Катрин

ДИСКЛЕЙМЕР

Строго Двадцать один ПЛЮС и Пятьдесят МИНУС. Категорически нельзя читать людям с любыми формами сердечно-сосудистых и прочих нервных заболеваний, беременным и кормящим матерям и отцам. Все совпадения считать совпадениями, всё от начала и до конца – художественный вымысел, ничего из нижеописанного не было в природе, вся эта писанина, как там это говорят, носит развлекательный характер. Поехали.

Глава 17

«Катрин»

19 мая 2007

С Викой мы расстались практически мгновенно. Ещё вчера мой дом был полон детского смеха и разливавшимся вокруг ароматом пирогов с яблоками, а сегодня я один в пустом холодном доме, пытаюсь прийти в себя после моего концерта без заявок.

Я не помню, что было после того рокового момента после прочтения Викиной записки, сколько времени я находился в отрешённом состоянии, в отключке. Воспоминания начинаются с того момента, как я умывался утром холодной водой. Поднимаю голову, смотрю в зеркало и ничего не понимаю. Что с моим лицом. Моей мордой… моей рожей… Всё вокруг казалось каким-то чужим, новым, незнакомым, такое ощущение, что я проснулся в чужом теле, в незнакомом месте. Нет, не прямо, как в том фантастическом кино с заменой тел, нет, но какое-то половинчатое ощущение было. Вроде бы и я, но не совсем себя узнаю, потихоньку окружающая обстановка стала становиться мне ближе и привычней. Позже, мой врач мне говорил, что у меня был какой-то инсульт в лёгкой форме, но я легко отделался и чудом оправился от этого потрясения.

Потом я вспомнил про записку, кинул на неё взгляд, вспомнил, что произошло накануне, закрыл глаза ладонями, вернулось чувство стыда и горечь какая-то, такое дикое сожаление меня накрыло в тот момент.

Детишек безумно жалко стало, Вику мою родную половиночку, безумно жалко стало. За что я с ней так подло поступил? Поступал. Все эти долгие годы. Мою сладенькую булочку с яблочным повидлом, мою вкусняшку Викулечку. Подло и беззастенчиво использовал. Горько так стало.

Примерно такое же было чувство, как жалко бывает людей, скорбящих в чёрных одеждах у гроба своего любимого, самого близкого и родного человека. И опять же, не прям так буквально, однозначно, но какая-то часть такого сожаления в душе возникла. До меня дошло страшное осознание того, что я для себя умер, вчерашний «Я» умер скоропостижно и безвременно.

И самое странное, что меня и сейчас удивляет, что тогда, 17 лет назад, я даже не подумал о том, чтобы как-то исправить положение, чтобы вернуть мой, раскрашенный в яркие цвета, локомотив, на рельсы жизни, а наоборот, я принял действительность такой, какая она есть, что «вот и всё, вот и новая жизнь началась». И надо как-то жить дальше, выстраивать всё заново, искать всё по-новому, привыкать ко всему новому, и надо просто жить.

Вика к вечеру перезвонила мне сама. Странное было чувство. Стыд захлёстывал с такой силой, что хотелось провалиться сквозь землю, но я ответил. Спокойный ангельский голос Вики.

— Я тебя не потревожила, любимый? Как ты там?

— Нормально, — отвечаю без интонации, — всё хорошо…

— Родненький мой, ты за нас не переживай, мы у мамы. Когда ты примешь решение, дай знать. Я тебя очень сильно люблю…

Я молча повесил трубку.

Не буду в подробностях расписывать все наши дальнейшие договорённости по поводу поддержания материального благополучия моих родных, скажу лишь, что все последующие годы, я от всего сердца поддерживал их материально, и организационно помогал своим детям и супруге, и до последнего момента у нас было всё максимально хорошо, если так можно выразиться, в отношениях.

В последующие дни и недели новая жизнь захлестнула меня с головой, всё, что было раньше – осталось позади, а крутить головой – не в моих правилах. Мой семейный локомотив остался на боковом пути, а я сел на «одноместную дрезину» и рванул дальше по ровным рельсам навстречу своему закату.

Всё лето я летел с разной скоростью, то ускорялся до двух женщин в неделю, то замедлялся до одной женщины в две недели и так далее, пока в моей новой жизни не наступил особенный этап.

сентябрь 2007

В очередной раз Шэфашэф направил меня во главе контрольно-ревизионной комиссии, с ответственным заданием по проведению финансово-технической ревизии объекта жилищного строительства на Кавминводах. Практически дома. Хорошо, думаю, месяцок поживу в домашних условиях, с родителями, благо, Пятигорск под боком, 20-30 минут неспешной езды по пробкам.

По обыкновению, на время ревизии, я с сопровождающими меня двумя-тремя «полевыми» ревизорами, занимаю кабинет заместителя генерального директора, заочно по кадровским документам знакомлюсь со всем штатом работников, изучаю основные документы по организации. Вызываю на собеседования  работников, причастных к проведению проверки.

В ходе проведения ревизии этого пятигорского Стройтреста, как обычно, мною выявлены масса нарушений финансово-хозяйственной дисциплины, задвоенные счета, «левые» счета-фактуры и накладные от фирм-однодневок на несуществующие материалы и сомнительные акты выполненных работ на оказание разного рода виртуальных услуг на внушительные шестизначные суммы… Хочу, для начала, вызвать к себе бухгалтершу-материалистку. Жму на кнопку.

— Наташенька, солнышко, будьте так любезны, ээээ, Медведеву. Да, Медведеву ко мне вызовите.

Ну, думаю, сейчас ввалится какая-нибудь очередная овальная свиноматка в лосинах, начнёт мне что-то тут хрюкать про: «А шо такоэ а!? », или тупить: «А я не знаю-аэ», «А я не помню-аэ»…

Открывается дверь, и… вплывает ко мне эталонная белокурая бестия, сексуальная фотомодель с обложки глянцевого журнала, в облегающей бежевой мини-юбочке, в белоснежной блузочке с рюшечками и глубоким декольтэ. На высоченных шпильках. Ростом сама где-то метр-семьдесят, ножки точёненькие, жопка персиком, сиськи дыньками, мордочка смазливенькая, типичная «лисичка-сестричка», почти как Света Ходченкова, только без уродливых родинок, глазки серенькие, прищуренные, хитренькие, какие-то.

— Здрасьте, здрасьте, я Катя…

— А-а-а-а… Здравствуйте Екатерина Паллна, а я Вадим Дми… — закашлялся, продолжаю, — просто Вадим…

Лыбу тяну до ушей, подтянул пузико, грудь колесом, метнулся кабанчиком навстречу, выдвинул кресло, пригласил Катерину присесть…

Дальше у нас диалог был, ну просто обоссаться! Это надо было видеть и слышать. Попробую максимально близко к оригиналу воспроизвести.

— А вы знаете, Екатерина, я тут обнаружил у вас некоторое количество недочётов, определённо, есть несколько недостатков и замечаний по документации, и… я даже не знаю, как быть, не знаю как быть… как быть…!? Придётся Вас… наказывать, Екатерина!

С напускной строгостью развожу руками. Катюха зарделась, глазками хлоп-хлоп.

— Ахх! Как же так, как же так, Вадим… э-э-э, наказывать? Меня? Ладно, — вскидывает свою белокурую головку, — я готова на всё! Наказывайте… Ради спасения чести нашей бухгалтэрии… я готова ко всему… К любому вашему наказанию… Даже, к самому жёсткому! Ну и… когда мы с вами приступим? — закинула ножку за ножку, подалась вперёд, ещё больше оголив декольтэ с дыньками и томно приоткрыв свои клубничные пухленькие губки.

У меня аж прям… встал по-взрослому. Сижу, ёрзаю, а фудзияма вот-вот случится, говорю:

— Екатерина, а давайте я вас после работы отвезу… домой? — и сглотнул, как мне показалось, громко на весь кабинет, пол-литра слюней.

— А давайте… Вадим Дмитриевич, давайте… отвезите меня, отвезите… И посильнее… — томно, полушёпотом, откидываясь на спинку кресла, пропела Екатерина, облизнув нечаянно губки.

Время до конца дня длилось вечность. Стрелка на часах напротив, тикала всё медленнее и медленнее… создавалось такое впечатление, что вот-вот, и она замрёт. Вскочу с кресла, похожу-похожу по кабинету… сам-себе говорю: «Вздрачнуть? нет… нет.. нет…» Опять хожу-хожу-хожу… «А может вздрочнуть…? Нет – нет - нет - нет… Держись, казак, атаманом будешь!!! »

Ф-ф-фу-ух… Наконец-таки! Семнадцать ноль-ноль… Вызвал снова к себе «эту как её там Медведеву», сидим, ждём… Катерина что-то мурлычет, стандартное бабское, про котяток каких-то, про подружку-дурочку, даже не помню, что. А сам хожу туда-суда, туда-суда, мотор колотится… Смотрю в окно, конторский бусик-мерседес с бабами и легковушки-служебки со специалистами потихоньку разъехались, говорю.

— Катерина! Наш рабочий день окончен! А давайте…. А давайте… в Ресторан!?

Катерина подняла томный взгляд.

— А давайте… В ресторан… И побыстрей!

Директорский «кукурузер» на 001-х номерах домчал нас до ресторана «Кавказ» за считанные минуты, сели, заказываем по меню… Я стараюсь скромненько так, чтобы ароматным амбрэ потом не шокировать свою партнёршу, по мелочи так - кофе, двойной эспрессо… Катюша, видимо, поняла намёк, и чтобы тоже не отрыгивать мне помидорным салатом с майонезом, так же по-скромненькому заказывает себе мясо с итальянским названием, и ещё там… какое-то мясо, фуагру… И ещё вино какое-то итальянское.

— Да вы, — говорю, — хищница, Катерина!

— Ох, Вадим, ещё какая, ещё какая хищница, а хотите, для вас я буду Тигрицей? Или Пантерой? Но не переживайте, у меня всегда с собой есть лейкопластыри, не переживайте…

От одного её голоса у меня возникал такой дикий спермотоксикоз, что аж зубы сводило. А яйца застывали в бетонном монолите. Ну скорей-бы уж, думаю… всё-таки, зря я не вздрочнул, зря…

Пока ужинаем, я шлифую в голове сценарий, говорю.

— А вы знаете, Катерина, именно здесь, только здесь, в этом особом шикарном отеле, можно наблюдать уникальный вид на Кавказский хребет? Именно поэтому этот отель и называется – «Кавказ», потому что с окон его номера «Люкс» на пятом этаже открывается уникальный вид на Эльбрус!

— Да что Вы!? — картинно удивляется моё обретённое сокровище, — с удовольствием хотелось-бы посмотреть на этот ваш… хребет, но только не позднее 20.00, мне же ещё завтра утром на работу надо…

Сказано-сделано, в считанные минуты мы уже «в номерах», буквально с ходу повышаю тон.

— Катерина! А к какой-такой, стати вам ещё вид на Эльбрус!? Я же вас наказывать собирался, а вы мне голову заморочили, а! — почти перехожу на окрик.

Катерина, невозмутимо присаживаясь на край кровати, томно, нараспев.

— Ах… Ну уже наказывайте меня, Вадим Дмитриевич… Наказывайте… а-а-а-х… — и откинулась назад…

Да, скажу я вам. Такой «фудзиямы» у меня ещё никогда не было. И не просто обычная стандартная «фудзияма», а еще и «кракатау» и «везувий», «попокатцепетль», где-то даже «эйяфлайяёкуддль», и немножко элементов отечественной «ключевской сопки». И так, и вот так, и эдак, и спереди, и сзади, и по-диагонали, и сверху, и снизу, и прямо, и криво, и наоборот, и справа, и слева…

Сколько длилась эта экзекуция, не помню. Но где-то часа в два, в три ночи у Кати задилинькал старенький «нокия». Катюша матюкнулась, блякнула что-то про себя.

— Ма-а-а-м… ну в самом деле! У меня же финревизия, да всё нормально, да… да… работаю… с ноль-третьего счёта выбираю, да…, всё хорошо, не переживай мамуль. Да-да… покушала-покушала… Завтра? Завтра выходной у меня… Ждите…

Я лежу, глаза в потолок, ощущение такое, как будто я — сдутый плавательный матрас, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой… В районе промежности чувствуется какая-то «чёрная дыра», вселенский вакуум. То-есть, совсем ничего не чувствуется. Кое-как прохрипел.

— Катюша… выходной завтра…, и послезавтра…, напишешь «без содержания» по своим «женским» вопросам, я тебе втройне компенсирую, на работе прикрою.

15 сентября 2007

Сроки проведения ревизии уже поджимали, я не выходил из кабинета сутками, столько всего надо было утрясти и вывернуть шиворот-навыворот, уже красные чёртики в глазах прыгают… Звоню кенту в Грозный.

— Алло, Мавлади, брат, Ассаламу Алейкум, брат, сделай доброе дело, мне надо отсюда, с твоего горячеводского участка пять «камазов» гравия, три «камаза» песка и 12 машин строительного мусора, ещё надо от твоей конторы восемь счетов-фактур и пять накладных от 1, 2 и 12 августа за наличный расчот… Денги не вапрос, я тибе в пятницу в гости приеду, поговорим.

Ещё пара-тройка подобных звонков, несколько утрясённых моментов и вроде… всё ровно. Нажимаю на кнопку.

— Наташенька, солнышко, вызови ко мне эту… как её там, Медведеву! — повышая голос на последнем слове.

Катюша в этот раз зашла ко мне уже без этих своих ****ских приколов, спокойная, тихая, адекватная. Личико чуть встревоженное, осанка сжатая, скукоженная вся.

— Что-то не так, Вадим Дмитриевич? Какие-то ещё недочёты по моей работе есть? Что-то серьёзное?

Сижу, как памятник, глаза в бумаги, лёгким жестом.

— Присаживайся, Катюш… — полуминутная пауза, поднимаю глаза поверх очков, — Да, Катя, именно так, что-то серьёзное. Весьма серьёзное.

Теперь смотрю, уже Катюха, бледная, как мел, громко сглотнула в гробовой тишине. Я продолжаю.

— Да ужь… Генеральный и зам. по безопасности уже в СИЗО, вот такие вот пироги с котятами… Веселуха, одним словом. — Катрин смотрит на меня не моргая, на глазах наворачиваются слёзы, губёшки подрагивают, ещё секунда, и она взорвётся в истерическом припадке. Думаю, хватит мучать девчёнку, слегка улыбаюсь, — Катюша, я вижу, у тебя… университет, так, специальность: «Бухучёт, анализ и аудит…» Сильно… Сильно… Стажу, правда, маловато, год всего, но это решаемо, думаю, тут, как Москва скажет.

Катя хлопает реснищами своими, лицо выражает крайнюю степень недоумения.

— Да, Вадим Дмитриевич, университет. Ярославский. Бухгалтер. Красный диплом.

Я смотрю на неё, уже как старший товарищ, как-никак, 11 лет разница в возрасте, говорю:

— Бухгалтер, значит… А как насчёт Главного Бухгалтера?

Катюша вытаращила глазищи, хватает ртом воздух – ап-ап-ап…

— А как же… Как же Элеонора Евстафиевна? Она же главный бухгалтер? И почему я?

Решив вскрыть карты и не мучить это ангельское создание, уже доверительным тоном, с теплотой в голосе, полутоном, говорю.

— Катюша, зайка, ты знаешь, я сделал… всё что от меня зависело, я не фашист какой-то, и не дьявол. Например, твои мелочи, которые даже на увольнение не тянули, максимум, там, на выговор (тут я слукавил, конечно), я уладил за пять минут и мне это не стоило практически ничего. А вот, те моменты, что касаются непосредственно первых лиц предприятия, тут я просто обязан был предоставить всё наверх. Там слишком много фатальных нарушений и явных злоупотреблений. Как ни прискорбно, но вашей Элечке светит от трёх до пяти, но это пока между нами, хорошо? Генерального и зама по безопасности однозначно надолго закроют. И ещё… запомни, это лично по тебе – на второй промплощадке лежит 60 тонн гравия, на третьей – 45 тонн песка, а в утиль-зоне, на балластной, 120 тонн «вторички», запомнила? И в-третьих… завтра привезут документы из Грозного, подшей их, как положено в «десятку», в «двадцать первый», сама разберёшься, старую свою «залипуху» всю выкинь, ясно? Позже я тебе дам полный материал по ревизии, изучи его досконально, я потом тебя проверю. Это очень важно. Тебе понятно?

Смотрю, Катюха губками трясёт ещё больше, глазки распухли и налились слезами. Схватила меня за руки.

— Спасибо вам, спасибо, Вадим Дмитриевич, я не ожидала всего этого, что так всё…, спасибо Вам, спасибо… Я не знаю, как мне вас благодарить…

Я встал, подошёл поближе к моему Сокровищу, обнял её за плечи, улыбнулся, почти шепотом говорю:

— Катюша, успокойся, я же от всей души, я искренне рад был тебе помочь, всё, что в моих силах, сделаю для тебя, и знаешь… скажу тебе откровенно, прости меня, пожалуйста, пошляка старого, что я воспользовался твоим положением, но поверь, это был самый лучший вечер в моей жизни, я, может быть, жить захотел, может быть, теперь я захочу снова быть человеком. Я тебя никогда не забуду, ты была настоящей… хищницей, даже, тигрицей!

Катюха растаяла, как нежное пироженное, улыбнулась в ответ, говорит извиняющимся тоном:

— А я была очень злая на вас в тот вечер, мне сначала хотелось сделать вам больно, но потом… Вы были такой сильный, такой… дикий, такой… мощный! Как медведь! Такой… ненасытный… И мне тоже… очень понравилось…

Мы друг другу улыбнулись искренне, по-доброму, и… всё... Через три часа я взлетал на боинге из Минводского аэропорта к новым приключениям, новым городам, новым людям.

20 сентября 2007

На приёме у Шэфашэфа в какой-то момент зависла звенящая межгалактическая тишина. Он тихо, устало, с горечью в голосе сказал.

— Жаль. Очень жаль. Я не подозревал, что у нас всё будет настолько печально. Вадим, спасибо вам, спасибо за работу. – 2-3 секундная пауза, — Ещё что-нибудь?

Я железным тоном.

— В дополнение ко всему вышеизложенному, считаю своим долгом Вам сообщить, что я взял на себя личную ответственность, и в данном деле вывел из-под удара бухгалтера-материалиста, а все финансовые риски, связанные с нарушениями в работе данного специалиста, я компенсировал из собственных средств. Я это сделал, так как посчитал нужным, что в данном деле ни к чему, чтобы фигурировала фамилия… Медведева.

Шэфашеф, помолчав несколько секунд, отбив своими пальцами по крышке стола ритм какой-то мелодии, сделал глубокий выдох и почти в пол-голоса грустно произнёс:

— Да… ужь… это точно… Мы все с таким трудом тянем его на выборы, даже Сам-Сам за него хлопочет, да… Вы метко подметили, никто даже близко не позволит нам упоминать такую фамилию… Особенно в обнародованных материалах проверки. Журналистам только покажи палец, они всю руку по локоть отгрызут. Боюсь даже себе представить последствия для нашей семьи… А вы ещё и… не по годам мудрый, Вадим…

После очередного глубокого выдоха, Шэфашэф произнёс.

— Вы всё правильно сделали, я Вам лично благодарен, и на будущее, попрошу, вот вам мой номер, — он от руки написал на листке номер телефона, — чтобы у вас, упаси Бог, если возникнет желание меня обмануть или сделать что-то по своему усмотрению, звоните мне в любое время дня и ночи. Я помогу, обязательно Вам помогу. А сейчас зайдёте в финансовый департамент, от моего имени возьмёте всё, что вы потратили из личных средств, дополнительный бонус будет Вам позже. И ещё… Вы что-то хотите попросить у меня за эту… Медведеву?

Я буквально опешил, запинающимся голосом говорю.

— Д-да, я мог бы порекомендовать её на должность главного бухгалтера. Она очень грамотный специалист, краснодипломница, трудоголик, не замуж-ж…

Шэфашэф прервал мою пулемётную тираду.

— Хорошо-хорошо, идите, пусть будет так…, и ещё, постойте… Вадим, я вас хотел сегодня… выгнать… ну ладно, не давите мне на жалость, идите, идите работайте…

Ещё до отлёта из Москвы мне стало известно, что заместителя начальника департамента безопасности Холдинга выгнали с работы…

21 сентября 2007

Дальнейшая политика моего руководства меня немножко удивила, ибо меня тут же ознакомили с приказом о назначении меня Замдириком и командировали обратно на тот же самый проверяемый мною объект строительства на Кавминводах, и поручили курировать дело по возведению этого жилого комплекса до сдачи в эксплуатацию. Сказано-сделано, пулей лечу обратно в Пятигорск.

Катрин, с круглыми от удивления глазами, встречала меня на следующий день в офисе, вскорости она заняла кабинет Главбуха, а я шмонаю нового Гендира, старого прожжёного московского строителя, отстроившего с свои годы всю Московскую Область, всё там вынюхиваю и блюдю, весь такой «в окопах», «в трусах-и-в-каске».

Операционные расходы у нас по итогам третьего квартала упали на треть, темпы строительства ускорились на четверть, мало-помалу, мы вошли в график и даже шли с небольшим опережением.

30 сентября 2007

В последующие дни Екатерина Павловна заметно преобразилась. Бывшая белокурая бестия, светская львица и секс-бомба Катрин вдруг сменила имидж, поменяла красные высокие шпильки на аккуратные чёрные лакированные лодочки со средним каблучком, вместо ****ской мини-юбочки и блузки с декольте до пупка - подчёркивающий фигурку, строгий костюмчик из плотной тёмной ткани, собранные на затылке в узелок волосы, личико украсили элегантные очки с золотой тоненькой оправой, а в руках непременно была бордовая папочка с золотым тиснением «Главный бухгалтер. На подпись».

Где-то пару раз в неделю, а то и раз в неделю, мы непременно с ней выбирались куда-нибудь на светский раут, были у нас иногда и тесные, романтические отношения, но уже того ожесточённо-экстремального, дикого, необузданного, разрывающего плоть, страстного и взрывного «извержения вулканов», уже не было.

Иногда от неё можно было ожидать внезапного «сюрприза» в обеденный перерыв прямо в моём кабинете, иногда в гостиничном номере она всю ночь была томной ленивой сонной кошкой, выворачиваясь и извиваясь в разных вариациях, утопая в океане удовольствия, и только вздрагивая от накрывающего её наслаждения.

Я видел и чувствовал, что в наших отношениях она всё чаще и чаще становилась потребительницей, активность и инициатива ей были уже не интересны, она могла часами нежиться и изнемогать от удовольствия, но после всех наших встреч, взгляд её всё чаще и чаще смотрел куда-то «туда». Одним словом, истинная кошачья натура Катерины с каждым днём проявлялась всё отчётливей.

Здесь промежуток в 8-9 глав

«Фотография девять на двенадцать»

Вчера кто-то из пацанов на форуме в очередной раз затронул тему моей измены с сестрой жены, на меня накатили воспоминания, горечь в душе, весь вечер думки в голову лезут. Так я и не смог заснуть, всю ночь крутился-вертелся, под утро, часа в четыре, подскочил, решил написать эту главу. Не могу больше, кошки на душе скребутся, пишу, и аж выть хочется. От злости, от досады, от отчаяния, от бессилия.

Год назад, Москва, промозглый мокрый ноябрь 2023 года, ещё с Домодедова меня встретил сын Владик и дождь косой с ветром. Нормальный хозяин в такую погоду даже собаку на улицу не выгонит. Ненавижу Москву. Как-то я задался вопросом, мол, что за название такое дурацкое? Москва. Ботва, брюква, плотва, квашня, квакша… Короче, выяснил через энциклопедии, что Москва – это промозглое, мокрое, мерзкое, гиблое место, болото, одним словом. Поёжился. Поскорей-бы уже обратно в Благовещенск, в настоящие «сибирские морозы». Да, холодно там, но сухо и свежо. Какого хрена сюда нашу Катюху занесло…? Жила бы себе дома в Пятигорске, королевой всея Камвинвод была бы…

Так вот, сижу, смотрю я на это милое личико, фотография маленькая, всего–то, примерно, девять на двенадцать, как в той песенке Ирины Аллегровой: «Фотография, девять на двенадцать, с наивной подписью «На память», бла-бла-бла, фотография юной странницы, смотрит мне в душу улыбчивый взгляд…» Что-то подобное. Не помню точно текст той самой песни, а всё равно в башке крутится.

В горле ком, слёзы душат, вспоминаю всё до мелочей, поглаживаю её кукольное личико пальцами, вспоминаю. Катюша. Милая, улыбчивая, безобидная, нежная, добрая, ласковая, весёлая, жизнерадостная, лучезарная, взрывная, взбаломошная, непосредственная, любимая… Любимая? Да, всё-таки, любимая, чего уж кривить душой. Любил я её. С самого первого взгляда влюбился ещё в сентябре 2007 года. А вот меня она совсем не любила. Я это точно знаю, я это чувствовал, ощущал кожей, как говорится. Использовала она меня, когда ей нужно было, пользовалась мной по своему усмотрению, игралась, как кошка с мышкой, иногда разрешала владеть всеми её прелестями, иногда позволяла доставлять ей удовольствие, но никогда не пускала к себе в душу. Чужой я был для неё.

И всё-таки, Катюха тогда ещё, семнадцать лет назад, была гораздо симпатичней своей старшей птицеподобной сеструхи Татьяны. Мосечка Катькина такая смазливенькая, светлая, чистая, что-то среднее между Мэрлин Монро и Светланой Ходченковой, только без родинок. Катюха тогда тоже была эдакая эталонная блондиночка, даже натуральная блондиночка, глазки хитренькие, лисичьи какие-то, личико ровненькое, кожа идеальная, беленькая, ни одной родинки, ни одной папилломки, ни одного шрамчика, ни одного прыщика, просто как бархат. На всём теле идеальная ровненькая бархатная кожа. Когда я видел Катюху, у меня всегда непроизвольно случался стояк, иногда даже и в присутствии жены. Стыдуха, аж ****ец. Еще тогда, в сентябре 2007 года Катрин меня приворожила своими сказочными прелестями, и пока мы с ней целый месяц встречались по-взрослому, я летал в облаках кайфа и плавал в океане наслаждения.

Катькиного романтизма в отношениях со мной хватило ровно на месяц, и уже ближе к ноябрю 2007 года она стала поглядывать «налево», втихаря зажималась в коридоре офиса с нашим энергетиком Толиком Осадчим, а когда я завёл серьёзные отношения с её старшей сестрицей, с Кукушей, Катрин тут же, освободившись от моей удавки, закрутила роман с тем самым Толиком. А когда Толян уезжал куда-нибудь по работе на день-два, то Катюха умудрялась крутить шуры-муры с местными пятигорскими ненасытными любвеобильными армянями.

Нормальный такой пацан был, этот Толик. Высокий, худой, с короткой стрижкой, обычный русский мужик, лет на десять младше меня, средний во всём, и в работе, и в общении, и интеллектом не особо одарённый. Единственный его выдающийся маркер, отличавший Толика от всех остальных высоких русских  худощавых коротко стриженных мужиков – это его огромный рубильник «а-ля Иван Грозный». Что он там с Катькой вытворял своим носом, можно только догадываться, но как-то Кукуша мне обмолвилась словом, мол, Катька от Толяна сквиртует аж на метр. Ну что тут не понять. От такого носяры любая тёлочка ссаться кипятком будет.

Вскорости, после нашей с Кукушей свадьбы, Катька с Толяном тоже поженились, пару месяцев ещё поработали в Пятигорском офисе и осенью 2008 года после рождения моего Пашки, они стартанули вдвоём в Москву, к Толику на «малую родину». Там они так же устроились в строительную фирму и так же работали вместе за большие маасковские бабки ещё где-то два-три года. Снимали в Москве квартирку в одном доме с родителями Толика, где-то на Шоссе Энтузиазистов.

Кукуша мне рассказывала, что Толян с Катюхой старательно пытались завести ребёночка, но у них ничего не получалось. Даже эмбрион из пробирки не приживался у Катьки, внутри её идеального тела. Всё-таки, многолетнее ****ство и маточная спираль оставили свой след. Катька волком выла, лезла на стенку, умывалась слезами и, в конце-концов, даже хотела разводиться с Толиком, как вдруг.

Одним прекрасным московским утром Катьку вызвали в бутовский морг на опознание. С её слов, когда она приехала в больницу, её подвели к каталке и откинули полиэтилен. На каталке лежало жареное обугленное длинное худое обгоревшее тело с… длинным рубильникоподобным носом. Катька упала в обморок.

Вот так бывает. Энергетик с многолетним стажем, с пятой группой допуска свыше тысячи вольт, полез с гаечными ключами и закатанными рукавами в трансформаторную подстанцию со знанием дела, и там же сгорел заживо. Ещё тридцати лет пацану не было. Ни детей после себя не оставил, ничего, кроме светлой памяти и одного килограмма праха в колумбарии на Котельниках. Родители Толика после его гибели замкнулись в себе и с Катькой практически не общались. Она, бедненькая вдовушка, помыкалась пару месяцев, бросила Москву и вернулась обратно к своим родителям в Пятигорск.

После всех этих трагических событий Катьку как подменили. Теперь на её прекрасном кукольном личике улыбка появлялась лишь по великим праздникам, её звонкий радостный смех уже больше никогда никто не слышал. Она уже не восседала по-обезьяньи, писькой наружу, враскорячку на своём любимом кресле. Стала много курить, присела на креплёное винцо.

Личная жизнь Катьки тоже круто изменилась. Она уже больше не шлялась по ночам абы с кем, у кого хер потвёрже, да подлиньше, теперь она всё чаще появлялась в компании с каким-нибудь возрастным богатеньким дяденькой, зачастую старше её родителей, зачастую не говорящим по-русски, зачастую на чёрном лимузине с личным водителем. Она могла пропадать с новым ухажёром по два-три дня, неизвестно где, не давая о себе знать. Крутая и дорогая во всех смыслах, Катрин, вскорости купила себе шикарную двушку в самом центре Пятигорска и мерседес МЛ-ку красненького цвета. В таком ритме жизни наша Катюха кружилась до осени 2018 года. Ни семьи, ни детей, никаких обязательств. Кошка, которая гуляет сама по себе.

Тогда в моей жизни был крайне тяжёлый период, череда смертей моих родных и близких, семейные неурядицы, у моей Кукуши в августе случился выкидыш, после которого она резко изменилась, стала злая, раздражительная, начала бить детей, повышать на меня голос, наше семейное счастье дало трещину. Стали спать на разных кроватях. Кукуша потихоньку сходит с ума, никакие лекарства, никакие свечки в церкви и никакие психологи ни за какие деньги, не помогали. Таня стала совсем другая. Злая. Чужая.

В сентябре я, внезапно, по прихоти новых хозяев, потерял любимую работу. Передел собственности, понимаешь-ли, да и слишком многим я там дорожку перешёл. Хорошо, хоть не прирезали в подворотне или наркоту не подкинули. И на том спасибо. Ещё и тубарет десятилетний с пробегом под двести тысяч, подарили, пять окладов дали. Щедро. Грех жаловаться. Как раз подарочек на день рождения. А насильно мил не будешь. Переживём.

Как-то еду по Пятигорску в поисках новой работы, вдруг звонит Катрин.

— Вадя! Срочно! Спаси! У меня катастрофа! На кухне кран фонтаном бьёт, что делать?

Благо, я был в паре минут от Катькиной квартиры, крутанул руля, и в мгновение ока, уже засучив рукава, душил лопнувший змеевик под раковиной. Кое-как управившись с потопом, вылезаю из-под мойки, весь мокрый до нитки, грязный, потный, в графитной смазке и в герметике.

— Вадя, ужас! Какой-же ты трубочист! — мурлычет Катрин в своей манере. — Быстро чеши в ванную, я твои вещи сейчас застираю и позвоню Таньке, чтоб она не ворчала на тебя.

Пока я отпаривал свои кости в ванной, Катька закинула мои вещи в стиралку, позвонила Кукуше, рассказала ей всю ситуацию. Закончив трещать с сеструхой, просунула свою лисичью моську ко мне в ванную комнату.

— Всё нормально, Вадя, не ссы, я Кукуше сказала, что ты у меня в ванне отквашиваешься.

— А она чё?

— Она говорит, что ей… похуй, насрать.

На какую-то секунду у меня в горле свинцовым комом всё встало, я сжал зубы аж до боли, в голове словно брызнуло кипятком, глаза налились кровью… Через какое-то мгновение Катрин прошмыгнула ко мне в ванную комнату, скинула на пол халатик и с хитрой улыбочкой залезла ко мне в воду.

Боль быстро прошла, я смотрю в озорные серенькие глаза Катюхи и … у меня ожидаемо случился дичайший стояк, а Катька сидит в ванне напротив меня и своими ножками поглаживает мне плечи, грудь, живот, спускается пальчиками ног всё ниже, ниже… Я вытаращился на неё и слова сказать не могу, только воздух ртом хватаю.

— Вадя, лапочка, я знаю, какой ****ец у тебя сейчас творится, и с Танькой, и по-жизни, — нежно мурлычет кошка Катя, — я хочу хоть немножко тебя порадовать. По старой дружбе. Не откажи мне в моём скромном желании…

Досада изнутри гложет. Кукуше насрать, похуй…, а мне и подавно. И я не отказал Катьке.

Мы с Катрин вспомнили всё. И фудзияму, и кракатау, и везувий, и ещё парочку каких-то вулканов. Лежим опустошённые, и лишь какое-то ощущение у меня тогда возникло непонятное. Даже неприятное. Какой-то запах неприятный чувствую, как будто у Катьки под кроватью бабка старая лежит и характерный старушачий запах в спальне. Я тогда не придал этому особого значения, мало-ли, думаю, что так может вонять. Канализация… Вентиляция… Катька ещё и курильщица заядлая, даже сквозь все её дорогие французские парфюмы пробивается ни с чем не сравнимая вонь пепельницы.

Пока я смаковал на кухне дорогущий Катькин кофе из ужасно дорогущей кофемашины, Катрин прогладила мои шмотки, я оделся и рванул, довольный, домой. Кукуша меня в тот вечер, как и в предыдущие вечера, не встречала, лениво лежала на диване и пялилась в свои хахляцкие бабские сериалы.

Пока раздеваюсь, рассказываю ей о внезапном звонке, о потопе, как весь грязный вылез из-под мойки… Кукуша меня перебивает:

— Веришь, нет, Вадя, мне похер. Насрать. Ты там хоть в лисьих норах наковырялся?

Меня вдруг снова обдало кипятком где-то в голове, из ушей пар повалил.

— Да! Блять! Наковырялся! — криком отвечаю ей.

— Ну и заебись, тебе хоть понравилось? — шипит ехидно, как змея, Кукуша, не отрываясь от телика.

— Да, блять! Танечка! Понравилось! — одеваю обратно брюки, накидываю ветровку, утрамбовываю сумку, выхожу в прихожую. А мне в спину стальным холодом:

— Стой! Вадик стой! Вернись!

Я как вкопанный остановился в дверях. Сердце выпрыгивает из груди, в глазах красные черти пляшут, из ноздрей огонь вырывается. Не оборачиваюсь. Кукуша продолжает могильным голосом:

— Вернись. Слышишь? Я сама хотела, чтобы всё так получилось.

Я стою, как вкопанный, весь в ахуе, выронил сумку, с отвисшей челюстью оборачиваюсь к Татьяне.

— Что? Что за херня, Таня? В смысле, ты хотела? Ты совсем ****утая? У тебя с кукушкой всё нормально?

— Как только я увидела на телефоне Катькин номер, я в долю секунды проиграла вашу ситуацию и сделала так, чтобы ты остался у неё. Ваша с Катькой примитивная пошляцкая животная психология обеспечила гарантированно искомый результат. Я хотела, чтобы ты расслабился. Думаю, наша Лисичка не худший для тебя вариант?

Я стою, как обосранный, думаю, хорошо, хоть, сука, свечку подержать нам не соизволила. Татьяна уже спокойно, покорным голоском, извиняющимся тоном продолжает:

— Вадя, я вижу, как тебе хреново, я всё понимаю, мне искренне тебя жаль, я вижу, как ты мечешься, как ты мучаешься, а я не могу тебе дать ни ласки, ни тепла, ни заботы, мне самой ***во так, что впору удавиться. Я осознаю и понимаю, что я в последнее время стала конченной сукой. Мне стыдно за то, что я деток наших оскорбляю, что я тебя, как змея, кусаю постоянно. А тут и случай подвернулся. Хоть ты, мой родной, отвлёкся от проблем.

Я прервал её поток сознания, говорю удивлённо:

— Таня, это ****ец, как глупо! Я тебе что? Подопытный кролик? Мне эта ситуация напоминает, как я в детстве забавлялся с хомячками – сажал сверху на самочку самца и ждал, что он её таким образом трахать будет. А хомячки-то не такие дураки, они трахались исключительно тогда, когда им хотелось, а не тогда, когда я их вместе сводил. Я уже даже и не знаю, кто у кого в данной ситуации прощение просить должен? Тут каким-то мазохизмом с твоей стороны попахивает.

Таня в первый раз за много дней улыбнулась. Смотрит на меня своими светлыми и чистыми глазами, села на кровати в позе лотоса, улыбается, тянет ко мне руки.

— Любимый, прости меня, пожалуйста! Прости меня, за всё, иди ко мне, обними меня и поцелуй! Я так сильно по тебе соскучилась!

Я скинул на пол куртку, кинулся к моей родной и единственной Кукуше, целую её всю, обнимаю.

— Прости меня, прости, родная, я так сильно тебя люблю, я так по тебе соскучился, как будто целую вечность ты где-то пропадала. Ты где была всё это время? Ты хоть сейчас здесь? Ты со мной? Ты меня любишь?

Мы утонули друг-в-друге так же, как и раньше мы утопали друг-в-друге в самые лучшие моменты нашей жизни, мы улыбались, мы плакали, мы гладили друг-друга по щекам, мы крепко обнимались и прощали друг-другу все обиды и всё то зло, что овладевало нами в тот тяжёлый для нас год.

А Катька через пару недель укатила с новым «папиком» в Москву. Там и жила все эти годы, иногда приезжая в гости, на Новый Год и на дни рождения к родным.

И вот, тем дождливым ноябрьским днём 2023 года я сижу на корточках, смотрю на её фотографию. Девять на двенадцать, ещё раз погладил её пальцами, протёр от капель дождя. Поставил в мраморную вазочку, слева, две красных розочки. Любимые Катькины красные розочки. Осадчая Екатерина Павловна. 05.10.1985 – 23.11.2023. Всего тридцать восемь лет. Ни детей не осталось, ни мужа. Слева от Кати такая-же фотография. Носатый весёлый парень. Осадчий Анатолий Иванович. 20.01.1984 – 15.01.2012. Меньше недели не дожил до своего 28-летия.

Такая хорошая пара была, как они друг друга любили. Толик Катьку на руках носил, в прямом и в переносном смысле. Всегда старался быть рядом с ней, всё делал, чтобы Катька была поближе к нему. Вот и сбылась его мечта. По иронии судьбы, ещё десять лет назад, мама Толика забронировала себе нишу возле сына, а в-итоге, пришлось разместить там прах Катерины. Против предсмертного желания снохи, мама Толика не смогла пойти.

Как же всё так трагически произошло? Почему не спасли Катерину, почему Судьба так вывернулась наизнанку? Хотя… Всё ожидаемо было.

Катька всю жизнь была безобразная в отношении питания. Ещё по первым дням знакомства, помню, Татьяна на неё постоянно орала, мол, садись кушать «первое», в ответ на что, Катерина хмыкала и отнекивалась. Всю жизнь у неё были то кукурузные палочки, то чипсы с колой, то мясо во всех вариациях, в-основном с прожаренной корочкой, то коньяк, то вино. В последние годы кроме шашлыков и красного вина она почти ничего не признавала, очень много курила, как старый сапожник, в-итоге стала по ночам рвать кровью в подушку. Сначала стеснялась и никому не говорила, потом после обследования было уже поздно. Рак желудка расцвёл на благодатной почве. И тут у меня промелькнула мысль – так вот откуда у Катьки тогда в спальне я почувствовал тот странный гнилой канализационный старушечий запах. У неё уже тогда был больной желудок.

Мама Нина была уже на пенсии, бросила всё и поехала к дочери в Москву. Вроде-бы под её наблюдением Катька прошла все необходимые процедуры, вроде-бы и операцию удачно ей сделали, она даже через пару-тройку дней уже бегала с девками курить в форточку, как вдруг. Посреди ночи она стала задыхаться, звать маму. Мама Нина в ту ночь была рядом, быстро вызвали реаниматологов, Катька вся посинела, только успела попросить у мамы прощения и умерла. Внезапно, мгновенно, трагически. Где-то оторвался тромб и закупорил артерию в мозге.

Новость о смерти Катюхи меня застала в командировке в Благовещенске. Мы там с пацанами из РусГазКрио отлаживали уже третью линию криогеники на «китайский» гелий, я только-только начал готовить к сдаче телеметрию на ожижитель-рефрижератор, весь на подъёме, заряжен позитивизмом, давление в норме, вес лишний скинул. Счастье впереди. И тут прилетела такая трагическая новость. Я как будто бы снова умер. В очередной раз умер.

Руководство с пониманием, как и в прошлый раз с моей лапочкой Викулей, отнеслось к нашей семейной трагедии, дали пару-тройку дней отгулов, я прыгнул на самолёт и на следующий день был уже в Москве. На церемонии прощания собрались только близкие родственники. Никого из многочисленных Катькиных мужиков не было. Даже её новый «папик» нашёл какую-то очень важную причину, чтобы не прийти на прощание со своей… женщиной… Как ещё сказать, не знаю.

Стоим на кладбище, перед этими шифонерами с портретами. Кукуша меня обняла под ручку, повернулась ко мне, закопалась носом у меня на груди, прижалась. Я, как и шестнадцать лет назад, расстегнул пальто, прижал её к себе поближе. Она всхлипнув, сквозь слёзы прогундосила:

— Вадичка, я знаю, что ты сейчас про меня думаешь. Гони от себя эти мысли. Я клянусь тебе всем святым, клянусь всем, что есть у меня, своими детьми клянусь. Я никогда не желала зла ни Вике, ни Катьке. Я никогда не держала против них камень за пазухой, клянусь тебе. Да, они были твоими до меня, но ты же всё-таки стал моим, только моим, и я всегда была счастлива тем, что ты мой, что ты меня любишь. И твою, нашу Викулю я очень любила, Ангелочка нашего, и Катьку-дуру, чертовку нашу, я тоже любила, всегда переживала за неё, хоть и гавкала на неё всегда и срывалась иногда с кулаками на неё. Она всё с самого детства делала назло, всё себе во вред. Сколько я с ней воевала, сколько я её просила одуматься, угомониться, остепениться… Ты мне хоть веришь? Ты хоть не думаешь обо мне гадости?

Я молча прижал дрожащую Кукушу к себе, так же, как и шестнадцать лет тому назад, также ком в горле застрял, слёзы накатили, я поднял её подбородок и нежно-нежно поцеловал в её синюшные от промозглого ноябрьского ветра, губки.

— Что ты, моя родная, даже не смей сомневаться во мне.