Вальс я в свадебном платье, он в костюме и бабочке

-Андрей, Андрей, я умоляю, не бросай трубку!.. Пажалста, Андрюша!.. м-м…

Поза располагала к моему свободному общению с Андреем. Незнакомец вошел сзади минуты три назад после того, как подготовил меня. Вошел, прижавшись своей теплотой. Чисто все: комната, белое белье. Потом у незнакомца подошло и горячо увлажнилось во мне. Очень горячая сперма. И много ее. Пульсирует ветвь, и сперма прямо выплескивается. Горячо и просто по-человечески хорошо. У меня мурашки и иней – очень созрело все, я стонала. Я обильна. Я представляю, что он чувствует. Бывает такое, когда в дождливую осеннюю погоду в резиновых сапогах попадешь в кашеобразную грязь с водой. И вязнешь и вязнешь, все полнится вокруг этой плотной грязевой массой. И теперь он, незнакомец, топтался во мне и в обильной белой грязи. Горячая белая грязь. Прихлюпывает – как много! Двигаю всем… И тут звонит Андрей. Все мне сказал, а я теперь кричу:

-Андрей, выслушай и не бросай трубку!..

-Ну, давай, стерва! – орал Андрей. – Говори! Я с мобилы… В дороге уже… Говори, а я подъезжаю…

-Кто там? – незнакомец выдохнул мне в ухо. Я рукой внизу поправила и соскочила. Не поворачиваясь к незнакомцу, встала и побежала на кухню, чтобы нормально поговорить с Андреем. Все вытекало на бедра и белая струя упала на колено. Пахнет. Я не замечаю.

-Андрюша! – вытираюсь на кухне мягким фартуком. – Я не хотела этого делать! – кричу. – Все случайно произошло… Я полола грядку… она рядом… все!.. не нарочно, Андрюш…

-Да?

-Да я ее, блять, нечаянно, понимаешь ты это, придурок, или нет?

Наверное, проснулись соседи. Я дышу часто грудью. Успокаиваюсь. Кровь где-то в голове. Тихо теперь говорю:

-Андрюш, а ты где уже?

-На Переглавском мосту, - коротко сказал он, и в ухо посыпались короткие гудки. В коридоре на стене я вижу фотографию мамы. Мама! Я сейчас и теперь, наверное, уже навсегда останусь одна. Ты понимаешь, мама? Ты давно, мама, уже в загробном мире, где ад и рай. А я переношу тяжелые испытания здесь. Мне страшно, мамуля. Что будет через пять-семь минут? А, быть может, мамочка, мне просто оставаться на месте и тогда уже через пять-семь минут я буду у тебя? Страшно. Это страшно, мама. Если бы ты могла мне рассказать, что такое смерть и не больно ли это. А если и больно, то как долго? Не расскажешь?.. Мама!..

Знаешь, я что сейчас вспомнила, мамуль? Когда мне было шесть-семь лет… Помнишь?.. Ты отвозила меня в Раднево к тетке Алле. Помнишь?.. Ведь она, сука… Ты ведь не сразу узнала, мамуль, что она водила к себе по вечерам мужчин, а меня закрывала до обеда следующего дня в сарае… Я два раза, мамуль, вступала там в поединок с двумя крысами… Первую я убила руками… Схватила ее, блять, и задушила… Мне хочется реветь, мамочка… А вторую, долбила лопатой… Она орала, как кошка, как резаная кошка, а в это время тетя Алла извивалась на белой простыне и собирала внутри себя горячее и белое… И помнишь, мамуля, когда ты приезжала проведать меня, я стиснув зубы боялась говорить тебе правду, иначе меня Алла просто убила бы… А когда ты уезжала, я выходила на проселочную дорогу и говорила: «Мамуль, остановись! Так. Повернись ко мне. Фотографирую! » Я скрещивала свои маленькие пальчики, поворачивала ладони к себе и через треугольное окошко указательных пальцев смотрела на тебя, мамочка. Ты замирала. Я резко расцепляла пальцы, будто передо мной задвигалась шторка фотоаппарата и я запоминала твое изображение на фоне дороги в город. И потом каждый раз, когда тебя не было, и когда я снова ждала мясистых крыс в подвале, а Алла была на чистом и впитывала мужское горячее, я «смотрела» на эту фотографию, мама… Тогда я еще не знала, мамуля, что ты отправляла меня на лето к тете Алле, потому что сама принимала моего будущего отчима… И вот теперь почти такая фотка на стене в коридоре…

Фото поплыло, увлекаемое рукой незнакомца:

-Звонил кто?

-Одевайся! – побежала я в комнату и сама стала собираться.

-Типа того, что… нас-не-догонят… да? – прислонился он своим тонким плечом к косяку. Взгляд его улыбчатый. Сам обнаженный.

Я уже одета в джинсу, из комода хватаю «ПМ» и наставляю:

-Слушай… минута… и тебя здесь нет… тебе же лучше…

Он прихватил свою одежду и выбежал так на площадку. Никогда я его больше не увижу. Я и имени его не знаю.

Комкаю в сумку кое-какие вещи, бросаю туда же пистолет. Бегу к окошку. Машина темного цвета резко остановилась у подъезда. Выбегаю… Пыц, пыц, пыц…

Слишком стремительна я. Все во мне движется и зажигается. Я бегу к чердачному люку и вот уже восьмой этаж. Дрогнул лифт. Я на девятом.

Пыц, пыц, пыц… Теперь закрыт люк. Это препятствие. И надо открывать его. Лифт остановился на моем этаже. Андрей увидев раскрытую дверь, бежит теперь за мной. Выстрел снизу. Это он нажал на курок.

-Стоять!

Стреляю теперь я и замок соскакивает. Я выбегаю на крышу.

Пыц… Закусив губу. Тяжело. Чувствуется все еще проливающаяся сперма незнакомца…

…Всегда, это всегда было мечтой. Мой роман с Андреем не был романом. Это было больше, чем роман. Когда Андрей поднимал крышку рояля, комната наполнялась живым Моцартом, но если то была импровизация, то долгая и хрустальная нота ключом била из груди Андрея и ни что не могло остановить этот мир, мой странный и загадочный мир. Андрей часто мне играл. Как бы плохо ни было ему. Для него было главное – мое личное благополучие и никому меня отдавать он не хотел. У нас не было тогда ничего, кроме домика в пригороде, съемного домика и этого рояля, что стоял в большой пристройке.

И тогда я мечтала, а он поддерживал мою мечту: вальс… я в свадебном платье, а он – в костюме и бабочке…

Андрей стрелял без отдышков. Я едва унесла на крышу ноги. Спряталась и там. Выглянула из-за угла, прицелилась и дала один выстрел. Бегущий в белой рубашке, черных брюках и лакированных туфлях Андрей, рухнул без чувств. Солнце.

Таксист круто свернул вправо, когда эфэм-радио сообщило: «В городе опасный преступник. Женщина. Задержите. На ней джинсовый костюм и…»

Водитель вытянул резко руку, дернулся на заднее сидение, где была я. И придавил меня:

-Спокойно!..

-Не-э-э-э-т! – хрипела я… Мамуля, мамочка, я хочу видеть тебя… Помоги мне, пожалуйста…

Водитель жесткой венистой рукой тряс меня и пытался то ли удушить, то ли просто нанести боль. И еще, и еще… Я потянулась к своей сумке… Сине-красная и хрипящая и еле-еле вытащила свое оружие, свое спасение…

Нажала. Выстрел. Водитель распахнул дверь. Все случилось в глухом Рябининском переулке. Он выбежал, забежал с моей стороны. Я выстрелила еще. Он упал и спасся. Распахнул дверь, встал на ноги и теперь ступней ударил меня в грудь…

Я потеряла сознание. Это была одинокая квартира в пустующем двухэтажном доме. Таксист бережно отхаживал меня. А зачем он тогда бил меня? Применял ко мне разные лекарства и не отходил от меня. А к вечеру он сготовил ужин, и уже после чая впервые заговорил и объяснился:

-Я тебя узнал.

-Откуда вы знаете меня?

-Я сын твоего отчима. Ты обо мне не знала никогда.

Неужели это твой посланник, мамочка?.. Мой отчим часто насиловал мою мамочку и все это было у меня на глазах. Он был злой с вечно мокрыми руками. Но меня он никогда не трогал и за это ему низки поклон и пусть земля ему будет пухом. Он умер в восемьдесят пятом году от рака легких.

И теперь в затхлой комнатушке с отсыревшими дверными косяками и столом, застланным шинелью я сидела рядом с его сыном.

-Иди! – таксист показал мне пальцем на место возле себя. Я подчинилась.

-Разденься! – смотрит на меня и через паузу говорит. – Разденься сейчас же!

Я сняла джинсовую рубашку и джинсовые брюки. Тонкий свет полной луны не проходил сюда. Тут шторы. Тут лампочка и все. Лампочка без абажура.

-Снимай все дальше.

Теперь я была обнаженная. Мое нежное ухоженное тело, без лишних волосинок, чуть-чуть пахнущее чем надо, мое фотографическое тело теперь было под прессом ауры этого медведя, этого шОфера и ничего с этим нельзя было поделать.

-Учти, я не беру ничего просто так, - сказал таксист, сын моего отчима. – Ты получишь новый паспорт и немного денег, чтобы убежать за пределы. Я смогу это все тебе предоставить.

Не снимая одежды, таксист повалил меня на холодный пол. На полу были осколки штукатурки и какие-то рваные цементные осколки и камушки. На все это легло мое тело: спинка, аккуратные ягодицы. Да, мои аккуратные ягодицы, те самые, которые максимум что видели так это напряженные мужские половые члены с капельками на носу; но не острую же штукатурку! И теперь все это будет исцарапанным и красным. От таксиста не пахло потом, потому что он следил за своей внешностью. Он был приятен и это обстоятельство позволяло мне забыть о цементной крошке. Губами он пиявочно и мокро обжил мою шею. Я инстинктивно дрогнула:

-А… м-м…

-Не пугайся…

-Я не пугаюсь…

-Меня зовут Андрей…

-Мистика какая-то, - сказала я, когда грудка моя уже переливалась в его большой резиновой ладони (сосок благодарно упирался в его кожу). – Одни Андреи.

-Правда, Андрей?

Вместо ответа он расстегнул ширинку и с трудом вытащил все напряженное уже и просяще-буро-красное с оттянутой кожицей.

Я испугалась:

-Андрей, у меня еще сухо, очень сухо…

Он не послушал. Но больно мне не было. Заполнилось теплым телом мое длинное и сухое. Раздвинулось и теперь спешно увлажнялось. Таксист стал двигаться (мне никогда не нравилось смотреть на мужчин, имеющих контакт с женщиной, со стороны, а особенно на их некрасивую форму - в этот момент – двигающихся ягодиц, переходящих неживописно в ноги и спину).

Моя спина шкрябала цементные осколки. Но эту несильную, а скорее – неприятную, боль компенсировала идущая от влагалища установка на иней и сеточную рябь. Все это снизу взорвало меня:

-А-а!

Выгнулась, он рукой приподнял мою спину и дал четыре (то ли пять) толчков. С одним смешным водянисто-кисельным хлюпом все заполнилось внутри, и теперь стали ощутимы цементные осколки.

-Прощай! – сказал он утром. – Я действительно твой брат как бы. То есть сын твоего отчима.

-Угу, - я пошла ловить машину и поймала.

На вокзале у кассы меня схватил моложавый мусор:

-Поймал! Поймал! На пол, блять! Я сказал…

Рывком повалил меня к ногам стоящих людей.

-Что творится? – робко возмущался простой рабочий люд. – Кто грудью режет Аппенины? Отпустите девушку!

-Нет, - падал на меня мусор и теперь катился вместе со мной. Я достала из-за пояса «ПМ» и выстрелила ему в живот. На мне застыл мертвый милиционер. Тишина. На вокзале работает табло и часы. Я вылезла из-под него. Взяла свою сумку и пошла на выход. Там бросила пистолет в урну и побежала по железнодорожным путям.

-Каренина…

Это кто-то сказал вслед. Никто не сказал, нет. Это я сама так подумала. Жизнь кончена. Или только началась. Поезд прошел по правую руку, а я бежала по другому пути. Но меня теперь поймали. Два каких-то бойца с оружием.

Мамуля, неужели и после всего этого я должна буду жить?

-Нет, - сказала мне мама, - нет, доченька, пройдет время и ты отсидишь в тюрьме. Но ведь все же ты когда-то будешь свободна. И вот тогда ты начнешь свою жизнь. Новую жизнь. Без Андрея.

-Без какого Андрея, мама? – спросила я, мутно разглядывая скручивающих меня ребят.

-Ну, без того, - улыбалась мама, - без первого. Первого я имела ввиду.

-А-а-а… понятно… Но я не могу без него… Он был всем смыслом моей жизни… И я так и не выполнила свою мечту, ты же знаешь…

-Вальс? – лукаво смотрела мама.

-Ну да.

-Еще все будет, доченька, все будет…

На суде был мой Андрей. Я его подстрелила, конечно, но лишь ранила в ногу. Он давал показания:

-Она убила мою мать. Не знаю, Ваша Честь, что это было… непреднамеренно ли, или преднамеренно, но суть в том, что я не верю ни единому ее слову…

-Слову вашей матери? – спросил судья. Андрей напрягся:

-Простите, Ваша Честь, но это не смешно… Я имел ввиду подсудимую… И сказки о том, что она нечаянно тяпкой при прополке грядок задела висок моей матери… на моей даче… Простите, но это чушь собачья и только…

-Хорошо, - сложил судья пальцы, а мне стало дурно. – А какие у подсудимой были мотивы?

-Деньги, Ваша Честь, деньги, - ответил Андрей, вернулся на свое место и сел. А в перерыве он передал мне через конвойных записку: «Я убью тебя в любом случае». Мне бы передать это судье, но я его пожалела.

На зоне все по понятиям. Я помыла полы и выгладила свою робу. Мне еще осталось три тысячи шестьсот дней до выхода на волю и до обещанной мамой новой жизни. Это было воскресенье. Я кушала со своей подругой тортик, который мы сделали сами из хлебцев и сгущенки.

Вдруг человек в форме позвал меня:

-Тебя к начальнику колонии.

Я испугалась. Меня? К начальнику?

Человек в форме ехидно плеснул:

-Что ты смотришь на меня, будто я твоя мама, а?

Перед дверью канцелярии начальника колонии пахло жареным картофелем. Правда, пахло картофелем. Я была напугана. Дверь открылась, и я вошла. Кто открыл дверь, мне не понятно до сей поры. У окна спиной ко мне стоял полковник. Наверное, полковник.

-Так за что осуждены были? - вдруг без привычного человеческого приветствия обратился начальник колонии, и все еще не поворачиваясь ко мне.

-За убийство матери своего друга. В висок. И за убийство милиционера. В живот.

-Срок?

-Десять лет.

-Мало. Подкупили судью?

-Я беременна.

Он резко обернулся:

-От кого?

-Андрей?.. – я упала без чувств.

Пришла в себя, когда надо мною колыхался тюль окна. Свежий поток воздуха и прочая лабуда.

-Андрей, - ласкала я себя этим именем. Он снял полковничий китель и подложил мне его под голову. Подушка.

-Я же сказал, что найду тебя всегда и везде.

-Ты убьешь меня, Андрей?

-Прежде ты скажешь…

-Да. Дай мне сначала родить твоего ребенка, а потом… ты можешь убить меня… я хочу к маме…

-К маме? – он лег на меня. Левым плечом уперся в мое плечо, а обеими руками схватил меня за ягодицы. Подбородком упирался в мою ключицу. Сорвал с моей попы чулки, трусы и вставил за каких-то пару мгновений. Это было самое быстрое за всю мою жизнь. Уже на третьем качке, Андрей прижал меня к полу спермой. Я вскрикнула от боли:

-А-а! Хватит!

Он ущипнул меня пальцами за ягодицы и взасос приклеился на секунду к моей шее. Чмокнул и поднял голову:

-Все уже, тварь!

Вытащил. Натянул кожицу назад и оставшиеся капли упали то на мое колено, то на пол, то еще куда-то.

-Ребенка не будет. Сейчас все сделаем. - он подошел к телефонному аппарату. – Санчасть? Варишову ко мне. С инструментом. Да.

Не одеваясь, я встала, ладонью придержала сперму, а свободной рукой взяла хрустальную пепельницу. Одним взмахом раскрошила его висок. Он погиб тут же.

Я вскочила. Андрей посмотрел на меня и сам приподнялся. С ночи на его голове кошмар в волосах:

-Что ты, солнце?

Я мычала долго. Встала. Подошла к столу и попила желтой воды из графина. Андрей протянул руку и ладонью погладил мой лобок:

-Бритый и шершавый. Смешно. Ложись. Прохладно ведь.

Я легла и прижалась:

-Андрюш, мне приснилось, что я убила твою мать и за это теперь сижу в тюрьме. А потом я убила тебя за то, что ты – начальник колонии.

Он рассмеялся:

-Глупышка! Я буду любить тебя всю жизнь. Веришь?.. Ну и слава богу, что убила ты вовсе не мою маму, а мою бывшую. Это раз. На поогоны у меня аллергия – ты же знаешь – это второе. А третье… Вот маме и надо позвонить…

-Слушай, а где она?

-За границей, солнце, - он встал и пошел к зеркалу бриться. – За-гра-ни-цей! Ну, точный адрес тебе ни к чему. Ты сделал свое дело, освободила меня от обузы. Обуза кормит червей. Правда, здорово? А моя свиданка с тобой уже заканчивается.

Скоро пришел конвоир. Андрей шепнул на прощанье, придерживая меня за талию:

-Двести штук.

-Зелени? – спрашивала тихо я, косясь на ожидавшего конвоира.

-Да. Банк знаешь. Все. Не знаю, увижусь с тобой еще когда-нибудь или нет… Но, наверное, я тебя люблю… М-да…

-Давай я к тебе приеду, когда выйду…

-Брось! – улыбнулся он. – Тебе еще… ого-го!.. Я же мужчина и мне нужна будет женщина, семья. А если надо, то я сам тебя найду. О’кей?

Я растерялась. Он бросает меня. Губами едва успела:

-А вальс?

-Ах, вальс! – вдруг запечалился он. – Ну, ладно.

Поставил свой чемоданчик на пол. Взял с кровати белое полотенце и накинул мне на плечи. Из чемоданчика достал галстук-бабочку:

-Вот. Специально для этого случая готовил. Ну?

В белом полотенце поверх робы я кружила в этом странном танце. Андрей просто держал в одной руке бабочку, а другой вел меня. И подпевал:

-На-на, на-на-на…

Конвоир улыбался:

-Время, товарищи!

Андрей остановился, оставил мне бабочку и склонил голову:

-За все спасибо. Не забудь код доступа к бабкам своим в банке.

И ушел.

Я вышла. Девочке моей уже четыре года. Я приехала в Москву в августе девяносто восьмого года. Не дойдя до банка, услышала политическую и экономическую новость. Денег я не получила. Доча хотел кушать. Я устроилась посудомойкой в ****ское кафе где-то на переферии. Вот и все. Дочка очень похода на Андрея-таксиста, что мне приснился. Две капли. Спаси и сохрани!..