Моника Глава 20

И вот теперь мне предстояло самому себя наказать. Нет, конечно же, по сути дела наказывала меня Госпожа, находясь за многие километры от меня. Но непосредственно привести наказание в исполнение предстояло мне самому.

Как ни странно, мне не доводилось до сих пор делать этого, хотя моё знакомство с Моникой началось именно с виртуального общения. Казалось бы, она ещё тогда могла бы приказать мне сделать нечто подобное. Но почему-то она не приказывала мне тогда самому себя наказать. Наши тогдашние наказания и поощрения носили условный характер в рамках той виртуальной игры, которую мы вели, что-то вроде начисления и снятия очков.

Но сейчас была другая ситуация. Сейчас я был не виртуальным, а самым настоящим реальным рабом. И наказание мне предстояло самое, что ни на есть реальное.

Я вышел в сад и прошёл к дальнему его концу под забором, где были заросли крапивы. Я вдруг подумал, что, внимательно следя за нашим садом, подрезая и окучивая деревья, удобряя почву и тщательно пропалывая сорняки, мне по странному стечению обстоятельств почему-то не пришло в голову выполоть эти заросли крапивы. И ещё более странным было то, что Госпожа, постоянно обходя сад и придирчиво следя за порядком в нём (несколько раз я был строго наказан за замеченные ею мои упущения), тоже ни разу не обратила на них внимания. Казалось, она просто не замечала их. Но теперь строчки из её электронного сообщения показали мне, что это совсем не так. Госпожа прекрасно всё замечала, знала и помнила. И видимо, отсутствие приказания выполоть крапиву было не случайным.

Я надел перчатки (кисти моих рук должны были выглядеть благопристойно) и принялся за работу. Вскоре две большие охапки крапивы были перенесены в дом. Освободив пол в комнате, я равномерно рассыпал по нему крапиву. По счастью, двух охапок хватило, пол был засыпан достаточно густо. Я взглянул на свою работу, и сердце моё застучало. У меня было совершенно ясное чувство присутствия в этой комнате Госпожи, строго и придирчиво следившей за моими действиями. Я разделся догола и лёг на живот на пол. Подо мной сразу оказались листья крапивы, и я тут же ощутил жжение. И к стыду своему я вынужден был себе признаться, первым моим непосредственным желанием было поскорее встать. Тело моё бренное возжелало этого. Но моё сознание раба всё же уже было на такой высоте, что я даже мысли не допустил об этой возможности. Я медленно пополз по усеянному жгучими зелёными листьями полу, вслушиваясь в постепенно становящееся нестерпимым жжение на коже живота, рук и ног. Когда я прополз один круг, у меня было такое чувство, что я прополз уже все десять. Страшно хотелось чесаться, но нельзя было. Для этого нужно было оторвать свой живот от пола. А в приказе Госпожи было написано: «плотно прижимаясь животом к полу». И я был уверен, что она и мысли не допускала, что я могу хоть на секунду приподняться. А значит и у меня не должно возникать таких мыслей. И я пополз второй круг. Жжение усиливалось, и мне стало казаться, что я вряд ли смогу проползти по жгучей крапиве все десять кругов. Тогда мою голову посетила новая мысль – ускорить движение. Сократить время наказания. И более того, моё тело, фактически уже не повинуясь разуму, инстинктивно рванулось вперёд. Но тут же усилием воли я сумел остановить его. Рабская совесть заговорила во мне. И я решил сам себя наказать за эту провинность моего тела. Я подумал, как бы наказала меня Госпожа за это. Скорее всего, она набавила бы один круг, а может быть и несколько кругов. Но сколько? И я решил удвоить число кругов. То есть проползти не десять, а двадцать кругов. Сейчас, когда позади уже было почти два круга, я полностью отдавал себе отчёт, какое это будет для меня нелёгкое испытание. Но у меня не было иного выхода. Поскольку я знал, что если я не сделаю этого, мне не будет покоя от мук совести. И я продолжал своё движение. Но лишь на четвёртом круге мои мысли наконец пришли в некую стройную систему. Систему, которая помогла мне лучше понять происходящее. В чём смысл этого наказания? Что оно должно помочь мне осознать? За что я наказан? За невнимательность к приказаниям Госпожи. Да, конечно это тягчайшая провинность. Но ведь у меня было оправдание. Моя невнимательность объяснялась тем, что мои все мысли заняло беспокойство о Госпоже. Возможно, мне нужно было ей сказать об этом? Но я уже думал об этом. Что я мог сказать? И если Госпожа сама не сочла нужным меня проинформировать о своих возможных проблемах, то вправе ли я её спрашивать о них? И вот здесь я чётко не мог ответить на этот вопрос. Если я чувствую, я уверен, что у моей Госпожи серьёзные проблемы, о которых она не считает нужным говорить со мной. И если у меня есть основания думать, что я мог бы помочь ей в их решении. Должен ли я просить её поведать мне о них? А если это вызовет лишь её раздражение? Приказ «Молчать! » Тем более в такой ситуации, которая имела место утром. Мне показалась странной её пауза при ответе на вопрос «Всё ли у Вас хорошо, Госпожа? » Разве может эта пауза служить оправданием такому моему бесстыдному отношению к её приказаниям? Конечно же не может. И конечно же то, что я позволил себе такое – тягчайшая провинность. И назначенное Госпожой наказание – очень мягко, я заслуживаю гораздо более жестокого наказания. А прибавить к этому то, что я мог бы серьёзно подвести Госпожу. Счастье, что оставалась возможность исправить упущения. А если бы их не было?

Эти размышления немного отвлекли меня от нелёгких телесных ощущений. Я уже прополз семь кругов. До конца назначенного Госпожой количества осталось три круга. Но назначенного мной ещё тринадцать. И я был полон решимости их преодолеть.

И тут зазвонил телефон на столе. Но мне и в голову не пришло брать трубку. Кто сейчас мог звонить в это субботний день кроме праздных друзей, ищущих, с кем бы им провести уик-энд. Автоответчик произнёс «заученную» фразу: «Оставьте Ваше сообщение после сигнала». Через несколько секунд я услышал голос Кристины Лайт – это была секретарша директора нашей компании:

– Мистер Карсон, по возвращении позвоните, пожалуйста в офис.

Честно говоря, до меня не дошёл смысл этой фразы. И кто звонил, я тоже не понял. Это я уже потом сообразил, что это была Кристина Лайт. А сейчас все мои помыслы были заняты другим. Я мучился угрызениями совести от совершённого проступка.

И лишь доползая последний двадцатый круг, чувствуя почти нестерпимое жжение на все передней части своего тела (особенно теперь это ощущалось на причинных местах), я почувствовал некоторое душевное успокоение. Телесные страдания позволили мне смягчить муки совести.

Я наконец встал и посмотрел в зеркало. Весь мой живот, грудь и ноги были красными и покрыты пупырышками от крапивы. Я взял заранее приготовленный цифровой фотоаппарат и сфотографировал доказательства частичного искупления своей вины. Частичного, поскольку предстояла ещё вторая часть наказания – не менее трудная, чем первая.

Я накинул халат и вновь вышел из дому. Дорожка в саду была посыпана галькой, и я набрал пригоршню. Вернувшись домой, я насыпал эту гальку в угол комнаты и, сбросив халат, встал на неё голыми, раздражёнными крапивой коленями. Камешки больно впились в колени. И я с ужасом подумал, что мне предстоит выдержать на них два часа. Правда, мне и раньше нередко доводилось стоять на коленях на горохе или гальке. Но теперь положение усугублялось воспалённой от крапивы кожей, постоянным зудом. Но чесаться было нельзя, нужно было терпеть.

Опыт стояния на коленях показывал мне, что боль при этом наказании идёт волнами. Первая интенсивная волна – в первые 5–10 минут, затем боль как бы притупляется. Но если попытаться хотя бы чуть-чуть изменить положение, она накатывается с новой силой.

Прошло минут двадцать, и моё тело уже начало адаптироваться к своему положению. И тут зазвонил телефон. Инстинктивно я дёрнулся и чуть не вскрикнул от пронзившей меня острой боли. Но встать я не имел права. Снова фраза автоответчика о том, чтобы оставили сообщение после сигнала. И через несколько секунд я услышал голос Грега Фишера:

– Роберт, это Грег. Когда вернёшься, обязательно позвони в контору. Это очень срочно.

– Что же там могло случиться? – с тревогой подумал я, – дела вроде шли нормально. – Теперь до меня дошло, что перед этим звонили из офиса директора.

После недолгого размышления, оторвавшего меня от мыслей о своём проступке и наказании, я решил, что ничего страшного произойти не могло, и продолжал нести свой крест.

Примерно через полчаса зазвонил мой мобильный телефон, лежащий на столе. Я не реагировал на его звонок, хотя он верещал весьма настойчиво. По мелодии звонка я понял, что звонят из конторы. Звонок стих. И вот когда до окончания наказания оставалось минут 15, он зазвенел вновь. Теперь уже дуэтом с комнатным телефоном, на котором нервный голос Грега буквально кричал:

– Роберт, где тебя черти носят, почему трубку не берёшь. Ответь немедленно!

Выхода не было. С огромным трудом я поднялся на ноги. Острая боль пронзила меня насквозь. До телефона я буквально доковылял.

– Слушаю.

– О, наконец-то, проснулся. Ты что дрых всё это время?

– Д-да, заснул вчера поздно, – пробормотал я.

– Слушай, из Вестхэмской компании пришёл к нам запрос о финансовом обеспечении последней сделки с компанией Макбрайда.

– Ну так что, дайте им сведения.

– Но у нас старые сведения. А им нужны новые с учётом последних курсов их акций и акций Макбрайда. А такой анализ можешь только ты сделать.

– Грег, сегодня же выходной день, – простонал я, – неужели это не терпит до понедельника.

– С ума сошёл. До понедельника. Главный требует, чтобы анализ был через час.

– А с чего вдруг ты на работе?

– Меня вызвали. А до тебя дозвониться не могли.

– И что?

– Как что? Нужен анализ.

И тут только до меня дошло, что сейчас я должен сесть за компьютер и переключиться совсем на другие проблемы. Выхода не было, и через 10 минут я уже углубился в расчёты. А ещё через полчаса полный расчёт был послан по имэйлу в офис директора. Но на душе моей кошки скребли. Я не понёс в полном объёме то наказание, которое мне назначила Госпожа. А просто достоять на коленях оставшиеся 15 минут не имело смысла – наказание должно было быть непрерывным.

Я отключил все телефоны, снова встал на колени на гальку и простоял ровно два часа. Когда это время закончилось, я не мог подняться в течение нескольких минут. Потом с огромным трудом я встал, сфотографировал свои колени, имевшие ужасающий вид, и скинул фотографии своего живота и коленей на компьютер. Через несколько минут они ушли в просторы Всемирной паутины.