табуированную и легитимизированую.

Всё, что находится в табуированной области, конечно, имеет право на существование, но не может обсуждаться в приличном обществе, а уж тем более быть показано на большом экране в присутствии большого количества людей.

Всё, что находится в легитимизированной области, строго регламентировано, правильно, и в силу этого приемлемо в обществе. Хотя в каком-то другом обществе это же самое может относиться к табуированной области.

Во времена  нашей с тобой молодости в кино можно было увидеть только поцелуи. Потому что поцелуи были легитимизированы обществом. Целовались все и везде, целовались взрослые с детьми, мужчины с мужчинами, и даже руководители государств целовались. Это были «долгие и продолжительные» поцелуи. А герои фильмов всегда целовались стоя и в одежде, и никогда за этим поцелуем не подразумевалось какое-то продолжение. Помню, какое впечатление на меня в детстве однажды произвел эпизод, в котором главный герой, целуя героиню, сильно сжимал своей рукой её нежную грудь…

Нам всегда хочется выйти за границы общественной морали, проникнуть в табуированную область, убедится, что свобода существует, что всё в этом мире возможно. Отчасти поэтому границы легитимизированной области постоянно расширяются, а табуированная область в свою очередь становится всё меньше, но никогда не исчезнет окончательно, потому что человек всегда будет стремиться к индивидуальной свободе, которую общество всегда будет ограничивать.

Теперь осталось только понять, какая часть сексуальных отношений сейчас легитимизирована.   Теперь, когда кино можно смотреть не только на большом экране в присутствии большого количества людей, но и дома в одиночестве, когда интернет переполнен разнообразными эротическими видео, когда никого уже ничем не удивишь, когда границы легитимизированной области необычайно расширились. А это значит, что секс стал более, гораздо более регламентирован!

Если рассматривать сексуальные отношения  мужчины и женщины, то это, как правило,   сначала недолгий и необязательный поцелуй, потом взаимные оральные ласки половых органов, затем обязательное классическое совокупление, и может быть даже анальный секс. И наконец, совершенно обязательный оргазм, как подтверждение реальности происходящего, придающее высший смысл всему происходящему… Женский оргазм, как наименее зрелищный, обычно проявляется в виде стонов, вздохов и прочего звукового сопровождения, а мужской, как более зрелищный, в виде обильного семяизвержения и практически всегда беззвучно…

- Прерву тебя, хотя почти во всём с тобой соглашусь. Я думаю почти также, но это никак не может помочь мне решить, как снять эту идиотскую постельную сцену.

Коньяк уже начал оказывать своё благотворное  действие, поэтому оператор Борис Келев совершенно не обиделся, когда режиссер Ефим Каплан прервал его долгие и нудные рассуждения о сексе. Находясь в благодушном настроении, он закончил свой монолог дружеским советом.

- Ты должен решить, каким образом нарушить табу! Что ты покажешь такого, что заденет зрителя, заставит выйти из легитимизированной области и заглянуть в табуированную область? И тут я тебе помочь не могу, это твой сценарий, твой фильм… Тебе и решать…

11

На следующий день попытались снять постельную сцену в гостиничном номере, как это и было обозначено в сценарии. Вся съемочная группа легко разместилась в огромном просторном люксе на последнем этаже всё той же гостиницы. Погода была неустойчивая, солнце то появлялось на небе, то скрывалось за плотными тяжелыми облаками. На балконе спальни, где предполагалось снимать постельную сцену, поставили ветродуй. Легкие полупрозрачные шторы то распахивались, и солнечный свет врывался в комнату, ярко освещая огромную кровать, то снова смыкались, погружая весь интерьер спальни и пустую постель с белыми шелковыми простынями в легкий полумрак. В кадре ещё не было никаких актеров, но всё это пространство уже было наполнено каким-то эротическим содержанием…

Ефим вышел в коридор и заглянул в соседнюю комнату, тоже спальню. Майя сидела за туалетным столиком в белом махровом отельном халате, глядя в зеркало,   Маневич заканчивала её гримировать.

Дальше по коридору была большая гостиная, весь пол которой был заставлен кофрами с аппаратурой и сумками с вещами. На подоконнике сидела Надежда Симонян, смущенно улыбаясь и держа около открытого окна дымящуюся сигарету. Напротив  неё, тоже на подоконнике как Симонян и тоже в белом халате как Майя курил уже загримированный Даниил.

Ефим хорошо помнил то время, когда курили везде, на собраниях, в транспорте, на остановках, в кинотеатрах прямо во время сеансов. Курили открыто, не стесняясь, не заботясь о том, что дым мешает окружающим. Люди тогда жили бедно, курение и выпивка хоть как-то скрашивали их трудную жизнь. За последние пятьдесят лет люди стали жить намного лучше, но чем лучше они жили, тем больше становилось ограничений и меньше свободы. Для курения и выпивки теперь существовали специально отведенные места, поэтому увидеть курящего или пьяного человека было почти невозможно.

Борис с Эдиком наконец закончили выставлять свет и можно уже было начинать съемку. Первой в комнату вошла Майя в плотно запахнутом халате, держа двумя руками воротник так, что не видно было не только шеи, но даже и подбородка. Её взгляд довольно явно говорил о нежелании присутствия лишних людей во время съемки. Вошел Даниил тоже в халате,   распахнутом на груди так, что видны были короткие курчавые волосы. Видно было, что присутствие на площадке зрителей его совершенно не беспокоит.

Начали, Майя раздвинула свои красивые ноги, и лицо Даниила скрылось между её бедер. Майя стонала и откидывала голову назад так, что её волосы рассыпались по подушке, Даниил тяжело дышал и напрягал мускулы, но во всём этом не было ничего интересного. Ефим остановил съемку.

- Стоп! Давайте попробуем ещё раз, но постарайтесь делать всё медленнее, с наслаждением…

Сняли ещё несколько дублей, но получалось то же самое только намного медленнее и поэтому ещё менее интересно, ещё более нудно. В следующей сцене Даниил лежал на спине, закинув руки за голову. В подмышках у него были такие же волосы, как и на груди. Майя лежала между его мускулистых ног, и сквозь её рассыпавшиеся волосы был виден рельефный пресс Даниила…

Сняли ещё несколько дублей, ветродуй работал исправно, но солнце медленно перемещалось, постепенно изменяя угол освещения. Пришлось переставлять свет. После этого успели снять ещё несколько дублей, пока окончательно не стемнело. Пришел Аркадий и вся группа ушла на обед в ресторан отеля. Ефим подошел к Борису.

- Ну, как?

- Никак! Боюсь, что из отснятого материала не получиться наскрести даже пару минут хорошего кино.

- И что делать?

- Не знаю. Номер оплачен, можно попробовать доснять что-то завтра утром.

- Может, они просто ещё не привыкли друг к другу? Всё-таки всего несколько дней знакомы.

- Может. Можем пока поснимать сцены на природе, на море, около водопада, а уже на следующей неделе попробовать ещё раз. Ты должен с ними поговорить обо всём этом. Поговори.

- Придется. Поговорю.

Вечером этого же дня Ефим пригласил Майю и Даниила к себе в номер.

- Я посмотрел отснятый материал, думаю, через несколько дней нам придется всё переснять, весь эпизод целиком. Пока будем снимать сцены у моря, на природе, прогулки в лесу и прочее. Постарайтесь в эти несколько дней побольше общаться, разговаривать. Постарайтесь узнать друг друга получше, привыкнуть друг к другу. Чтобы не было никакого смущения, никакой неловкости между вами.

Майя молчала, рассеяно глядя куда-то в сторону, Даниил пристально смотрел на неё. Всё было понятно и без слов. Сцена не получилась, да и не могла, наверное, получиться…

12

Смутные ощущения на периферии сознания, неосознанные страхи и нереализованные желания,   воплощенные в странных образах и облаченные в обычные слова…

Молодой актрисе Майе Дитрих, снимающейся в своем первом фильме и стоящей перед непростым выбором, приснился странный сон. Приснилось ей совсем недалекое будущее, и в этом совсем недалеком будущем общество разделилось на  три касты, касту большинства, касту меньшинства и медиа касту. Перейти из одной касты в другую было практически невозможно, и всё же иногда такое случалось.

В медиа касте освободилось место молодой красивой девушки. Странная женщина неопределенного возраста разговаривала с ней.

- Жизнь твоя изменится. Вечеринки, курорты, романы, настоящие сильные чувства, страсти. Но каждое мгновение твоей жизни станет доступно большинству. Они будут всегда видеть всё, что ты делаешь, как ты раздеваешься, как занимаешься сексом, как и во что одеваешься, как и что ты ешь, как и чем испражняешься, и всё остальное…

Эта пожилая безобразная женщина плотоядно улыбалась, успокаивала, усыпляла.

- Потом ты станешь интересной очаровательной женщиной, затем милой симпатичной старушкой. В твоей жизни будет много, очень много разных, очень разных мужчин. Может быть, даже будут дети. Но не много, дети отвлекают от жизни, большинству это не очень интересно…

Старая страшная женщина щерила свой беззубый рот, из которого доносился едва слышный шёпот.

- Только надо поменять своё имя. Твоё имя. Ведь тебя могли назвать при рождении как угодно. Могли назвать Марлен или Лили. Для тебя ведь нет разницы, как называться, кем быть. Важно только, где быть.   Но выбрать новое имя ты уже не можешь. Оно для тебя уже есть. Так удобнее для большинства.

Пустые глазницы черепа ничего не выражали.   Лицо, лишенное плоти, стало бессмысленным. Острая нижняя челюсть оскалилась, двигаясь абсолютно беззвучно.

- Твоё имя – Норма Джин!

Майя Дитрих, молодая красивая начинающая актриса проснулась. Постаралась вспомнить только что увиденный странный и страшный сон, но так и не смогла. Сон исчез, растворился, снова погрузился в глубины подсознания. Осталось только какое-то гнетущее чувство пустоты…

13

Опытный актер Даниил Дуров, снявшийся в трех популярных сериалах и паре проходных фильмов, почти незамеченных широкой публикой, пытался вернуть себе былую популярность, пытался вновь привлечь к себе внимание зрителей. Он думал об этом всё время, постоянно прокручивая разные варианты, пытаясь использовать любые возможности, пытаясь найти верное решение.   Он жил с этой мыслью, ложился спать с этой мыслью и просыпался с ней.

Ночью ему приснился странный сон, тягучий, мутный, невнятный, нелогичный. Хотя не странных снов, наверное, и не бывает. По крайней мере, он таких снов не видел.

Снилось ему, что идет он по какому-то  старому городу, бредет по каким-то запутанным улочкам и входит в какой-то большой темный зал, где сидят люди, очень много людей. А на огромной белой стене этого зала мелькают какие-то тени, какие-то неясные образы, сгущается какая-то туманная мгла. Потом мгла неожиданно рассеивается, и вдруг из этой мглы, из этого тумана появляется что-то огромное и страшное. Это фыркающий, лязгающий, сверкающий паровоз, окутанный клубами дыма и пара. Паровоз надвигается в полной тишине, становясь всё больше и страшнее, и в то же время, оставаясь на том же самом месте, на белой стене огромного зала…

И вот уже по платформе спешат люди, машут руками, улыбаются, жестикулируют, и вот уже становятся слышны возгласы возбужденной толпы, крики людей. И постепенно сквозь серую мглу проступают цвета, и черный паровоз, и коричневые пиджаки мужчин, и яркие платья женщин, кокетливо улыбающихся в кинокамеру.

И один из прогуливающихся по платформе мужчин это он сам, только гораздо старше, с усами, бородкой и в старомодном канотье. В руке у него трость, из нагрудного кармана сюртука выглядывает платок, а на лице блуждает какая-то странная, стеснительная, смущенная, детская улыбка.   И в то же самое время он сидит среди других зрителей в кинозале и смотрит на киноэкран под звуки раздолбанного пианино, заглушаемого  стрёкотом киноаппарата.

Он выходит из здания, когда-то называвшегося кинотеатром, и идет по улицам, ярко освещённым огнями ночной рекламы, и попадает в какую-то бесконечную кинотеку или фильмотеку, где можно посмотреть любой фильм, любое кино. И не только посмотреть, можно в любом из этих фильмов сыграть любую роль. Можно переснять и переозвучить все сцены, заменить собой любого  самого хорошего актера, и это уже будет совсем другой фильм, но с тобой в главной роли. И ты будешь в центре внимания, все будут восхищаться тобой, как ты шутишь, как двигаешься, как живешь в этом фильме. Но тогда у каждого фильма будут миллионы, а может быть даже миллиарды разных вариантов, среди которых  уже невозможно будет найти самый первый, настоящий, черно-белый, без звука, без титров, без начала и конца, без смысла, без всего…

Он выходит в интернет, как всегда переполненный яркой и навязчивой рекламой, находит виртуальную студию, делает свой трехмерный образ.   Теперь он, точнее его виртуальный образ может стать героем любого фильма. Его можно сделать более мускулистым или более стройным, состарить или сделать моложе, придать ему немного восточные или, наоборот, более европейские черты. Он может совершать любые трюки, он может погибать и возрождаться вновь, может петь и танцевать, может светиться изнутри, может всё, что можно вообразить.   Но только во всём этом не будет того, без чего кино – это всего лишь кино. Не будет жизни…

И в этот момент Даниил проснулся. Образы сна ещё долго стояли перед его внутренним взором, и кинотеатр, и фильмотека, и студия виртуальной реальности. Даниил пристально, не открывая глаз, разглядывал эти образы, пытаясь найти во всем этом хоть что-то рациональное, а сон постепенно растворялся в реальности, оставляя только ощущение какой-то досады и недоразумения.

И всё же Даниил, как ему казалось, сумел извлечь из своего сна, из этого послания подсознания рациональный смысл. «В фильме должна быть жизнь, как можно больше жизни. Публика должна поверить, что всё это происходило по-настоящему, только это заставит зрителя смотреть фильм. И ради этого нельзя щадить себя и нельзя никого жалеть …»

Примерно так думал Даниил, постепенно возвращаясь из мира сновидений в мир реальности.

14

Режиссер Ефим Каплан снял уже несколько неплохих фильмов, но ни один из них не стал событием, то есть появление из этих фильмов в реальности не изменило эту самую реальность. И если бы все эти фильмы вдруг исчезли, просто перестали существовать, то ничего бы в реальности не изменилось. Может быть, Ефиму не хватило таланта, а может быть, просто не повезло.

В семидесятых, в эпоху расцвета советского кинематографа он ещё учился во ВГИКе, в восьмидесятые был начинающим неопытным молодым режиссером. В девяностые, в короткую недолгую эпоху кооперативного кино снять хороший фильм было просто невозможно, а в начале двухтысячных, когда началось возрождение отечественного кинематографа, ему было уже пятьдесят, а в кино пришло новое поколение молодых, злых, голодных тридцатилетних.

Фильм, который сейчас снимал Каплан, наверное, был его последним фильмом, поэтому Ефим постоянно говорил себе: « Снимай так, как хочешь, снимай то, что тебе интересно, снимай о том, что тебя волнует! » Но долгие годы, потраченные в попытках понравиться зрителям, потраченные в погоне за успехом, привели к тому, что он уже и сам не знал, чего хочет. Сценарий, написанный по мотивам фильма шестидесятого года на основе гениального короткого рассказа Чехова, был вроде бы не плох, но теперь, когда начались съемки, все это казалось скучным и глупым. Ефим перестал понимать, о чём этот фильм, и в то же самое время он прекрасно понимал, что если уж ему это не интересно, то зрителям тем более всё это будет и не интересно, и не понятно.

Все эти мысли очень беспокоили Каплана, и может быть, поэтому ночью Ефиму приснился странный сон. Ко снам, к видениям и сновидениям он относился крайне серьезно, всегда стараясь расшифровать, проанализировать и как-то использовать в своем творчестве. В детстве, в середине шестидесятых, на него огромное впечатление произвел фильм Федерико Феллини «Восемь с половиной», весь состоящий из снов, видений и сновидений.   Ефим Каплан,   наверное, именно после этого фильма и решил стать кинорежиссером, поняв, что кино можно снимать о том, чего нельзя увидеть в реальности.

Ефим лежал в постели, не открывая глаз и прокручивая в уме приснившийся сон. На Землю, по которой бродили небольшие группы доисторических людей, вооруженных только камнями и палками, прилетели гуманоиды, чем-то похожие на людей, но больше напоминающие йети, покрытых длинной серебристой шерстью. Может быть, так выглядели защитные скафандры, которые использовали гуманоиды во враждебной для них атмосфере Земли. Эти гуманоиды решили помочь людям, решили ускорить их теперь уже не эволюционное, а историческое развитие.   Для этого они взяли волков, подвергли их генетической модификации, и подарили людям собак, на генетическом  уровне преданных человеку, даже готовых умереть за него. Сначала собаки стали охранниками,   они чутко оберегали сон человека, защищали его ото львов, от тигров и медведей. И человек перестал быть для крупных хищников легкой добычей. Затем собаки стали охотниками, стали выслеживать дичь и выгонять её к человеку, вооруженному копьями и стрелами. А потом собаки научили человека скотоводству, помогая ему перегонять стада, находить отбившихся животных и усмиряя непокорных.

Собаки Павлова помогли человеку познать законы физиологии и психологии, Белка и Стрелка первыми полетели в космос. Собаки научились искать наркотики и не дали человечеству погибнуть в наркотическом угаре. Собаки по всему миру учили людей любви и пониманию, собаки помогали слепым, спасали утопающих, предупреждали о приближающихся землетрясениях, а потом искали людей в завалах и под снегом после схода лавин.

Следуя извращенной логике этого странного сна, приходилось признать, что собаки всегда способствовали развитию человечества и всегда присутствовали и присутствуют в жизни людей хотя бы в виде обязательного символа @ в строке адреса электронной почты. Получалось, что собака в этой странной любовной истории появилась совсем не случайно…

15

Когда Майю утвердили на главную роль в фильме с рабочим названием «Девушка с белым померанским шпицем», она поинтересовалась, с какой собачкой ей придется сниматься. Ассистент режиссера сказала, что собачку ещё не купили, что по сценарию её зовут Василиса,   порода белый карликовый померанский шпиц, показала несколько фотографий этой породы из интернета.   И что вообще вместо живой собаки можно было бы использовать и игрушечную собачку, потому что по сценарию она всё равно ничего не делает, но режиссер настоял, что собака должна быть обязательно настоящей. Майя немного подумала и решила сама купить собачку, ведь им предстояло провести вместе несколько месяцев. Долго ходила, смотрела, выбирала, но когда увидела Василису, внутри что-то дрогнуло, такая она была маленькая, такая милая и такая беззащитная.

Когда Майя называла Василису ласково, получалось что-то вроде «Вася Лисонька». Мордочка у неё действительно была хитрая, и было в ней что-то лисье, но имя постепенно сократилось до короткого «Вася» и ласкового «Васенька». Была она чистоплотная, почти не лаяла, но очень не любила оставаться одна, поэтому Майя всегда брала её с собой, когда это было возможно. Носила Васю на руках или в маленьком рюкзачке, из которого выглядывала только её маленькая милая мордочка с небольшими круглыми ушками.

Когда снимали эпизод поездки на красном спортивном кабриолете в Ореанду по Севастопольскому  шоссе, Вася совершенно спокойно сидела на руках Анны, хотя Дмитрий выжимал из автомобиля всё, что мог, резко разгоняясь и неожиданно притормаживая в крутых виражах. На руках Майи Вася всегда была спокойна, но стоило выпустить её из рук, и она начинала дрожать и волноваться. Даже во время съемок эпизода на водопаде Учан-Су, на фоне которого целовались Дмитрий и Анна, Вася была абсолютно спокойна на руках Майи, хотя потоки низвергающейся и грохочущей воды заглушали всё вокруг так, что актеры с трудом слышали команды режиссера.

Этот водопад шумел точно так же и сто лет назад, когда   никого из собравшихся здесь сегодня ещё не было на этом свете, и будет шуметь точно так же и через сто лет, когда никого из нас уже не будет на этой земле. И в этом постоянстве, в этом полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог вечного движения жизни на земле, бесконечного непрерывного совершенствования…

16

Снимали уже несколько дней подряд, надо было дать съемочной группе отдохнуть, пообщаться, познакомиться поближе, и повод нашелся. В воскресенье Белле Маневич исполнялось тридцать пять, решили отметить, организовать шашлыки, посидеть на природе. Когда положенные тосты были произнесены, а шашлык съеден, Эдуард взял в руки гитару и запел, голос у него был не сильный, но довольно приятный. Хотя и было в этом голосе что-то немного пошловатое, что-то слегка ресторанное.

Ничего-то ты не знаешь про любовь мою-у.

Как грущу я и страдаю, как ночей не сплю-у.

Потому что больше жизни, потому что больше жизни,

Потому что больше жизни я тебя люблю-у-у…

Может ты и знать не хочешь про любовь мою-у.

Вновь и вновь пройду я мимо, не заговорю-у.

Потому что больше жизни, потому что больше жизни,

Потому что больше жизни я любить люблю-у-у…

Всё равно ты всё узнаешь про любовь мою-у.

Приходи хоть днём хоть ночью, двери отворю-у.

Потому что больше жизни, потому что больше жизни,

Потому что больше жизни еться я люблю-у-у…

Ефим слушал, и ему казалось, что он уже где-то это слышал. А Генденштейн уже увлеченно и самозабвенно копался в интернете, сосредоточенно глядя в экран, и тыкая пальцем. А потом выдал.

- Группа «Цветы», 1974 год, «Больше жизни», музыка Семёнова, слова Дербенёва. Такое ощущение, что этот Дербенёв написал все песни семидесятых…

Неожиданно на смартфоне Генденштейна зазвучала эта самая песня семьдесят четвертого года со странными женскими подпевками и проигрышем на синтезаторе.

- Довольно бестактно… Так делать!

Белла как будто хотела защитить Эдика, хотя он, конечно, ни в какой защите не нуждался. А песня всё звучала и звучала, и всё очевиднее становилось, как сильно отличается эта песня от того, что только что спел Эдуард.

- И вообще у Эдика песня лучше получилась!

- Действительно, странно. Музыка довольно сильно отличается, да и слова немного другие. Я просто сравнить хотел…

Генденштейн смотрел в недоумении то в свой телефон, то на Эдика.

- Эдик, а вы что, переделали песню?

Вступила в разговор Симонян.

- Ну, немного. Самое главное ритм другой, и песня сразу стала как-то немного повеселее и поинтереснее.

- Вы знаете, я тоже любой анекдот каждый раз как-то по-новому рассказываю, немного по-другому…

Эдик рассеяно перебирал струны.

- Я вообще считаю, что в этом ничего такого нет. Этой песне уже почти пятьдесят лет, каждый может с ней делать всё, что захочет…

Эдик снова запел. На этот раз это было что-то гусарское, немного даже цыганское. Струны надрывно звенели, а в голосе Эдуарда появилось что-то залихватское, молодецкое, бесшабашное, и в то же время что-то очень и очень благородное.

Душа горит и просит песен,

Немного водки и любви!

Мир без любви и водки пресен,

Ужасно пресен, се ля ви!

Но если слишком много водки,

То не до песен и любви,

И на одно лицо все попки

И лица тоже, мон ами!

Любви всегда не слишком много,

Недаром бог велел, люби!

Жизнь без любви, мон шер, убога,

Побольше песен о любви!

Но если слишком много песен,

То не до водки и любви!

Мир и без песен интересен,

Мой милый друг, мон шер ами!

Мир и без песен интересен,

Побольше водки и любви!

Эдик закончил петь песню каким-то странным опереточным голосом, проявив такой напор в последней фразе и взяв такую ноту, что публика была просто вынуждена разразиться громкими аплодисментами.

- Браво! А чья песня на сей раз?

Не удержался от вопроса, который всем очень хотелось задать, Ефим на правах режиссера.

- Денис Давыдов, из малоизвестного…

Подняли тост за любовь, за искусство и за Эдика.

Генденштейн ушёл и тут же вернулся с огромным черным арбузом в руках. Под пристальными взглядами всех присутствующих и под одобрительные комментарии знатоков он разрезал его. Арбуз развалился на две половины, обнажив свою ослепительно алую сердцевину, резко контрастирующую с его темно зеленой коркой. Пока все ели арбуз, Белла рассказала анекдот, который Ефим уже однажды слышал в исполнении Бориса.

- В общем, встречаются два старых оператора. Один другому говорит: «Я слышал, ты опять женился? » Тот: «Ну, да, женился снова…» «Ну и как, невеста на этот раз хоть красивая? » «Ну, если свет правильно поставить…»

Но больше всего всех удивила Надежда Симонян, она рассказала несколько анекдотов, ни один из которых никто из присутствующих никогда не слышал. Каждый раз она начинала одинаково: « А про то-то и то-то знаете? Нет? Да вы что! Да этот анекдот все знают! Короче…» Особенно всем понравился один анекдот, который, наверное, больше других пришелся в тему.

«А про композитора и собаку знаете? Нет? Да вы что! Да этот анекдот все знают! Короче! Сидит один композитор без работы, денег нет, никуда его не зовут… Вдруг звонок!

- Здравствуйте, я продюсер. Вы знаете, мы тут снимаем фильм и нам нужна одна фонограмма. Бюджет у нас совсем  небольшой, поэтому в фильме обходимся без музыки, но вот в конце всё-таки не обойтись. В общем, осень, падают листья с деревьев, поверх идут титры и звучит ваша музыка. Простая, медленная, лирическая. Возьметесь? Денег не много…

- Конечно, возьмусь! Но фильм то хоть о чём?

- Да какая вам разница! Титры, падают листья…

В общем, музыку композитор написал, деньги заплатили, но ему все-таки любопытно. Звонит продюсеру.

- Здравствуйте! Это опять я. Хочется все-таки взглянуть на результат. Когда и где будет премьерный показ?

- Да зачем вам это? Фильм специфический…

Всё-таки уговорил, через какое-то время приходит на показ, совсем маленький зал, народа почти нет, сел на свободное место, рядом какая-то пожилая супружеская пара, тоже, видимо, любопытствуют. Начинается фильм…

Вообще жесткое порно! Сначала какой-то негр с блондинкой, потом негритянка с двумя качками, потом эти качки друг с другом. А потом эта негритянка с огромным белым догом! В конце  титры, музыка и падают листья…» Загорается свет, композитор в шоке, смущенно смотрит на супружескую пару.

- Вы знаете, я композитор. Я только музыку в  конце написал. Там, где титры, осень, листочки падают…

Они на него тоже так смущенно смотрят.

- Да мы тоже только на свою собачку посмотреть…»

Удивительно, но раньше Каплан этот анекдот никогда не слышал.   Ещё он заметил, что Даниил и Майя ушли вместе, ушли как раз в тот момент, когда все ели арбуз и только начали рассказывать анекдоты.

17

Майя и Даниил шли по набережной. Было воскресенье, хорошая погода и везде царила атмосфера оживленного веселья. К пирсу пришвартовалась огромная, наверное, пятидесятиметровая или что-то около этого яхта. С яхты на пирс спустилась большая шумная компания. Компания вышла с пирса на набережную, и хотя это были очень взрослые люди, в среднем около пятидесяти лет, все они, и женщины, и мужчины были одеты как подростки, в какие-то разноцветные шорты, в рваные джинсы, в футболки с принтами. Вся компания была в состоянии веселого приятного оживления, и всё же в мужчинах чувствовалась какая-то профессиональная военная выправка.   Было заметно, что такое расслабленное, неуставное поведение для них не совсем естественно.

Солнце уже почти село, и всё окружающее постепенно погрузилось в теплые южные сумерки, в которых все цвета становятся ещё насыщеннее и ярче, а все звуки ещё громче и отчётливее. Набережная почти опустела, отдыхающие разошлись по отелям и ресторанам, а они всё шли и шли, молча и почти не разговаривая. Майя каким-то образом умудрилась потерять свои солнечные очки, которые ещё совсем недавно были у неё в руках. Она была рассеяна и немного задумчива, Даниил видел это. Они остановились и долго стояли молча, не глядя друг на друга.

- Нам надо заняться сексом. Иначе сцену не снять.

Майя молчала, прижимая к себе Василису и глядя куда-то вдаль.   Даниил посмотрел по сторонам, набережная была почти безлюдна.

- Идём к тебе.

Майя немного постояла молча, потом повернулась и пошла по набережной в сторону отеля. Она шла медленно, прижав к груди Василису и не глядя по сторонам, словно вдруг задумавшись о чём-то, а Даниил шел рядом с ней, заходя то слева, то справа, точно загоняя её куда-то, в какой-то невидимый угол, в какую-то узкую щель, или отверстие…

18

Можно было пойти и в его номер, все одноместные номера были совершенно одинаковые. Но Даниил решил, что Майе буде удобнее и привычнее в своём номере. Когда вошли в комнату, Майя быстро разделась и легла в постель, с головой укрывшись одеялом. Пока Даниил раздевался, аккуратно складывая одежду на стул, она молчала, а когда он лёг рядом, слева от неё, и они немного полежали молча, она откинула одеяло и повернулась на правый бок.

- Давай только собачкой.

- В смысле? По-собачьи?

- Да. Не по-обычному…

- Ты имеешь в виду анальный?

- Да…

- В позе собаки можно заниматься и обычным… А ты думала, что «собачкой» или «по-собачьи» значит «анальный», да?

- Да…

Ей казалось, что так будет лучше, не надо будет смотреть друг другу в лицо, встречаться взглядами. Хотя никакой неприязни к нему она не испытывала. Обычный мужчина, такой же, как и все, смотревший на неё довольно откроенным взглядом и видевший в ней только молодую красивую девушку. Она уже давно привыкла к тому, что все считают её очень красивой и сексуальной, к тому, что все мужчины смотрят на неё с вожделением, почти не стесняясь этого.

Она встала на колени, опустила грудь на согнутые руки и прижалась к подушке правой щекой.   Какое-то время Майя ещё видела в зеркале шкафа силуэт Даниила, стоящего на коленях у неё за спиной, но потом закрыла глаза, полностью погрузившись в свои ощущения…

А он гладил, ласкал, целовал эту нежную, милую попку, иногда бросая взгляд на своё отражение в зеркале на стене. Сначала анальное отверстие было сжато, напряжено, но потом постепенно расслабилось, и он смог ввести в него свой палец. Отверстие тут же снова туго сжалось, но очень скоро вновь расслабилось. Волны напряжения и расслабления чередовались, становились всё сильнее и продолжительнее.   В один из таких моментов расслабления он очень аккуратно ввел в отверстие свой член…

До этого у неё было только двое мужчин. С первым они вместе учились в институте, играли на сцене, ходили в кафе, в кино, и иногда занимались сексом. Был он милый, добрый, восторженный, и, наверное, таким и остался на всю жизнь в своём Петербурге. Со вторым она переспала из чистого любопытства и всего один раз. Но было всё то же самое, оргазма она так и не испытала, было приятно, но не более того. С её стороны это всегда было уступкой мужчинам, которые почему-то всегда хотели этого. В общем, таких ощущений, как сейчас, она никогда не испытывала.

Волны напряжения и расслабления сменяли друг друга, поднимаясь все выше и проникая всё глубже. А потом одна из этих волн, преодолев какой-то барьер, прорвав какую-то невидимую преграду, вдруг разлилась по всему её телу, заполнив собой всё её существо…

Волна наслаждения накрыла её с головой.   Накрыла так, что когда волна схлынула, когда наслаждение спало, когда Майя вернулась к реальности, ей было совершенно безразлично, где она находится, почему она здесь сейчас, и что будет дальше потом. Майя лежала, полузакрыв глаза, и машинально гладила Васю по спинке, ни о чём не думая, ничего не ощущая…

Всё это время Василиса сидела на подушке в углу постели, дрожа все телом и внимательно наблюдая за мужчиной и женщиной. Когда всё закончилось, мужчина упал на спину рядом с вытянувшейся на животе женщиной.   Его член всё ещё напряженный и мокрый, подрагивал,   никак не желая уменьшаться в размерах. Василиса подбежала и стала вылизывать этот большой, горячий, напряженный член.  

Даниил лежал, закрыв глаза и тяжело дыша, Майя ласково гладила Васю по спинке, а та всё лизала и лизала торчащий вверх  член, пока тот, наконец, не обмяк и не успокоился. Они лежали молча, и ничего не надо было говорить, ничего не надо было объяснять, наконец-то ни о чем не надо было думать и беспокоиться…

19

Ночью Майя неожиданно проснулась, спать ей, почему то  совсем не хотелось. Какое-то время она просто лежала, всё ещё надеясь уснуть, а потом решила ещё раз посмотреть тот фильм. Она быстро нашла его в интернете, немного удивившись, что восемьдесят три процента посетителей сайта поставили лайки этому старому скучному фильму. Пошли титры – «Ленфильм 1960», «к столетию со дня рождения А. П. Чехова», зазвучала музыка – «Дама с собачкой», «по А. П. Чехову», «Анна Сергеевна - И. Саввина,   Гуров - А. Баталов»…

Ей и в первый раз понравилась эта странная музыка, эти дрожащие, эти вибрирующие звуки скрипок, - грустная, и в то же время немного ироничная мелодия. Когда в кадре появилась пустая стеклянная бутылка с этикеткой, плавающая среди камней на поверхности морской воды, Майя передвинула метку воспроизведения почти на самый конец фильма. Она не ошиблась,- та же самая мелодия звучала и в конце, но только теперь это была совсем другая музыка, скрипки звучали громко, смело и радостно, как будто хотели убедить зрителей, что всё будет хорошо.

Смотреть фильм расхотелось, Майя решила узнать, что за актеры играли их с Даниилом роли в этом старом фильме. Оказалось, что Ия Саввина не имела никакого актерского образования, начинала в самодеятельности, в Студенческом театре Московского Университета, дважды была замужем, а за два года до съемок в этом фильме родила сын с синдромом Дауна, с которым потом мучилась всю жизнь.   Алексей Баталов тоже дважды был женат, в последний раз на цыганке, цирковой артистке, а через несколько лет после съёмок у них родилась дочь с ДЦП…

«Как много людей пришло в этот мир, ожидая и надеясь, что станут счастливыми, добьются успеха, найдут свою единственную любовь. И как много ради всего этого все они страдали, терпели, жертвовали многим.   Но так и ушли в мир иной, не найдя никакой любви и почти ничего не добившись. И что самое главное, так и не узнав, что такое простое человеческое счастье…»   Примерно так думала Майя, чувствуя, что и сама постепенно вовлекается в эту бессмысленную и бесконечную гонку за лучшей жизнью с вполне предсказуемым результатом.

Майя всегда была очень восприимчива и эмоциональна. С самого детства она пела, танцевала и всегда с большим  удовольствием выступала перед публикой. Но потом в театральном институте, когда на сцене требовались уже не только радость и веселье, ей стало гораздо труднее, она всё время чувствовала условность своего существования на сцене. Единственным оправданием этой сценической условности было то, что и в обычной жизни люди тоже играли разные роли. Если бы они в жизни были честны и искренни, то сразу бы увидели неискренность и нечестность происходящего на сцене. Но они видели только актеров, которые так же как они в обычной жизни лгут, обманывают и манипулируют друг другом.

Теперь, когда Майя снималась в кино, она понимала, что это совсем другое искусство. Она понимала, что актеры в кино не играют как в театре, а живут как в жизни. Она поняла, что выходя на сцену, актер оставляет за кулисами все свои жизненные проблемы и обстоятельства, а в кино наоборот, входя в кадр, ты приносишь с собой все свои мысли и чувства, всё, что в тебе есть…

И снова как в детстве появилась естественность существования на глазах других людей, в кадре, под пристальным вниманием режиссера, оператора и кинокамеры. Майя обманывала, произносила чужие слова, совершала чужие поступки, но верила в то, что делала. И это было совершенно естественно, ведь в любом обмане всегда есть немного веры. Обманывая других, ты всегда немного обманываешь и самого себя, немного веришь в свой обман.   В любом обмане всегда есть немного веры, так же как в любой вере всегда есть немного обмана…

Майе нравилась эта жизнь в кино, но в то же время было страшно, потому что она чувствовала, что настоящая жизнь, жизнь вне кадра и за кадром, становится всё меньше, всё незначительнее, и в конце концов может исчезнуть совсем, стать ненастоящей. Майя уснула, так и не додумав до конца все эти мысли, так и не приняв никакого конкретного решения.

20

Сон не шёл, хотя Даниил выпил уже полбутылки водки, но спать не хотелось. Пиво Даниил не пил, считая, что от него поправляются, а всем другим видам спиртного предпочитал водку, полагая, что это самый чистый и безвредный способ употребления алкоголя. Пил каждый день, начиная прямо с утра, если в этот день нужно было сниматься. При этом его актерская игра  становилась от этого и легче, и даже как-то немного содержательнее, надо было только соблюдать норму, чтобы не заметили режиссер, оператор и партнеры на съемочной площадке.

Актером Даниил был неплохим, но совершенно обычным, каких много. Именно актером, а не артистом. Артист – это художник, от слова «арт», то есть «искусство». А актер от слова «акт», то есть «действие», действующее лицо, исполнитель, не более того. Даниил всегда играл только самого себя в разных и в разнообразных обстоятельствах.

Попал в кино совершенно случайно, когда ещё учился в школе. Повезло, снялся в молодежном сериале, а сериал неожиданно стал популярным. На волне этой популярности поступил в театральный институт и снялся ещё в паре сериалов, но артистом так и не стал. Всегда играл самого себя в различных, порой очень разных ситуациях.

Алкоголь спасал, давал надежду, Даниил чувствовал, что исчезает депрессия, появляется легкость, как в молодости. Из глубины его не очень то и глубокой личности под воздействием алкоголя появлялись какие-то новые чувства, новые состояния и новые ощущения. И это снова делало его интересным для публики, а ради этого он был готов на всё, что угодно, и поэтому пил.  

По причине пьянства постоянного попадал в нелепые истории, дрался, становился виновником и участником аварий. Скандалил, оправдывался, каялся и снова попадал в какие-то  истории. Дозы алкоголя становились всё больше, а истории всё нелепее и трагичнее, но это не останавливало Даниила. Ради популярности он был готов на всё…  Потому что всё остальное было совершенно не важно, даже деньги.

21

Ефим Каплан не мог уснуть. Последние годы с ним это случалось довольно часто. Сначала появлялось какое-то внутреннее  беспокойство, затем смутная необъяснимая неудовлетворенность, а потом он начинал вспоминать, начинал копаться в своей жизни, пытаясь понять то, что, казалось бы, давно осталось в прошлом, давно уже исчезло, что уже невозможно было никак изменить. Изменить действительно было ничего уже нельзя, но можно было хотя бы попытаться понять, переосмыслить, осознать то, что уже случилось.

Он вышел из номера и стал ходить по длинному коридору из конца в конец, - во время ходьбы думалось  почему-то  легче. Несколько дней назад он точно так же ходил по коридору и слышал, как за дверями номера Симонян и Маневич играет гитара и звучат мужские голоса. Немного удивился, для Эдика женщины были слишком старые, а для Бориса наоборот девушки были слишком молодые…

Прекрасно понимая, как жалок тот, кто мечтает о славе и популярности, прекрасно понимая, что талант должен реализоваться, раскрыться, а не добиваться признания, он, тем не менее, всю жизнь жаждал известности и ждал общественного признания. Теперь, когда жизнь была почти прожита, он часто думал, что может быть именно эта постоянная оглядка на общественное мнение, и не позволила ему снять действительно хороший фильм. Всю свою жизнь он старался угадать, что интересно обществу, старался угодить зрителю, вместо того, чтобы снимать кино о том, что было интересно ему самому.

Вот и в этот раз случилось то же самое. Взявшись за этот проект, Ефим первым делом подумал о том, что Чехов до сих пор остается одним из самых востребованных  в мире драматургов, что скоро его очередной юбилей. Хотелось показать в своем фильме, что эта история, рассказанная Чеховым уже почти сто пятьдесят лет назад, до сих пор актуальна. Что в те времена, когда ещё не было никакого кино как искусства, Чехов написал свой короткий рассказ как сценарий к фильму, который будет снят только через сто лет. Но теперь, полностью погрузившись в этот сюжет, во взаимоотношения героев, в обстоятельства их жизни, он совершенно не понимал, что в этой истории интересного.

«Богатые, очень состоятельные люди, столичный банкир и жена крупного провинциального чиновника приехали отдохнуть в Ялту, на море и закрутили курортный роман. Не сразу, конечно, перед этим целую неделю ходили по ресторанам, гуляли по набережной, ездили на прогулки. Сейчас такие курортные романы развиваются, естественно, гораздо стремительнее, но с другой стороны в наше время и весь отпуск на море редко бывает продолжительнее недели. Люди так же ходят в рестораны, гуляют по набережной, ездят на экскурсии, но делают всё это быстрее, активнее, потому что темп жизни увеличился, да и людей стало гораздо больше. Теперь люди успевают за неделю сделать то, на что раньше уходил целый месяц. Но суть не изменилась: изменяют мужьям и женам, ищут удовольствий, новых впечатлений. А потом страдают, мучаются, не знают, что делать, как с этим жить…»

Примерно так думал Ефим Каплан, сначала пытаясь уснуть в своём номере, а потом мерно вышагивая по длинному гостиничному коридору. Съемочный период подошёл к концу, завтра группа отправлялась в Москву, но Ефим решил ещё на пару дней остаться в Ялте, чтобы побыть одному, отдохнуть, успокоиться, подумать. Ефим хотел понять, как ему казалось, о чём эта история, хотел во всем этом  разобраться.

А на самом деле Ефим уже давно ничего не хотел. Просто цеплялся за жизнь, стараясь ещё какое-то время пожить, хотя его здоровье ему этого уже не позволяло. Ему, Ефиму, страшно было прерваться, нарушить годами выработавшийся порядок, оказаться на обочине жизни. Он чувствовал, что как только остановиться, сразу упадет, как уставший и остановившийся  велосипедист. Поэтому он сам себя уговаривал: «Надо жить, надо снимать, надо интересоваться всем новым, надо понять, о чём этот фильм…»

Почти все его друзья, товарищи юности, с которыми он снимал свои первые фильмы, сделавшие ему какое-то имя в кинематографической среде, или уже умерли, или отошли от дел. А он всё цеплялся, всё снимал, всё имитировал жизнь, уже не надеясь хоть что-то понять и хоть в чем-то разобраться.

Ефим Каплан давно понял, что никакой другой жизни нет и быть не может, и никакого кино в настоящей реальности не существует.   Есть только эта, одна, его единственная жизнь.   И в этой единственной из всех возможных жизней он и хотел разобраться, то есть хотел разобраться в своей собственной жизни, ведь никакой другой у него не было, и быть уже не могло.

22

Режиссер Ефим Каплан спустился в бар, который был всегда открыт, и совершенно неожиданно для себя увидел сидящего в одиночестве оператора. Оператор Борис Келев тоже был удивлен, когда увидел в баре режиссера в столь поздний час. Первым спросил Ефим, и потому что он был старше, и потому что он был главнее и ещё, наверное, почему-то.

- Почему не спишь?

- Эдик опять что-то там сочиняет, а скорее всего, наверное, переделывает, но все равно не хочется при всём при этом присутствовать, не хочется мешать. А ты?

- А мне не спиться…

- Бывает…

- Мысли всякие в голову лезут.

- В смысле?

- Ну, вот о чем мы снимаем фильм?

- Фильма то ещё никакого нет. Вот снимем, тогда и узнаем.

- Ты шутишь?

- Шучу, естественно.

- А если без шуток, о чём этот фильм? Только не надо мне рассказывать сюжет. Что стоит за всей этой банальной историей?

- Кто ж его знает…  Ну, например, что «любовь возможна».

- Потрясающая мысль…

- Тогда, что «Все хотят любви», «All your needed love» так сказать.

- И для этого надо снимать фильм? По-моему вполне достаточно этой простенькой песенки.

- Ты знаешь, я не знаю, о чем этот фильм, я просто снимаю всё, что нужно, всё, что делают актеры.   Но то, что ты, ты, режиссер, не знаешь этого, меня пугает. Смысла в жизни никакого, конечно, нет, смысл жизни придают сами люди. И если ты не придашь этому фильму хоть какой-то смысл, то его там и не будет…

- Когда мы начинали, мне казалось, я понимаю…

- А теперь?

- Теперь не знаю.

- Тогда я расскажу тебе одну притчу, свою любимую. Может, в ней ты найдешь нужный ответ или хотя бы нужный вопрос.

- О чём?

- Да ни о чём… Или обо всём. Слушай.

- Давай…

-  Однажды один мудрец и немного философ… Настоящий философ, то есть любитель мудрости, а не какой-то там выпускник философского факультета университета или член Союза философов России, и уж тем более не обладатель свидетельства об окончании курсов по философии при высшей школе экономики. Так вот, однажды этот мудрец решил научиться играть на гитаре. И так как он был настоящий мудрец, то он не стал покупать самоучитель  игры на гитаре, не стал записываться на  ускоренные курсы обучения игре на любых музыкальных инструментах, он просто нашел человека, который сам  хорошо играл на гитаре и хорошо учил этому искусству других людей…

Примерно так начал эту притчу Борис Каплан.

ПРОСТАЯ ПЕСНЯ

Однажды один мудрец решил научиться играть и петь. Он нашел человека, который делал это хорошо, и который согласился учить его, нашел настоящего мастера…

На первом же занятии мастер показал ученику одну простенькую песню и попросил  к следующему занятию разучить её. Через несколько дней ученик уже довольно сносно исполнил эту песню, неуверенно перебирая струны и подпевая самому себе. Мастер похвалил его и предложил разучить следующую немного более сложную песню. Но мудрец попросил у мастера ещё несколько дней для разучивания именно этой песни.

- Я ещё не совсем разобрался с мелодией этой внешне простой, но очень интересной песни.

На следующем занятии ученик исполнял песню гораздо увереннее. Мастер похвалил его и хотел показать новую песню, но мудрец попросил ещё немного времени.

- Хочу разобраться с ритмом этой замечательной песни. Её музыкальный размер совсем не так прост, как кажется.

Когда в следующий раз  мастер услышал эту песню, у него уже не было никаких замечаний к её исполнению. Ученик не сбивался с ритма, уверенно вёл мелодию. Учитель был уверен, что пора уже переходить к более сложной песне, но ученик опять не согласился.

- Я ещё не совсем разобрался со всеми нюансами этой замечательной песни. Где-то мелодия звучит тише, где-то  чуть громче, где-то темп немного замедляется, а где-то становиться чуть-чуть быстрее… Хочу ещё немного позаниматься, понять все нюансы этой замечательной песни.

На очередном занятии ученик исполнил песню так, что учитель не заметил никаких недостатков, и даже подумал, что и сам бы не исполнил её лучше. Но мудрец снова не согласился с мастером и не захотел оставить в покое эту удивительно красивую песню.

- Я ещё не до конца проникся настроением этой прекрасной песни, не до конца прочувствовал ту щемящую ноту, которая остается после того, как эта чудесная песня уже отзвучала…

Следующего занятия мастер ждал с нетерпением, он очень хотел снова услышать песню и узнать, что ещё обнаружил в этой когда-то казавшейся ему такой простой песне мудрец. Когда последняя нота  отзвучала, учитель понял, что ученик его превзошёл, и сам он никогда не сможет исполнить эту песню так проникновенно. Он уже ничего не предлагал мудрецу, он просто ждал, что тот скажет.

- Хочу, чтобы в каждом слове был смысл, чтобы за каждой строчкой стоял образ, хочу понять, о чём эта песня…

Когда через несколько дней мудрец опять исполнил песню, Мастер с удивлением понял, что почти не слышал ни музыки, ни слов, потому что пока песня звучала, он думал о своём, что - то вспоминал, о чём - то мечтал… Из этого странного  состояния его вывел голос мудреца.

- Эта удивительная песня заставляет нас задуматься о себе… Зачем мы живём, чего мы хотим. Мне нужно ещё немного времени, чтобы понять, к чему призывает эта песня, куда зовёт эта музыка.

Мастер ждал следующего занятия, ему хотелось снова услышать эту музыку, эти слова, чтобы снова погрузиться в свой внутренний мир, остаться наедине с собой, со своей непростой жизнью. И ещё ему было очень интересно, что  ещё придумает мудрец, какие ещё глубины он сможет раскрыть ему в этой очень простой, очень понятной, и в то же время очень душевной, очень красивой песне…

Через несколько дней песня прозвучала снова. Учитель и ученик, ученик и учитель ещё долго сидели молча после того, как последний едва слышный звук растаял в окружающей тишине, и последнее слово растворилось в пространстве…

Каждый изгиб мелодии, каждое изменение ритма, все нюансы музыки, звучание каждой ноты, смысл каждого слова, и всё необыкновенно прекрасное очарование этой волшебной песни, - всё было совершенно…

Мастеру показалось, что произошло  что-то большее, чем просто прозвучала песня, но Мудрец загадочно улыбался.

- Мне нужно ещё немного времени, чтобы во всём до конца разобраться.

Мастер замер в изумлении, всего мгновение назад ему казалось, что он получил все ответы на все вопросы, но мудрец продолжал улыбаться.

- Осталось только понять человека, который написал эту простую песню…

Наверное, Борис рассказал эту притчу Ефиму как-то по-другому, какими-то другими словами, может быть, как-то короче и проще, но смысл был тот же самый…

Они какое-то время ещё посидели молча, каждый думая о чём-то своем, а потом продолжили ничего уже не значащий разговор.

- Всё время хотел тебя спросить, Келев – это болгарская фамилия?

- Нет, скорее еврейская. А Каплан - тоже еврейская?

- Да нет, скорее турецкая.

- Понятно…

23

Режиссер Ефим Каплан вернулся в свой номер, но перед тем как лечь спать нашел в интернете биографию Чехова. Довольно быстро выяснил, что Антон Чехов познакомился с Ольгой Книпер, когда ему было уже тридцать восемь, а ей тридцать лет, в сентябре 1898 года. До этого у Книпер, немки по происхождению, уже были близкие отношения с   Владимиром Немировичем – Данченко, о чём всем  было хорошо известно. Летом 1899 года Чехов и Книпер провели вместе несколько недель в Крыму, в Ялте. Рассказ «Дама с собачкой» был опубликован в двенадцатом декабрьском номере журнала «Русская мысль» в том же году.

По всему получалось, что в основе рассказа лежали реальные события жизни писателя. Хотя, конечно, писатель всегда пишет о себе, о своей жизни, о чём бы он ни писал, потому что писать ему больше, в общем-то, и не о чем.

В 1901 году они поженились, Книпер дважды была беременна, в первый раз от Чехова, а во второй раз точно не от него, но обе беременности закончились выкидышем. А в 1904 году Антон Павлович Чехов умер, но это уже совсем другая история.

Все шесть лет, пока продолжались взаимоотношения, Чехов и Книпер виделись крайне мало и очень редко, но постоянно писали друг другу длинные письма, которые, наверное, заменяли им реальное общение. В письмах ничего существенного друг другу они не сообщали, а в основном описывали свои чувства и переживания,   надежды и мечты.

Ефим прочитал несколько писем Чехова к Книпер и вдруг наткнулся на один фрагмент, каким-то странным и необъяснимым образом,   полностью подтверждавшим  все его смутные подозрения.

«Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умоляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю, не забывай же меня, пиши и думай обо мне почаще. Что бы ни случилось, хотя бы ты вдруг превратилась в старуху,   я все-таки любил бы тебя – за твою душу, за нрав. Пиши мне, пёсик мой! »

Ольга Леонардовна  Книпер - Чехова прожила очень долгую жизнь и умерла, не дожив до столетия Чехова всего несколько месяцев.

24   

Мир утонул во лжи, ложь была во всём, в словах, в жестах, в мыслях, в поступках. Люди лгали друг другу и лгали самим себе. Ложь проявлялась в виде смелых фантазий и безобидных иллюзий, в форме небольших умолчаний и разнообразии мнений, в строгих теориях и разных точках зрения.

Всегда находятся причины для небольшой безобидной лжи, но никогда нет места для самой простой истины. Той истины, которая никогда не требует веры, той истины, которая всегда самодостаточна и очевидна, в которую не надо верить, которую надо просто принять….

А людям, не познавшим и не принявшим этих самых простых истин, приходится верить и в любовь, и в разум, и даже в то, что красота спасет мир. Потому что они не знают, что такое красота, разум и любовь.

Самое прекрасное в любви – это её начало, первые встречи, первые свидания, первые поцелуи. Даже если это уже не первая любовь…

Всё остальное в жизни – это попытка вернуть любви радость и очарование, вернуть очарование и радость любви.