Игра с тенью. Глава 9. Мрак или Семейная инцест игра

Глава 9. Мрак.

Жиловка. Паутина смерти. И где-то там, в центре, самый жирный паук, самое грязное всеядное насекомое — Банко.

Когда-то, говорят, он был красавчиком. Когда-то лучшие девочки дрались за право сидеть на его коленях. Не знаю, я этого не застал. Я увидел его уже таким: полуживотным, с хриплым зловонным дыханием, с пристальным и равнодушным взглядом маленьких глаз, буравящих мир сквозь сивые космы. Он даже не откидывал их с лица. Как будто прятался за этой волосяной завесой. Он всегда прятался. О, это он умел виртуозно. Ни обыски, ни облавы никогда не заставали его врасплох; никто из полицейских не видел его и не знал в лицо. Имелись лишь описания грузного человека, иногда с повязкой на глазу, иногда с раздутой щекой. Он вечно гнил в темноте Жиловки и вечно выживал — её злой дух и её хранитель.

***

— …в те годЫ там шишку держала Ненель Грызла — из бунских мархуд.   А с ними даже лупатые, те что "клеют"*, делов не имеют — брезговают. — Молотильда хлебнула пива и уставилась на меня недоумевающим взглядом. Ясно было, что, углубившись в воспоминания, шлюха потеряла ориентацию в пространстве и времени и забыла, с кем разговаривает и о чём.

— Ты не сказала когда сюда перебралась. А про мархуд я знаю.

— М-молодой да ранний, — Мотька икнула. — И сколь же тебе, а?

— Двадцать.

— Молодой. Персик, — она выговорила «пырсик», так как говорят на западном побережье.

— Ты давно здесь, в Ниме, Мотя?

— В к-каком Ниме? Я тута, в Жиловке. Тутошняя я… Курицы, они умные. Бошку им отрубят, они бегают, ищут… а мархудки… А? Всю жисть свою я положила тута. Сколь себя помню.

— А ты разве не с Запада? С побережья?

— Ну и с побережья тожа. Как мамка продала в монастырь, так и всё. Была я тамошняя, а стала тутошняя. Давно это было.

Я выслушал уже достаточно бессвязной Мотиной болтовни. Но тут меня осенило:

— А тебе сколько лет?

Сорокалетняя (по моим прикидкам) Мотя посмотрела на меня, с трудом сфокусировав взгляд. М-да… Не надо было ей пиво ставить.

— Для тебя я старая. На сретенье мине б двыссимой годок бы пошёл, — она пристально поглядела на свои пальцы, будто намереваясь показать мне на них, сколько именно ей лет.

Двадцать шесть?! Только-то? Я рассчитывал, что она старожилка, что она помнит Банко молодым или хотя бы застала начало его карьеры, пусть не самые первые годы, а ей всего двадцать шесть! Чёрт!

— … так она его приводит за ручку, будто бы она его нянька. Что вроде он набедокурил или яблоко стащил, мол, надо его розгой посечь. А он самый визжит да плачет: «Маменька, не бейте, маменька, пожалейте мою попку! ». Вроде как я его маменька, а он мой дитё. Штанцы кружевные надел, старый хрыч, костюмчик как у маленького. Жопа тощая. Уж я его дрочила-дрочила, намаялась… А он, подлец, три капли выдавил и мне ни сольди не набавил, жила. Да. А уж от клистира-то я отвертелась, неча, за те ж деньги. Не всё коту маслицо. Пущай знаит. Я тожа не дура… За те же деньги… «Маменька»!.. У, подлюга!

— Погоди. Сколько лет тебе было, когда ты сюда попала? Когда мать тебя продала и сколько лет в монастыре? Мотя!

— Годков-то? Да кто ж их… Щас, красивый, вспомню. Маменька… на конфирмацию водила. Платье-то… ага. Полных двенадцать было. А у монахов… В монастыре-то тихо жилось Оргию устроют и опять по кельям. Как ящерки. Юрк-юрк… Хорошо жилось. Там и мальчики были. Мы вроде не дралися, в саду сидели, сказки божественные слушали. Жратвы у монахов — от пуза, можно и сказочки… Только недолго это было. Я бы сама-то в жисть не ушла. Да только разгромили их. Эти… канцлерА, палномоченные. Пару годков всего пожировали мы…

Она опять что-то забормотала, но уже слезливо, жалостно:

— Любовь у меня к нему была. Он красивущий был, хоть и толстоватый. Ничто, я и в теле его любила. А он и говорит: ты хорошая, только я с прос… с проститутками делов не имею. А чего ж я хорошая тогда? А раз хорошая, так вынь меня из отседова, возвысь — я честная буду. Я, мож, честнее этих, которые грязью брызгаются, народ каретами давют. Они с жиру бесятся — я-то знаю. Я всю их подноготную знаю! На вид чинно-благородно, а сами… клистир… за те же деньги! А про баб ихних тоже чего есть сказать. А я от голодухи. Девке-то никто корки сухой не кинет за просто так, всяк норовит… Ты возвысь меня, я на других и глазом не моргну. За всю жисть из мужиков я его только и любила-то. Вот так… А он…

Мотя продолжала расписывать свои профессиональные неурядицы и жизненные обиды, а я думал, что надо искать другой источник сведений. Старая проститутка оказалась слишком молода.

Кто? Кто может что-то знать?

-----------------------------------

Примечание:

Те, что "клеют", лупатые — альфонсы, замучивающие "рабочих" девушек своими капризами до смерти. Впрочем, часто они стоят друг друга.

<предыдущая-глава-следующая>

глава 1