О любви, детях и кроликах. Глава 2. Из книги Рассказы о любви

Глава 2.

Мануэль.

Поздравить  с рождением сына пришли Роман Кириллович, бригадиры Сорокин, Пусько и машинист башенного крана с дивной фамилией Выдвиженский. Людмиле Сергеевне вручили букет цветов и большую коробку «Птичьего молока». Она была неподражаема с копной некрашеных волос под серебристую чернобурку, свежим маникюром и тонкой улыбкой, тронутых розовой помадой губ.

Саше подарили погремушку, а мне – пухлый конверт.

Пока мы накрывали стол, мужчины курили на балконе, лица их были хмуры, речь резка, перемежалась отборным матом. Они сердились - и было за что. Столько сил, нервов и здоровья вложено в постройку Олимпийского комплекса, работали, не считая часов, жёны и дети  узнавали их лишь по   фотографиям. И на тебе! Бойкот! Ну, разве не обидно за Отчизну?

За столом, выпив по рюмашке за новорождённого, потом по второй – за маму и папу, они отошли душой, потеплели, лица посветлели, разговор стал мягче, но от главной темы так и не отошёл. Покончив с закусками, перешли  к горячему. Мы подали запечённую свиную шею, к ней пюре и пирожки с капустой. Очень вовремя явились Вася с Колей, пир пошёл по второму кругу. Коля периодически ссорился со своей женой и сбегал к брату. После сладкого, поставили пластинку с песнями Пугачёвой и дамы отправились танцевать с мужчинами, бывшими в явном большинстве.  

Я уже устала и хотела спать, но заиграла мелодия «Без меня тебе любимый мой…»  и Коля пригласил меня на танец. Они  очень похожи с Васей, но старший брат ниже ростом, сильный,   накачанные мышцы перекатываются под рукавами рубашки. В лицо дохнул запах дезодоранта, перемешанный с алкоголем и сигаретами. Пахло мужчиной, крепким, молодым мужчиной, явно ко мне неравнодушным. Он требовательно провёл рукой по спине, спустился к ягодицам, и на мгновение прижал меня к себе со всей силы. Я ощутила его возбуждение, но мне совсем не было противно, наоборот, тёплая волна вспыхнула внизу живота, большие груди, полные молока, напряглись ещё больше, и я прильнула к Коле всем телом. Не помню, чтобы я когда-нибудь желала мужчину так сильно, как своего партнёра по танцам. Роды пробудили во мне женщину, и будь мы сейчас одни, я отдала бы себя покорно на волю жаждущего самца. Заметил  ли кто-нибудь, что произошло, не знаю, но музыка закончилась, Коля отстранился и  сдавленным голосом предложил компании расходиться по домам.

Все ушли сытые, довольные, влюблённые в Людмилу Сергеевну. Захватив мусор, я вышла их проводить  до подъезда. На обратном пути не стала вызывать лифт, медленно поднялась по ступенькам и совсем не удивилась, когда на тёмной площадке третьего этажа Коля жадно накрыл губами мой рот.   Он целовался исступлённо, покусывая до боли губы, ласкал языком шею, гладил грудь. У меня кружилась голова. Я шептала: «Коля, Коля…» Прижал меня спиной к стене, я обвила ногами его торс. Сильным толчком мужчина вошёл в меня, и всё тело отозвалось на его движения взрывом восторга и наслаждения. Не знаю, сколько времени это продолжалось, Коля дёрнулся в последнем рывке и поставил меня на дрожащие и подкашивающиеся ноги. Поддерживая друг друга за талию, мы медленно поднялись наверх, не прекращая целоваться. Я не хотела его отпускать, но почувствовала,   как потекли по животу тёплые струйки молока. Саша… Пора было кормить ребёнка.

У нашей двери Коля отстранился и, взяв меня за подбородок, глядя в глаза тихонько сказал:

- Жаль, что всё случилось так… Я уезжаю послезавтра в Афган, никто не знает ни Вася, ни моя жена. Вернусь живым, встретимся.

Я вздрогнула. Афганистан… Афганистан… Это слово заставляло плакать мам и невест, скрипеть зубами пап. Оно носилось из дома в дом, из подъезда в подъезд, шепотком, говорком, от него веяло смертью. Плохо было в Москве, никого не радовала предстоящая Олимпиада из ожидаемого праздника, превратившаяся в фарс.

- Уезжай домой, - сказала бабушка Люда, - пересиди там весь этот балаган.

Я уехала  к родителям вместе с Сашенькой в конце мая. Только слепой не увидел бы, на кого малыш похож. Но никаких комментарий по этому поводу не поступило. Из разумных соображений Васю оставила в Москве. Понятно, принимая нас за супругов, постелют вместе… Сказала почти правду, муж, мол, хромает, ему далёкую дорогу переносить тяжело.

Людмила Сергеевна отговорила меня поступать в медицинский институт.

- Кать, - твердила она, - зачем тебе столько лет учиться. Иди в техникум, если тебя уж так тянет на медицину. Свой кусок хлеба всегда заработаешь.

Третьей соседкой  на  площадке была Оля Саренко, многодетная мать. Одна за другой рождались у неё девочки, а муж всё ждал парня. Наконец, в четвёртый раз родились мальчишки близнецы, на два месяца старше Саши. Ольга сидела с ними дома и взялась за определённую плату нянчить моего сына, пока нас с бабушкой Людой не было дома.

В конце июля вернулась в Москву подавать документы на поступление, а в августе прилетел Урмас на два выходных дня. Остановился он в гостинице. В благодарность за нашу чуткость, его комсомольская жена позволила посмотреть на сына.   Ильвес привёз ребёнку одежды на несколько лет наперёд. Купил ему даже коньки и лыжи. Он гулял с нами по парку, нарадоваться не мог на сыночка.

- Катя, тебе тяжело с ребёнком. Хочешь, мы его заберём у тебя на пару лет?

Я молчала. Никуда он его не заберёт,   да и кто ему отдаст. Урмас не притронулся ко мне, он поклялся супруге, что больше ничего между нами не будет. А я и думать забыла о своей школьной влюблённости, лишь благодарная этому чужому мужчине за сына.

В техникуме я познакомилась с девочками и словно опять окунулась в те, казалось,   далёкие времена, когда была просто ученицей, юной и беззаботной. Перед Новым годом две подруги Лара и Тома потащили меня с собой в МИИТ*. У нас были пригласительные.

- Катька, - хихикали они, - это институт женихов.

Зал встретил нас ёлкой, серпантином и той особенной атмосферой праздника, которая присуща только Новому Году. Мы получили обязательные карнавальные очки и бумажку с номером стола. У двух противоположных стен стояли накрытые столы, оставляя место для танцев. Ожидался новогодний огонёк. Найдя свой столик № 15, мы уселись в ожидании. К нам тут же подошли трое ребят: Заяц, Волк и Тигр. Поздоровавшись, расположились рядом. Лица скрыты полумасками, подбородки и нижняя часть щёк выдают в них мулатов. Тигр, сидевший рядом со мной, стащил маску. На меня смотрели чёрные на фоне белых, как молоко, белков глаза, от которых трудно было отвести глаз.

- Мануэль, - представился юноша, - студент МИИТа, последний курс. Приехал из Кубы.

Он говорил практически без акцента. Сколько и в каких пропорциях смешалась в нём кровь испанцев, африканцев и  китайцев, завезённых в XIX  веке на Кубу, не мог бы сказать никто.

Ректор, наряженный в костюм Деда Мороза, поздравил всех с Новым 1981 годом. Хлопнули пробки от шампанского, заиграла музыка, все отправились танцевать.

Мануэль не отходил от меня ни на шаг. Мы танцевали и танцевали, то танго, то вальс, давно я так не веселилась.

Наступило утро, первое утро нового года. Одевшись,   вывалили на улицу весёлой компанией. Падал снег, фонари ещё горели, в их отражении снежинки танцевали свой причудливый завораживающий танец зимы. Метро закрыто в столь ранний час, мы с подругами на такси отправились домой.

В тот же вечер Мануэль позвонил мне и мы стали встречаться. Ходили в театры по контрамаркам, которыми снабжала нас бабушка Люда. Обошли все картинные галереи. Посетили на Ваганьковском кладбище могилу Высоцкого, она оставалась ещё без памятника, вся засыпанная свежими цветами, даже в зимние холода.

- Катьюша, поверь мне, никто ни вспомнит, что в 1980 году была в Москве олимпиада, все будут помнить, что летом умер поэт…

В один из холодных зимних вечеров, когда температура упала до -30, Мануэль остался ночевать. Он любил меня нежно и пылко, в его объятиях я поняла, что  сексуальный опыт с Колей лишь разбудил во мне женскую страсть. С этой ночи мы фактически не расставались.

Лёжа на его плече, слушала тихий шепот о  далёкой родине, о небольшом городке Мадруге, где проживает примерно 30 тысяч человек и главной достопримечательностью которого является бронзовый бюст Хосе Урфе Гонсалеса, кубинского композитора  и музыканта.

- Мадруге, Катьюша, - рассказывал он, - это не Гавана. Здесь старые дома без всяких удобств, окна без стёкол, мухи и жара. Когда я найду хорошую работу в Гаване, я перееду туда и заберу тебя к себе.

В конце лета Мануэль улетал на Кубу. Мы простились в Шереметьево, я вышла на улицу и долго смотрела в синее небо. Я знала, что Мануэль тоже прильнул к иллюминатору, словно надеясь увидеть меня с высоты птичьего полёта. Его губы беззвучно шептали:

- Расцвитали яблони и грюши…

Тёплые слёзы скользили по моим щекам, какие же они были солёные... Я понимала, что мы больше никогда не встретимся. Никогда… И он не узнает, что я жду от него ребёнка.

Баба Люда мою очередную беременность одобрила:

- Что же  Сашенька будет расти один, пусть будет у него сестра или брат.

Сашеньке исполнилось два года, когда родился мой второй сын, чёрненький, кудрявенький Олежка.

Продолжение следует:

18.09.2015