Сен-Санс. Часть вторая. Продолжение главы тринадцатой

Продолжение главы тринадцатой.

- Шурка, вставай, тощая задница.

Это моя несносная бабка. «Тощая задница» - значит, что она слегка сердится. Это другая бабка, которая живет далеко. С ней невозможно спорить, ее невозможно терпеть, ее можно только слушаться. В диапазон «слегка сердится» входит все, начиная от «тощей задницы» и кончая «****орванкой». Правда так она меня никогда не материла, это «ласкательное» прозвище досталось молодухе, которая нагло полезла в сельмаге без очереди… Надо ли говорить, что очередь немедленно выстроилась в линеечку, а пунцовая молодушка слиняла в считанные секунды. Бабку откровенно боятся. Шофер, который привез нам дрова и свалил их, как попало, вместо трешки на водку заполучил от бабки такую тираду, что минуты три стоял соляным столбом. Это было похлеще «****орванки»!

Она древняя, как потомок динозавра, твердая как кремень и… неожиданно красивая старуха. Осанистая и деятельная…

Подозреваю, что ее гены все до одного перекочевали ко мне, но где-то спрятались. Я намного миниатюрнее, и у меня меньше жизненного опыта. Мой муж не был бригадиром старательской артели. Я не якшалась с отчаянными китайскими контрабандистами и не работала в войну забойщицей в шахте на золотых приисках. Я вообще не представляю, как все это было в тридцатые годы в далекой Якутии и на Дальнем востоке, где бабка во время цинги оставила все свои зубы. Только не подумайте, что моя бабка миллионерша. Так уж получается у русских баб, работая всю жизнь, не покладая рук, не могут заработать даже приличную пенсию. Зато, блин, характер!

Едва заявившись, она раздраконила меня за наплевательское отношение к себе: «Ты что, хочешь, чтобы твои сиськи до полу висели?! » «Твои молокососы вечно голодные, вечно жрать хотят»! Она перевернула дом вверх дном, приказала кормить меня, как на убой, принялась запаривать травы и корни, стала вышибать меня из постели в половине седьмого.

Сиськи «перестали висеть», сытые молокососы стали спать почти непрерывно, а иногда мне казалось, что, прибавляя в весе, они даже похрюкивают, а я потихоньку превращаюсь в дойную корову! Ужас! Но самое – самое. «Сиськи» у меня приличного размера и, несмотря на то, что я, скорее худышка, не висят даже теперь, а форма – никакой пластикой таких красивых не сделаешь.

Проносясь по дому как торнадо, бабка была похожа на неведомого маньчжурского шамана или колдуна. Она умела все: сколотить плот, отремонтировать печь, сварганить вкуснейший обед из ничего и называла штаны шкерами. Она запросто лечила от надсады и от сглаза, но ничего не могла поделать со своей гипертонией! И с первого же дня подружилась с главврачом нашей райбольницы. Наверное, чтобы никакой конкуренции.

А «тощую задницу» я заработала за то, что допоздна глазела телевизор. Надо же мне когда-нибудь отдохнуть! Вот если бы я допоздна читала что-нибудь из немецких классиков, старая карга ходила бы на цыпочках. Ну скажите же ей! Впрочем, я все вру… Я теперь и так не очень напрягаюсь. Бабка была неожиданно умелой и внимательной нянькой. Зато мы все оказались в положении сопливых девчонок, которым с утра до вечера вытирают носы. И еще, кроме заботы о «сиськах» и молокососах, она усадила меня за книжки. Просто сунула томик Гете и заставила декламировать, и я добросовестно читала ей вслух на немецком «отсюда и до обеда».

Мы стали понемногу оживать. Мамуля, которая после смерти папки превратилась в маленькую суетливую старушку, вдруг тоже вспомнила, что она женщина.

Остались только сны, мне было жутковато оттого, что я часто видела моего Николеньку во сне. Всегда по-разному, но никакой эротики. Пацаны высасывали всю мою жизненную энергию.

Днем я не могла избавиться от ощущения, что он стоит за входной дверью и не решается постучать…

Поколебавшись, я открылась бабке.

- Пойдем!

Мы вышли на крыльцо и она свернула огромную козью ногу с махоркой.

Бабка не курила с войны…

За своими бедами мы как-то забывали, что папка и Николенька ей тоже не чужие. Иногда она приходила с улицы, сразу полоскала рот, но все равно было не продохнуть. Водку она не пила – гипертония, а махорка, это вам не гаванская сигара.

- И у меня тоже так было. После похоронки на Ивана…

Бабка глубоко задумалась, пустила дым в сторону.

- Работаю в поле, он идет от леса. Побегу навстречу, его нет… Ты ничего не бойся, главное никогда ему не открывай. И за ним не ходи. Головой тронешься. А он на тебя не обидится, поймет…

У меня аж глаза на лоб полезли, бабка запросто рассуждала о нем как о живом. Она и дома поставила все так, что нам казалось, что они в долгой командировке. Просто теперь в церкви мама ставила свечки уже не за здравие, а за упокой…

- Покойники, они вреда тебе причинить не могут. И вампиры там, черти, суета это… - бабка снова пустила струю дыма, - покойников бояться нечего, живые люди намного страшнее… Живые, они ох, как страшные бывают!

Так и стояли на крылечке, всхлипывая, сморкаясь, разговаривая ни о чем. Вот так. Никаких заговоров, брызганья святой водой и прочего… А глюки кончились. Я их уже не боялась. Перегорела.

Теперь спокойно читала скупые папкины записки. А одну даже спрятала от бабки. Но она все равно о ней догадалась и учинила допрос с пристрастием. Интуиция у нее!

А в короткой записке так, ерунда, чтобы я, во что бы то ни стало, поступала в универ, да еще в тот, который он определил, а дальше «адреса и явки». Я мысленно взбунтовалась и засунула записку в одно место. Ну, не в прямом смысле, конечно. Сжигать было жалко. Какая учеба, когда два спиногрыза на шее! Не даром я записочку прятала…

После того, как до нее добралась бабка скандалить было бессмысленно. И кормящая мать с бабками, чадами и домочадцами, «всем табором» двинулись… Какой черт двинулись, мы «тронулись» все с этой бабкой!

А звали бабку: «баба Шура»! Как и меня, Александра!!!

-------------------------------------------

- Те-екс, барышня. А вы знаете, что у вас ярко выраженное баварское произношение.

- Не думаю… - Еще минута, и я начну открыто хамить этому преподу, который уже полчаса мурыжит меня дурацкими вопросами.

- А вот за то, что вы не думаете, я ставлю вам пятерку с минусом! Он добавляет в графе жирный минус и противно хихикает.

Этот божий одуванчик просто вывернул меня на изнанку, старый хрыч! Другие пролетали через аудиторию в считанные минуты. Большинство, как я поняла, просто вылетало, но я решила стоять насмерть, точнее сидеть… И я его пересидела! Он, скрипя суставами и покряхтывая, поднялся, старая песочница.

- Ну-с, барышня, мы с вами еще непременно увидимся… Непременно!

И удалился, потирая склеротические ручки.

И тут я поняла, что хрен сюда поступлю! По определению! Нельзя с суконным рылом, да в калашный ряд. И этот старый пердун не сам по себе, он часть системы. Система ниппель, как говорил Витюлька, туда – дуй, оттудова… Сами знаете что, не маленькие.

Ладно, на то и существует самолюбие, чтобы на него наступать…

Я достала папкину записочку…

---------------------------------------------

Мы сидим с божьим одуванчиком и пьем чай!

Одуванчика зовут мило и запросто Петрович. Он расставил по столу массу причиндалов и угощает меня чаем по сложному китайскому рецепту. Его гостиная, нечто среднее между библиотекой английского лорда и приемной китайского мандарина. Он сидит напротив, с достоинством китайского болванчика, и так же мерно кивает головой, не уставая издеваться над моей провинциальной самоуверенностью.

Пока я искала телефон-автомат, пока дозванивалась, устала как собака. По телефону ответила какая-то девица, и я, озверев от безысходности и ожидания, безо всяких церемоний вывалила на нее всю информацию. Она выслушала меня и прервала только раз: «Пожалуйста, не спешите, я записываю». И еще: «Перезвоните через двадцать минут, я проверю ваши сведения» и все! Ну и шуточки! Стоило звонить?! Но я все-таки выговорилась, и мне полегчало. И ровно через двадцать минут позвонила, на всякий случай…

К моему удивлению, мне вежливо сообщили адрес и телефон, как туда добраться, пожелали всего хорошего! Но полный отпад был, когда я на пороге квартиры в старинной, сталинских времен высотке увидела «божьего одуванчика»!

Петрович, довольно милый старичок, но есть в нем нечто такое… Я вычислила, что он давно и хорошо знает папку, но не разу об этом не обмолвился. Он имеет влияние на многих, но каждый раз говорит «надо попросить», «надо попробовать», и скользким типом его вроде не назовешь!

- Дети есть?

- Двое… - Я задумалась и не сразу ответила на его вопрос.

- В нашем вузе заочного отделения нет.

- Я знаю…

- Шурка.

- Аюшки…

-З начит, вас чаще всего зовут Шуркой. - Он весело смеется…

Поймал, поймал! Что такая рассеянная! Малышей пора кормить?

Откуда он узнал! И правда, пора… Мы прощаемся.

- А так как ты, говорят только в Эрфурте. Не совсем баварский диалект…

- Я знаю.

- А почему со мной не спорила!

- Устала.

- Ладно. Шагай отсюда, деревня. Гонора в тебе, Шурка, по самую маковку. Шагай, корми своих молокососов. И готовься… Бесплатных пирожных не бывает.

Прав божий одуванчик, не бывает, но меня уже никто не пытался завалить на экзаменах. Сдала…

© Иван Басев