История Ланвин. Из книги Порно истории Часть 1

"Прохлада простыни заставляет кожу трепетать от возбуждения. Веревки, стягивающие грудь, затрудняют дыхание и распаляют тело огнем желания. Темнота под повязкой наполняет сознание страстными образами. Звук в тишине говорит о том, что Он рядом..."

Здесь Ланвин остановилась и открыла свежему воздуху и ветру дорогу через окно в собственной комнате на третьем этаже большого и старого здания. Скорее даже не старого, а умудренного опытом десятков тысяч людей, которые жили в нем или просто проходили мимо по улице, вглядываясь в окна-витрины на первом этаже. Совсем как у человека, который за свою долгую жизнь успел повидать многих и многое. А о том, какое же это все-таки странное имя – Ланвин – она совсем забыла нам рассказать в своей только что начавшейся повести.

«Он берет мое лицо в свои руки; словно в чашу, которая удерживает мою голову в таком положении. Насильно ли, по его приказу – мне становится все сложнее разобрать. По телу мурашками раз за разом пробегает все возрастающая волна возбуждения. И вместе с тем я невольно выдаю свой страх перед ним - будто бы сорвавшимся с высоты вздохом... Сорвавшимся – и упавшим куда-то вниз, эхом отдавшимся между грудей и падшим вслед за его руками до моих бедер».

Внезапно оконная штора затрепетала, словно тело Ланвин в тот самый момент, о котором она только что писала. Ей пришлось отложить ручку с острым наконечником, как у пера, и перекрыть доступ в ее дом поднимавшемуся ветру. Дышать стало сразу же тяжело, но не от недостатка воздуха. А впрочем, может быть, в тот вечер дыхание ее прерывалось по той же самой причине, что и много лет назад, во времена, которые они принялась ворошить эхом воспоминаний в своей новой повести.

«Сильно и жестко он сжал меня тогда, и слова эти по сравнению с тем, как он это делал, и сейчас мне кажутся пустыми, банальными, даже чуточку черствыми и неживыми. О, что он делал со мной! Раз за разом, ласково разминая мои затекшие плечи и локти, и в то же время с силой опуская ладонь на горевшее от стыда и пощечин лицо. А я словно и не слышала уже ничего, хотя, может, кричала… От боли и страха, от наслаждения и ожидания неизбежного. Того, что должно было между нами произойти с минуту на минуту, с часу на час, а может, со дня на день – в этой Вечности страсти, опутанной веревками по моему телу. Тело, тело… Почему я пишу только о нем? Ведь все это происходило скорее в моем разуме. Я желала и одновременно не хотела, чтобы он дальше мучил меня, заносил руку с плетью, сжимая свободной рукой мою грудь. И веревки – они ведь были с ним в молчаливом сговоре и держали меня для него, для того, чтобы он успел пройтись по всем клавишам моего тела до того, как я потеряю равновесие и упаду, все также связанная, к его ногам. »

Вечерело. Поднявшийся ветер снова напугал Ланвин, ударившись оторванной от дерева и пролетавшей мимо веткой, стукнув об оконное стекло. Она вздрогнула и поранила указательный палец об острое перо, сразу же расцветившееся красной краскою ее собственных чернил, текших под ее кожей, когда-то ощущавшей вместе с ней все, о чем она только что написала.

И пусть время не пощадило ни ее, Ланвин, ни Мастера, она выкупила этот старый дом, - пугающий ее, скрежещущий всеми своими ставнями, будто пожилой человек зубами, - и так и никем и не понятый из всех прохожих, заглянувших в его окна-витрины, надеявшихся увидеть там его душу... А душа Мастера давно уже находилась совсем в ином месте, где некому больше корить его за страстный роман с девушкой на двадцать пять лет его младше, где никто не упрекнет его за забытый на кровати моток джутовой веревки или устало поникший после сессии флоггер на секретере. И пусть тело Мастера покоится вон на том кладбище, вид на которое открывается из окон третьего этажа этого старого дома, разум его все еще остается здесь, с Ланвин. И вместе с ней пишет ее историю, ту самую, в которой еще есть место сладким содроганиям любви.