Белый танец под музыку боли (фрагмент) Часть 1

…В первый раз Госпожа Ингрид сурово наказала Тима через пару месяцев после того, как приняла его в дом.

До этого его удивляло, насколько спокойной, выдержанной и терпеливой она была. Да, с самого начала жизнь Тима оказалась расписана по минутам, он быстро усвоил свои обязанности и простые правила, которые требовалось соблюдать. Поначалу он ждал, — еще бы, зная, к чему лежит у нее душа! — что ему предстоит если не концлагерь, то нечто очень и очень похожее. Но Госпожа Ингрид обращалась с Тимом не как с рабом. То есть, само собой, ему не было позволено сидеть в ее присутствии иначе, как на полу и на пятках, следовало приветствовать Госпожу, приняв позу подчинения, и не задавать лишних вопросов. В доме ему надлежало ходить исключительно босиком, с обнаженным торсом и, чаще всего, в стрингах. К этому было сложно привыкнуть, он ощущал себя голым перед одетой женщиной, мучаясь от неловкости.

Если Тим делал что-то не так, как ему было приказано, Госпожа Ингрид кончиком стека дотрагивалась до его руки или спины, не била, только призывала быть внимательнее и исправить ошибку. Слова для этого были не нужны, Тим быстро понимал, что от него требуется.

Он мало что умел, и сложнее всего ему было укладываться в жесткий лимит времени, установленный для того или иного порученного дела. Пунктуальность вообще никогда не была его сильной стороной, а Госпожа Ингрид требовала точности. Она могла, например, распорядиться, чтобы кухня и столовая были убраны за двадцать девять минут, и начало тридцатой минуты уже считалось опозданием. При этом, Тиму не было позволено смотреть на часы, и это было особенно сложным и сбивало его с толку.

— У тебя не развито чувство времени, я хочу, чтобы ты имел внутренние часы, — объяснила Госпожа Ингрид. — Поверь, это значительно облегчит тебе жизнь.

Она же подсказала ему выход из положения — считать про себя секунды, «один Миссисипи», «два Миссисипи» и так далее.

— Скоро ты будешь без этого обходиться, — обещала она. — Но пока счет хорошо поможет.

И правда, он заметил, что уже через неделю начал обходиться без будильника, просыпаясь секунда в секунду в назначенное время. Это стало получаться само собой. Ему надлежало приступать к своим обязанностям с семи утра. Убирать игровую комнату после последней вчерашней сессии Госпожи Ингрид, чистить ковры — непременно вручную, на коленях, бежать в магазин и готовить на весь день, стирать, а многие вещи также требовали ручной стирки, протирать каждое зеркало, а таковых в ее доме было очень много.

— Дорогой мой, — замечая, что Тим выматывается, говорила Госпожа Ингрид, — ничего запредельного мне от тебя не нужно. Посмотри сам. Каждая замужняя женщина делает всё то же самое, что и ты, каждый день. При этом, она работает, и у нее есть один или два ребенка, а то и больше. Уверена, что ты это видел с детства на примере своей матери. Ты никогда не задумывался, как у нее всё получается?..

К вечеру, когда он отчитывался перед ней за всё, сделанное в течение дня, Госпожа Ингрид позволяла Тиму побыть наедине с ней — для тех самых пятидесяти минут, которыми он научился очень дорожить. Тихие разговоры, стихи, музыка… И еще, что приводило Тима в глубочайшее смущение, она могла велеть ему лечь и массировать его тело. К такому ни один интернет-портал, ни один сайт по фемдому Тима не готовил. Ведь это раб должен обслуживать Госпожу, но не наоборот! Как же так, почему она делает это с ним? В первый раз он рефлекторно отдернул ногу, когда она взялась массировать его ступни, резко повернулся и вскочил, задыхаясь.

— Нет… Госпожа… я не могу… Вы не можете…

Глаза-звезды потемнели и так стремительно превратились в черные дыры, что Тима будто ударило током.

— Я могу делать с тобой всё, что считаю нужным, запомни это. А вот ты не имеешь права проявлять смущение. Я предупредила тебя сегодня в первый и последний раз. Ты понял?

— Да, — кивнул Тим.

— Иди сюда и ложись.

Он подчинился, и она продолжила свое занятие. Ему ничего иного не оставалось, как позволить ей закончить начатое и ждать, пока ему будет позволено встать.

Проявлять смущение перед Госпожой — грех, и грех тяжелый. Это он помнил из теории, но не знал, насколько сложно преодолеть естественную человеческую стыдливость. Даже при таком, в общем, вполне невинном занятии, как обычный массаж. С Тимом никто и никогда прежде этого не делал! Но Госпожа Ингрид шла много дальше. Она запретила ему закрывать дверь в ванную, принимая душ, и могла в любой момент зайти и стоять, пристально разглядывая его. Однако и это был далеко не предел, о нет.

Конечно, Тим рассказал ей в подробностях о том, что с ним произошло у той первой дамы. Госпожа Ингрид выслушала, не перебивая и никак не комментируя, и только, дождавшись, когда он замолчит, проговорила:

— У меня всё будет иначе.

На другой день, дождавшись, когда он закончит с коврами, она подозвала Тима к себе.

— Я хочу с тобой поиграть.

Он захлопал глазами, не смея спросить, что она имеет в виду.

— Я возьму тебя сзади. Но ты должен подготовиться. Пойдем со мной.

Уложив Тима на бок, с согнутыми коленями, она ловко ввела в его анус наконечник клизмы. Чувствуя, как вода заполняет его изнутри, Тим готов был разрыдаться — ему было просто невыносимо стыдно. Госпожа Ингрид круговыми движениями поглаживала его живот, успокаивающе, неспешно. Боже, какие мягкие руки были у нее… Тим терпел, сколько мог.

— Я больше не… мне надо… это…

— Да, — она вынула наконечник, — иди.

Он встал, чудом успев вспомнить, что ему запрещено прикрываться руками, и бегом бросился в туалет. Но она последовала за ним, и все время, пока Тим корчился на унитазе, не сводила с него глаз, прислонившись плечом к косяку. Остановить процесс он не мог никак. Одновременно, он скулил и умолял Госпожу Ингрид оставить его одного, но она была совершенно беспощадна. Наоборот, ответом на его жалобы стало то, что она подошла к Тиму еще ближе, вплотную, и положила руку ему на голову.

— Стеснение — грех, — напомнила она. — И если сегодня я не стану тебя наказывать за это, хотя ты вынудил меня повторить снова то, что тебе известно, то лишь потому, что ты сейчас соображаешь хуже обычного.

Так его еще никогда не унижали…

После, Тим лежал на животе, с подложенным под низ живота валиком, а она разминала ему ягодицы, внутреннюю сторону бедер, поглаживала пальцем его анус, промежность,… Легкими движениями касалась поясницы… в какой-то момент у Тима все мысли исчезли, остались только эти волшебные ощущения, в которых он растворялся, плыл, уже без всякой тревоги, неуверенности, сомнений… Только его тело — и ее руки, больше ничего в мире не осталось…

Он не определил момент, когда пальцы Госпожи Ингрид проникли внутрь него, Тим просто весь, целиком и полностью, раскрылся навстречу этим пальцам, отдаваясь безусловно, безоглядно. Он рефлекторно приподнял зад, сам подаваясь ей навстречу, теперь его тело и ее рука двигались как единое целое, как в танце. Пульсация, начавшаяся в темной жаркой глубине его тела, распространялась все дальше, захватывая его целиком, он весь стал, как одно огромное бьющееся сердце… Он не сознавал, что кричит, этот крик сам собой рвался изнутри его существа, тело Тима выгнулось, каждая клеточка трепетала и плавилась, и он уже не принадлежал себе, перестал быть собой, перестал быть вообще…

Очнувшись, он обнаружил, что Госпожа Ингрид обнимает его, верхняя часть его тела лежит у нее на коленях, и она одной рукой поддерживает его голову.

— Купил билет на землю? — улыбнулась она. — Да, я знала, какой ты чувствительный, но ты даже превзошел мои ожидания. Такого анального оргазма я давно не видела.

— Что со мной? — хрипло спросил Тим. У него кружилась голова, и он не мог сфокусировать взгляд на склонившимся над ним лице.

— Да просто хорошо кончил, — отозвалась Госпожа Ингрид. — До сабспейса. Ты у нас талантливый жопочник, как выяснилось. Всю постель залил.

Тима бросило в жар. Он же помнил, как все это выглядело в первый раз у сумасшедшей дамы.

— Это не то, что тебе сейчас пришло в голову, — будто прочитала его мысли Госпожа Ингрид. — Не переживай. Это, знаешь ли, мужской сквирт по женскому типу, не каждый на такое способен…

Тим сделал для себя вывод, что со стороны Госпожи Ингрид это был, своего рода, комплимент. Не так уж он безнадёжен, есть нечто, отличающее его от других в лучшую сторону!

Несколько дней он ходил под впечатлением после той «игры». И — да, ему хотелось повторения. Конечно, Тим не смел просить о таком Госпожу Ингрид, ему оставалось только мечтать о том, чтобы она ему это предложила, и терпеливо ждать соответствующего ее настроения.

Их жизнь, между тем, постепенно входила в нормальную колею. Днем, когда у Госпожи Ингрид шли сессии с платными клиентами, от Тима требовалось только не создавать лишнего шума — и немедленно приводить в порядок игровую комнату, едва сессия закончится, для следующего визитёра.

Одновременно, насколько Тим знал, Госпожа Ингрид занималась покупкой дома где-то в ближнем пригороде, так что времени у нее оставалось совсем мало. Хотя свои пятьдесят минут он получал в любом случае, но теперь Госпожа часто и надолго уходила, оставляя его в гордом одиночестве.

Да, это было еще одной загадкой для него, ведь с первого дня Госпожа Ингрид доверила Тиму не только находиться у нее, но и пользоваться ключами, больше того, она оставляла ему деньги, ничуть не задумываясь, что он способен как-то злоупотребить ее доверием. Но ведь они были едва знакомы!..

Как-то он все же набрался наглости и спросил, отчего так.

— Странно… — она взглянула на Тима, чуть склонив голову набок и разглядывая его почти изумленно. — Ты доверил мне свою свободу, свою душу и тело, приняв ошейник раба. А я, со своей стороны, буду трястись над ключами, барахлом и бумажками?.. Не пори чепуху, займись делом.

Тим вовсе не был посвящен в дела Госпожи Ингрид, но по обрывкам телефонных разговоров и некоторым репликам знал, что в ее жизни наступил непростой период. Тим был не единственным нижним у Госпожи, об этом она ему сообщила сразу, объяснив, что еще четверо ее «верных вассалов» сейчас задействованы, как она выразилась, «на другом стратегически важном объекте».

— А посуду и пол помыть — хватит и такого неофита как ты, — резюмировала она свой спич.

Церемониться с чувствами Тима было не в ее правилах.

В тот день Госпожа Ингрид уехала почти утром, едва закончив сессию. По обыкновению, она обозначила для Тима время, за которое ему следовало управиться с домашними работами — два часа.

Он прикинул, что этого ему хватит даже с избытком, так что торопиться особо некуда. Устранить развал в игровой — не проблема. Так что, Тим решил слегка отвлечься. Ведь здесь было столько интересного! Госпожа не экономила на игрушках, а он до сих пор не пробовал на себе ничего из ее обширного арсенала, только мыл и расставлял по местам.

Он вспомнил свои невероятные ощущения от того, что произошло всего три дня назад. Да, Тим понимал, что в том была заслуга исключительно Госпожи Ингрид, но сейчас, когда ее нет, он ведь может хотя бы чуть-чуть приблизиться к такому же удовольствию? Что мешает?

Он взял один из вибраторов — длинный, но тонкий и гладкий, покрутил в руках, включил. Затем расположился поудобнее и попробовал ввести игрушку в себя. Это у Тима прекрасно получилось, он даже подумал, что вибрик-то можно было взять и побольше. Изрядно возбудившись, он принялся ускорять движения. Любопытно, но, хотя никакой эрекции у Тима не возникло, возбуждение нарастало с каждой секундой. Он ощутил, как что-то теплое течет из него — сквирт по женскому типу, иначе говоря, он умеет кончать задницей! Игрушка и руки сделались скользкими, Тим ускорил движения… Он был уже у самого финиша, как случилось невероятное. Вибратор выскользнул из его пальцев и оказался глубоко внутри, продолжая жужжать.

Поначалу Тима это не смутило, он попытался извлечь игрушку, однако не тут-то было. Длины пальцев для того, чтобы достать из себя вибрик, ему не хватило.

Тим вскочил, постепенно начиная паниковать. Он приседал, крутился, напрягал все тело — но нет, проклятая штуковина не собиралась выходить. Метнувшись в ванную, Тим трясущимися руками вставил в задницу шланг от душа, предварительно отвернув насадку. Он был уверен, что мощный напор воды избавит его от маленького неудобства.

Он ошибся.

Игрушка держалась прочно, хуже того, Тиму казалось, что она каким-то образом движется все глубже вверх по кишечнику.

Что в такой ситуации делать, он понятия не имел.

Наверное, со стороны всё это выглядело донельзя забавно, однако Тиму хотелось выть от отчаяния. Все его жалкие попытки избавиться от вибрика ни к чему хорошему не приводили. Хуже того, после неудачи со шлангом он забыл выключить душ, и вода хлестала на пол ванной. Тим заметался, бросился ее собирать, кидая под ноги что попало — полотенца, простыни, какие-то тряпки…

— Что здесь происходит?.. Ты решил устроить всемирный потоп в одной отдельно взятой квартире?..

Он не услышал, как вернулась Госпожа Ингрид! И вот теперь она стояла над Тимом, который так и замер с промокшим насквозь полотенцем в руках…

— Я… э-это… уберу…

— Конечно, — она мгновенно скинула туфли, сдернула чулки и присоединилась к нему. — Шевелись быстрее, внизу у соседей навесные потолки и евроремонт…

Им потребовалось минут двадцать, чтобы общими усилиями устранить результаты «стараний» Тима.

— Заканчивай тут, — кивнула Госпожа Ингрид, распрямляясь, — и подойди ко мне.

Тим, торопясь, досуха протер пол, собрал и закинул в стиралку полотенца и все прочее, при этом, батарейка, вставленная в дьявольскую игрушку, исправно продолжала работать.

И что с этим делать, он по-прежнему не понимал.

Наконец, он вошел в игровую и рухнул на колени.

— Госпожа Ингрид… пожалуйста, простите меня… это было случайно…

Почти распластавшись на полу, вжавшись лицом в скрещенные перед собой руки, он с ужасом ждал ее приговора.

— Что ты делал? — спросила она. — Меня не было без малого два часа. Только не лги, не усложняй себе жизнь.

Он забыл все слова. Он просто не представлял, как заставить себя произнести непроизносимое. Во рту пересохло, язык прилип к гортани. Он не мог даже заставить себя поднять голову и посмотреть на нее.

Госпожа Ингрид ждала. Тим ощущал на себе ее взгляд, прожигающий насквозь, и понимал, что ответить все равно придется, но как это сделать, он не знал.

Тогда она наклонилась, взяла его за волосы и рывком задрала ему голову, заставляя выгнуться назад.

— Смотри на меня. Говори.

Он часто заморгал, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Сколько уже раз Тиму казалось, что ниже падать некуда, что он уже достиг самого дна позора, и он ошибался. Что бы и как ни делала с ним Госпожа Ингрид, такого унижения он даже представить себе не мог.

И солгать не мог: без ее помощи все равно не обойтись, так что придется рассказать всё как есть.

— Я только хотел попробовать ту штуку… — двигать головой было больно — пальцы Госпожи Ингрид намертво вцепились в его волосы, так что Тим лишь скосил глаза в сторону полки, на которой обычно стояла проклятая игрушка.

Госпожа Ингрид взглянула в том же направлении.

Тим знал, насколько она внимательна к мелочам. Для нее никогда не было проблемой заметить даже то, что два мелких предмета поменяли местами. В особенности, это касалось оборудования в игровой комнате. Она сразу объяснила Тиму, что девайсы и игрушки должны находиться в не менее безупречном и раз навсегда заведенном порядке, чем инструменты хирурга, и могла, при необходимости, взять любой из них, не глядя. Так что полное отсутствие чего-либо на определенном месте тем более не прошло бы мимо ее внимания.

— И? — спросила она, как следует встряхивая Тима. — Ты решил развлечься сам с собой, потратил на это время, а дальше?

Если он прежде не знал истинного значения слова «встряска», то теперь постиг его сполна. Ощущение было такое, что еще немного, и Госпожа Ингрид сорвет с него скальп. Хорошо еще, что природа позаботилась о Тиме, и его волосы не отличались длиной и густотой.

— Она, ну он… в общем, это… я не удержал… и… осталось… — забормотал он. — Внутри. Там. Я не смог достать…

Госпожа Ингрид разжала пальцы, и Тим рухнул на пол так, будто его удерживала в вертикальном положении только ее железная хватка.

— У тебя мозгов ровно столько, чтобы воду не пить из ведра, когда полы моешь, — констатировала она факт, с которым трудно было поспорить. — Ладно, вставай.

Тим поднялся на трясущиеся ноги, ожидая приговора. Но Госпожа Ингрид внезапно совершенно успокоилась, ее ярость улеглась. Теперь она выглядела просто по-деловому. Смерив Тима взглядом с головы до ног, она сказала:

— Не думаю, что ты жаждешь отправиться в ближайшее хирургическое отделение и попросить помощи там.

Он отчаянно замотал головой. Да, такая мысль Тима уже посещала, но уж лучше гнев Госпожи, чем перспектива стать посмешищем всеобщим.

— УЗИ, рентген, — продолжала Госпожа Ингрид, — в общем, все удовольствия. А затем, — она сделала паузу, — возможно, извлечение инородного предмета операционным путем.

— Не надо, — прошептал Тим. — Операционным…

— Дуракам везёт, — проговорила Госпожа Ингрид. — Мы поступим по-другому. Я смогу избавить тебя от вибратора менее травматичным способом, но без твоей помощи у меня это не получится. Мне нужно ввести тебе руку в задний проход.

— Фистинг, — кивнул Тим.

— Я же не велела тебе говорить умные слова, — резко отозвалась Госпожа Ингрид. — А только слушать, чтобы до тебя дошло, что будет происходить. Под фистинг ты не разработан даже близко. Но ты, по крайней мере, эластичен, и это хорошо. Я не собираюсь говорить тебе, будто это будет приятно. Нет, будет больно, возможно, очень. Если хочешь облегчить себе этот момент, нужно полностью расслабиться. Слушай меня, не сопротивляйся, и мы закончим быстрее, чем если ты станешь мне мешать.

— Да, Госпожа…

— Отлично, — она велела Тиму встать, опираясь на локти и колени, раком, и принялась снова, почти как в тот, первый раз, гладить его. — Тихо, тихо, не бойся, впусти меня… так, мой мальчик…

Ее голос звучал низко и плавно, как рокот волны, сейчас он успокаивал, почти вводил в транс. Пальцы Госпожи Ингрид, один за другим, проникали внутрь его тела, Тим ждал, когда его вывернет наизнанку боль, но этого не происходило. Поначалу, когда она надавливала чуть сильнее, он весь сжимался, но Госпожа Ингрид явно не собиралась форсировать события, тут же останавливалась и начинала сначала. Постепенно Тим успокоился; что-то странное происходило с ним, не похожее ни на что, испытанное когда-либо прежде — он уже не ощущал себя самостоятельным, отдельным существом, а как будто единым целым с Госпожой Ингрид, они двигались в унисон, ее энергия перетекала в него, и наоборот; откуда-то не разум, но тело его знало и не сомневалось, что Госпожа Ингрид чувствует его сейчас как свое собственное.

И все же он приглушенно вскрикнул, когда вся кисть ее руки оказалась внутри него — маленькая, аккуратная узкая кисть, по ощущениям показавшаяся куда больше, чем на самом деле. И эта кисть двигалась дальше, глубже и глубже, до тех пор, пока пальцы Госпожи Ингрид не натолкнулись на проклятую игрушку. Она уверенно, хотя и осторожно, повернула руку так, чтобы было удобнее ухватиться за вибратор, который, хотя бы, к тому времени перестал работать — похоже, сели батарейки. Свободную руку Госпожа Ингрид подсунула под живот Тима, надавливая снаружи, и сказала:

— Не двигайся… сейчас.

Она потянула руку на себя, медленно, плавно. Еще несколько скользящих движений — и всё завершилось.

— Счастлив твой бог, что ты растягиваешься, как резиновый, — вздохнула Госпожа Ингрид. — Пару дней задница все равно поболит, но тут уж ничего не поделаешь.

Тим, в полнейшей эйфории от облегчения, вытянулся на постели на животе и только благодарно кивнул.

— Очень интересно, — заметила на это Госпожа Ингрид. — Удобно тебе так валяться, дорогой? Или, может, подушечку еще подложить для полного счастья?

Тим сполз с постели, автоматически становясь на колени и опуская голову.

— Простите, Госпожа. Спасибо вам, Госпожа.

— А на эту дрянь мне долго любоваться? — Госпожа Ингрид сунула игрушку под нос Тиму, брезгливо держа вибратор двумя пальцами, как дохлую крысу за хвост. — Я вижу, ты даже не дал себе труда подготовиться перед тем, как развлекаться. Очень, очень мило. Что ж, теперь возьми это в зубы, отнеси в ванную и продезинфицируй. И себя приведи в порядок.

Тим нервно моргнул — заставить себя взять ртом, действительно, далеко не чистый вибратор было немыслимо, он почувствовал, что его вот-вот вырвет.

— Или ты сейчас же сделаешь так, как я сказала, или я заставлю тебя сначала облизать это языком, а потом все равно отнести в ванную, — вздохнула Госпожа Ингрид.

Такая альтернатива придала Тиму смелости и резвости. Чем скорее он выполнит приказ, тем лучше. Сжав игрушку в зубах, он метнулся в указанном направлении, в ванной тут же выплюнул ее на пол и принялся отчаянно полоскать рот и отплевываться.

— Не так, — покачала головой Госпожа Ингрид, последовавшая за ним и внимательно наблюдающая за действиями Тима. — Сначала займись испорченной вещью.

После того, как он отмыл вибратор водой и дезинфицирующим раствором, все это время ощущая на своей спине пристальный взгляд Госпожи Ингрид, она сделала шаг вперед, резко схватила Тима за волосы на затылке и нагнула его голову над ванной, в края которой он рефлекторно вцепился руками.

— А свою вещь я отмою сама.

Взяв кусок обыкновенного хозяйственного мыла, Госпожа Ингрид едва не целиком запихнула его Тиму в рот. Он было попытался сжать челюсти, однако хватило предупредительного толчка ее колена между его ног, чтобы Тим вспомнил о необходимости покориться судьбе. Он кашлял, захлебывался, отвратительный вкус едва позволял сдерживать рвотные позывы, но Госпожа Ингрид была твердо намерена довести начатое до конца — вымыть ему рот с мылом, в лучших воспитательных традициях.

Закончив с этим и вдоволь налюбовавшись его мучениями, Госпожа Ингрид велела:

— Вот теперь можешь прополоскать рот. Продышишься — подойдешь ко мне в игровую.

Ко времени окончания «водных процедур» Тим почти утратил способность соображать. Голова была как в тумане, перед глазами всё плыло — от слез, которые текли и текли сами собой, едкие, как щелочь, и не приносящие облегчения. Он немного посидел на полу, прислонившись спиной к стене ванной, и стараясь успокоиться. Столько всего успело произойти за каких-то полдня! И ведь это еще, похоже, далеко не всё, его ждет разговор с Госпожой Ингрид, от которого ничего хорошего ожидать не приходится… Хотя, ну что, что еще можно с ним сделать хуже того, что уже случилось?..

Он подтянул колени к животу, обхватив их руками и сжавшись в комок. Ему опять хотелось просто исчезнуть, почти так же сильно, как в те первые питерские дни, проведенные на Борькином матрасе. Чтобы весь этот кошмар закончился… Вот почему ему, Тиму, всегда так не везет, что он такого сделал миру, людям, за что ему все это?!

Самым же печальным было то, что на самом деле он прекрасно понимал — ни тогда, ни сейчас дело не заключалось в неких фатальных обстоятельствах. Ведь до края он дошел своими ногами, он сам сделал всё, чтобы оказаться в этой ситуации. Поэтому у него даже нет возможности с чистой совестью жаловаться на судьбу, и винить можно лишь себя самого…

— Тим, — ладонь Госпожи Ингрид легла на его голову, — Тимочка, не надо так.

Сейчас эта беспощадная, карающая длань снова была именно рукой, мягкой и в той же степени нежной и ласковой, в какой, что Тим отлично знал, бывала тяжелой. От благодарности за эту ласку, за голос, каким Госпожа Ингрид обратилась к нему, Тим едва не потерял сознание. Она продолжала гладить его волосы, плечи, присела перед ним на корточки и обняла.

— Ты мой хороший, нежный, красивый мальчик, — шептала она, укачивая его. — Разве это настоящая беда, чтобы так убиваться? Ведь никто сегодня не умер… хлеб есть, и бомбы не летят…

— Что? — он посмотрел на нее и не увидел — так близко ее лицо было рядом с его собственным — ничего, кроме глаз, огромных и грустных.

— Моя бабушка мне так говорила. Она блокаду пережила и знала разницу между мелкими неприятностями и горем… Я запомнила, Тимочка. И ты — запомни… ничто не кончено, пока люди живы. Давай-ка, родной мой, вставай, и мы с тобой будем жить дальше… — она потянула его за ошейник.

— Почему Вы так добры со мной, моя Госпожа?.. — вырвалось у Тима.

— Потому что я с тобой еще не закончила, — ответила она, и тон ее стал совсем другим, обычным, жестким, но слова, произнесенные не сейчас, а минутой раньше, шепотом, все еще звучали у него в голове, как мантра, и он чувствовал себя значительно лучше.

Весь остаток дня Тим был предоставлен сам себе и занимался обычными делами, разве что, со значительно бОльшим рвением, чем обычно. Он старался не попадаться лишний раз на глаза Госпоже Ингрид, и это было не сложно — она работала у себя в кабинете, а Тим давно запомнил, что в таких случаях ему не следует подходить к ней, пока его не позовут.

Она писала докторскую диссертацию, о чем — Тим не знал, его в это не посвящали.

В доме Госпожи Ингрид было четыре комнаты. Игровая, где она проводила сессии и темачила с ним. Спальня самой Госпожи — туда Тим допускался крайне редко, в основном, только для того, чтобы навести порядок. Кабинет, в котором стоял ее компьютер — там Госпожа могла оставаться часами, и ее приказ был однозначен: в это время ей не следует мешать.

Отдельно располагалась еще одна небольшая комната, в которой и жил Тим, скорее всего, бывшая кладовка, без окон, но достаточно просторная для одного человека, в распоряжение которого предоставлялась узкая кровать, стол и шкаф-пенал, где вполне хватило места для немногочисленных пожиток Тима. Также, здесь на стене всегда висела жесткая кожаная плеть — молчаливая, но вполне внятная угроза.

Иногда, если Госпоже Ингрид было угодно наказать Тима именно таким образом, она, отправляя его спать, приковывала его к кровати наручниками и оставляла в таком положении до утра, лежащим на спине и растянутым за руки и за ноги. Когда она, уходя, плотно закрывала за собой дверь, Тим оказывался в абсолютной, кромешной темноте и полной тишине, не имея возможности свободно двигаться и существенно менять положение тела. Страха он не испытывал — темнота никогда его не пугала. Не особо напрягала и вынужденная несвобода. Но через какое-то время подступала тьма иного рода, идущая откуда-то изнутри него. Тим думал — а чем еще ему оставалось заняться? Против собственной воли, он двигался, падал куда-то внутрь себя, своего сознания, воспоминаний, образов, всплывающих без всякой логики, сами по себе, — и вот то, что он видел там, внутри, его пугало по-настоящему.

Госпожа называла эти спонтанные погружения «норой черного кролика», в отличие от белого из «Алисы в стране чудес». Она говорила, что эта нора действительно бездонна, и в ней нет никого, кроме тебя самого. А вот насколько тебе уютно и комфортно в таком обществе, большой вопрос.

С этим было трудно не согласиться.

Сегодня Тим полагал, что Госпожа Ингрид снова решит приковать его к кровати на всю ночь. Но когда ближе к вечеру она вышла из кабинета и позвала его, то сказала совсем другое. Тим подробно отчитался обо всем, что успел сделать — а он старался изо всех сил, десять раз проверив и перепроверив, чтобы ни на одной горизонтальной поверхности не осталось ни пылинки, кафель сверкал так, что можно ослепнуть, а зеркала были протерты едва не насквозь. Игровая выглядела как выставочный образец, вся обувь вычищена вручную.

— Идеально, — признала Госпожа Ингрид, принимая работу. — Но, дорогой мой, этим похвальным старанием ты не загладил свою вину.

Тим втянул голову в плечи, не смея поднять глаз.

— Я хочу, чтобы ты понял, чем я действительно недовольна. Во-первых, ты потратил время, которое было отведено на вполне определенное дело, на что-то совсем другое. Причем, если бы я была дома, ты бы так не поступил, зная, что тебя контролируют. Значит, во-вторых, ты не умеешь сам контролировать свою жизнь, а только ждешь, что за тебя это сделает кто-то другой.

Тиму очень хотелось возразить, но он молчал, зная, что не стОит раздражать Госпожу еще больше.

— В-третьих, ты поддался животному инстинкту, оказавшемуся сильнее разума и ответственности.

— Да я просто хотел попробовать!.. — не удержался Тим.

— Ну да. Любопытство погубило кошку. И все же признай, что «попробовать» тебе почему-то захотелось не какой-то новый вид деятельности. Например, тебе же не пришло в голову пройти пробное занятие по йоге или начать изучать иностранный язык, или хотя бы что-то прочитать. Все, на что тебя хватило — запихнуть в задницу вибратор, который туда еще не запихивали, в расчете получить удовольствие и по-быстрому кончить. Гениально! Или я что-то не так поняла?

— Так, — признал Тим. — Но, Госпожа, клянусь, это больше не повторится… я всё понял…

— В итоге, ты попал в идиотское положение. Мне было просто стыдно смотреть на тебя. Да и сам себе ты был противен дальше некуда.

— Это правда, — прошептал Тим.

— Я не нуждаюсь в подтверждении очевидных вещей, — оборвала его Госпожа Ингрид. — В завершение всего остального, ты показал, что тебе плевать на элементарную гигиену, а это уже поведение животного, но никак не человеческого существа. Впрочем, я несправедливо оскорбила животных — у них прекрасное представление о гигиене.

Она сделала паузу.

— Знаешь, Тим, ты пока так и не понял одну простую вещь. Когда ты позоришь себя, это и мой личный позор, и мне очень стыдно и больно видеть тебя в таком жалком состоянии. Я воспринимаю твою вину как свою. Очевидно, прожив со мной почти два месяца, ты усвоил, что такое поведение вполне допустимо, а значит, я позволила тебе сделать такие выводы.

— Госпожа… Вы выгоните меня за это? — спросил Тим, едва справляясь со словами — так отчаянно прыгали побелевшие губы. Он озвучил свой самый большой страх и теперь ждал приговора.

— Нет, — возразила Госпожа Ингрид, — я не думаю, что для нас с тобой всё безнадежно потеряно.

Надежда вспыхнула в нем снова, как пламя свечи в кромешной темноте.

— Но, Тим, я тебя накажу. И достаточно сурово. До сих пор я избегала применять к тебе такие меры, но теперь я просто не смогу относиться к тебе — и к себе — как раньше, пока ты не примешь это наказание.

Он едва не спросил — какое, и с трудом придержал язык.

— Я тебя высеку. Это будет очень больно и очень стыдно. Не сейчас — мне нужно, чтобы ты не подчинился, а согласился с моим решением. Завтра днем будь готов получить порку. А пока ты свободен, можешь заняться чем пожелаешь.

У Тима упало сердце. Прежде его еще ни разу не секли, даже в детстве. Ну, бывали затрещины, подзатыльники, иногда отец мог пару раз махнуть ремнем, а когда Тим стал старше, то прилетало и в челюсть, но чтобы целенаправленно наказывать — никогда. То, как его бешено лупила сумасшедшая дама, в счет тоже не шло, он почти ничего тогда не почувствовал, главным было поскорее вырваться и сбежать.

То, о чем говорила Госпожа Ингрид, было совсем другим. Этого Тиму объяснять не требовалось. Пусть и не на собственном опыте, но он знал, просмотрев километры видео, как происходит воспитательная порка, и уж о чем – о чем, но о таком никогда не мечтал, не фантазировал и не желал оказаться в роли раба, которого наказывают подобным образом. Наоборот, он едва мог досмотреть этот ужас до конца, сама мысль о такой порке шокировала его, Тим был уверен, что не смог бы этого вынести.

Но что теперь оставалось ему делать?! Упасть на колени и умолять пощадить его, заменить наказание любым другим, пусть и более жестоким? Тим понимал, что это бесполезно — Госпожа Ингрид не меняла своих решений.

Или он мог просто сдаться и уйти, прямо сейчас. Снять ошейник. Его никто не стал бы удерживать, заставлять остаться.

Тогда он снова превратится в бесхозную вещь. И глаза-звезды больше никогда не остановятся на нем.

Она давала ему время подумать и принять решение. Если бы Госпожа Ингрид хотела поступить иначе, то немедленно привела бы свой приговор в исполнение, но у Тима была вся ночь на то, чтобы согласиться или отказаться. И вот тогда он либо покинет ее дом, либо сам, добровольно, ляжет под розги.

— Даже Господь Бог не лишает человека права выбора, — сказала однажды Госпожа Ингрид, — и кто я такая, чтобы ставить себя выше Бога?..

Он был уверен, что ему не удастся заснуть в эту ночь перед казнью, а именно так Тим воспринимал то, что ему предстояло. Как свою личную оруэлловскую «комнату 101», в которую придется войти — своими ногами, при том, что дверь остается открытой до последнего шага, и до последней секунды он еще может отказаться переступить этот порог.

Он лежал, глядя в темноту, вцепившись зубами в угол подушки и слыша, как сильно и часто колотится его сердце. Потом постарался вспомнить, как Госпожа Ингрид учила его, чтобы успокоиться, сосредоточиться на контролируемом дыхании, вдохах и выдохах, которых мы обычно не замечаем, потому что они происходят сами собой. Поначалу Тим думал, что толку от этого не будет, однако даже не заметил, как провалился в сон.

Ровно в семь утра он открыл глаза, странное дело, ощущая себя не подавленным, а вполне ясно соображающим и знающим, как ему следует поступить.

Нет, его страх никуда не исчез, но этот страх уже не подчинял Тима себе целиком, как прежде, скорее, воспринимался как вызов. Обычные рутинные действия, которые Тим совершал почти механически, еще больше успокаивали его.

— Делай, что дОлжно, и будь что будет, — произнес он вслух слова, не раз слышанные от Госпожи Ингрид.

Привычно подавая ей завтрак — «доброе утро, моя Госпожа! » — глаза в пол — Тим, опять же, не сказал ни одного лишнего слова и ни о чем не спросил. Он чувствовал, как она смотрит на него внимательнее обычного, но спокойно стоял на коленях, ожидая следующего распоряжения или позволения выйти.

Она сделала ему знак, что он может сесть, то есть, опуститься ягодицами на пятки, и неторопливо пила кофе. Потянулась за сигаретой — Тим метнулся, щелкнув зажигалкой, чтобы она могла прикурить, и вернулся на место в ту же позу.

— Хорошо, — кивнула Госпожа Ингрид. — Через час подойдешь в игровую. Пока свободен.

Теперь паника снова попыталась овладеть Тимом. Насколько легче было бы ему, если бы этот час Госпожа Ингрид позволила провести в ее обществе, а не будучи предоставленным самому себе! Но нет, ему следовало пройти и через это испытание.

Войдя без опоздания даже на минуту, он увидел то, чего, собственно и ожидал — стоящую посредине игровой деревянную лавку, с прикрепленными к ней широкими кожаными ремнями, и ведро с водой, из которого торчали длинные, идеально прямые красноталовые розги.

Тиму не раз приходилось по распоряжению Госпожи Ингрид готовить аналогичную мизансцену перед ее сессиями, однако прежде он делал это для других нижних, всегда думая о том, что, к счастью, не ему предстоит лежать на этой лавке.

Сегодня она всё сделала сама, и на этот раз — для него.

О чем бы Тим ни думал до этого момента, как бы ни старался внутренне подготовиться к тому, что ему предстояло, — всё это разом исчезло, испарилось, сменившись всепоглощающим страхом, смешанным с острым стыдом.

Он вновь опустился на колени, но сейчас скорее потому, что разом ставшие ватными ноги не держали его.

— Ты хорошо понимаешь, за что сейчас будешь наказан? — спросила Госпожа Ингрид.

Тим кивнул. Ее голос доходил до него, как сквозь воду. Он был в почти полуобморочном состоянии.

— Хорошо. Поднимись, снимай штаны и ложись на живот, — велела она.

Вообще-то Тим знал, что, по всем правилам, ему еще следовало сначала подать ей орудие наказания, но Госпожа Ингрид этого не потребовала.

Он немного замешкался, чувствуя, что едва способен принять вертикальное положение, и она пришла ему на помощь, подхватив подмышки и потянув вверх.

Его руки дрожали, и хорошо, что Тим был одет в обычные тренировочные брюки, а не джинсы, на которых еще потребовалось бы расстегнуть пуговицу и ширинку.

Он сделал то, что ему было приказано, и когда Госпожа Ингрид стала неторопливо фиксировать его — сначала туго притянув к лавке ремнем поперек талии; затем связав покорно вытянутые вперед руки и привязав концы веревки к ножкам лавки; и, наконец, лишив почти всякой возможности шевелить ногами — лодыжки Тима оказались туго притянуты к деревянной поверхности — он уже не истерил внутренне, теперь паника сменилась полукоматозной обреченностью, ощущением безвыходности ситуации, делающей бессмысленной малейшую попытку сопротивляться.

Всё его длинное, гибкое тело было напряжено, как натянутая струна, шум крови в ушах и бешеный стук сердца заглушали любые внешние звуки.

Госпожа Ингрид провела ладонью по его волосам, по спине вдоль позвоночника.

— Ты готов, Тим? Впрочем, я знаю, что нет. Но мы с тобой пройдем через это вместе.

Лишь после этого она взяла в руку розги — пучок, связанный из трех прутьев, с которых стекали капли соленой воды. Держа прутья над телом Тима — холодные капли падали на его пылающую кожу, заставляя тело вздрагивать — Госпожа Ингрид проговорила:

— Сто ударов. Считать я буду сама, потому что ты наверняка собьешься.

— Сто?! Я не выдержу столько!.. — дернулся Тим, пытаясь повернуть голову так, чтобы увидеть Госпожу, поймать ее взгляд. — Пожалуйста, ну пожалуйста…

— Выдержишь, — отозвалась она. — Поверь, мой мальчик, от этого еще никто не умер.

Она протянула розги поперек его ягодиц, так, чтобы Тим для начала ощутил их холодный жар, их тугую гибкую влажную тяжесть. В ожидании первого удара, он закусил нижнюю губу и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони… и все равно оказался не готов.

Короткий свист — и через долю секунды дикая, острая боль, худшая, чем он мог себе представить, разлившаяся по телу. Тим заорал, вернее, завизжал, как животное, как — он видел такое — однажды визжала собака, которую у него на глазах пнули на тротуаре. Но он никогда не думал, что сам способен издавать подобные звуки.

— Один, — Госпожа Ингрид начала отсчет.

— Два… три… четыре… — странно, но после первого несколько последующих Тим воспринял чуть спокойнее — да, они были очень болезненными, однако казались терпимыми, и хотя после каждого он все равно кричал — Госпожа Ингрид не спешила, всякий раз давая ему возможность проораться и продышаться — первый десяток пережил относительно нормально.

Но это было лишь начало.

В голове Госпожи Ингрид словно работал внутренний метроном — промежутки между ударами она выдерживала ровно в десять секунд. После каждых десяти неспешно переходила на другую сторону и какое-то время ждала, пока Тим выровняет дыхание и успокоится. Ему же всякий раз это удавалось все хуже, ему казалось, что его несчастную задницу поджаривают заживо, и жар пламени усиливается. Тим вертелся, насколько позволяли ремни и веревки, — впрочем, закрепленные на совесть, и не позволявшие значительно менять положение, — пытался дергать ногами, приподнять верхнюю половину тела, взмокшего от едкого вонючего пота. Госпожа Ингрид не думала щадить его — порола действительно жестко, с оттяжкой, оставляя кровавые просечки, да еще так, чтобы каждый третий удар приходился на наиболее чувствительные нежные места, там, где ягодицы переходят в ноги.

— Двадцать четыре, двадцать пять… — считала она, ровно, не меняя громкости и тембра голоса. — Тридцать…

К этому моменту, Тим не только орал и визжал, он рыдал, задыхался, его лицо было залито потом, слезами и соплями, в уголках искусанных губ появилась белая пена, в пересохшей глотке першило так, что он начал кашлять, лающе и хрипло. Пытка казалась нескончаемой, он уже не мог даже умолять прекратить ее, забыв все человеческие слова.

…Конечно, он и раньше знал — по крайней мере, полагал, будто знает — что такое боль. В отчаянных мальчишеских драках — а Тим по праву входил в первую тройку школьных распиздяев, — в более поздних взрослых разборках, пьяных, жестоких, его не раз били, и он сам бил, по чему ни попадя, и не раз бывал сбит на землю, когда дальше тебя метелят ногами, а если не успел свернуться в комок и прикрыть голову, то лупят так, что кажется, будто во всем ливере не осталось живого места; а на другой день невозможно открыть заплывшие глаза, половина лица превращается в сплошной багровый синяк, и ты вслепую ползешь в сортир и ссышь там кровью, потому что почки тоже отбиты. Всё это Тим проходил. Ему пробивали голову, ломали нос, и он никогда не терял сознание в процессе, и если орал, то только от бешенства, даже не орал, а матерился почище пьяного матроса на Привозе. Точно также он реагировал, если получал травму, когда играл в футбол — а играл он, длинноногий, быстрый, подвижный — неплохо и с удовольствием. Никто бы не посмел назвать его трусом или слабаком. Даже после своего полета с Федькиного мотоцикла, весь переломанный, с оторванной нижней губой, в реанимации, Тим вел себя вполне достойно, и даже пробовал шутить и ёрничать над своим состоянием.

... Но то — всё то, испытанное, знакомое, пережитое прежде — не шло ни в какое сравнение с тем, что с ним происходило сейчас. Вернее, тут бессмысленно даже пытаться сравнивать. Такого ощущения полной беспомощности, запредельного унижения и боли у Тима просто никогда и близко не было.

— Пятьдесят, — Госпожа Ингрид остановилась и отложила в сторону очередной пучок измочаленных об его задницу розог. Присев перед Тимом на корточки, она вытерла ему лицо влажной салфеткой. — Пить хочешь?

— Д-да… — прохрипел Тим, и она кивнула; поднесла к его лицу стакан с водой и предусмотрительно вставленной трубочкой для коктейлей. Тим вцепился в эту трубочку и принялся пить, жадно, захлебываясь. Госпожа Ингрид снова, как в самом начале, погладила его по голове.

— Отдохни пару минут.

Он глянул на нее с надеждой — неужели, неужели Госпожа Ингрид решила, что с него хватит, и его можно пощадить теперь? Но она повела головой из стороны в сторону — «нет».

— Сегодня ты получишь всё сполна, дорогой мой. Осталось ровно столько же, сколько ты уже получил. И я уверена, что это станет тебе хорошим уроком.

Оставшуюся часть наказания Тим перенес хуже первой. Где-то он слышал, будто тело человека привыкает к боли, но, наверное, либо он был не человеком, либо к такой боли привыкнуть невозможно. Последние двадцать розог вообще шли нагоном — это был непрерывный бой, град ударов, окончательно уничтоживших всякий намек на человеческое достоинство Тима, превративших его в какую-то верещащую, рыдающую биомассу.

…Когда всё закончилось, и Госпожа Ингрид освободила его, Тим еще около двадцати минут был не в состоянии встать. Он лежал и плакал, закрыв лицо руками, но уже не навзрыд, а тихо и жалобно, пока этот плач не перешел в более редкие судорожные всхлипывания. Его тело сотрясала такая дрожь, будто через него пропустили электрический ток. Госпожа Ингрид не успокаивала его, она только сразу накрыла Тима легким пледом и стояла рядом, дожидаясь, пока он сам успокоится, а когда он все-таки, наконец, смог подняться, обернула его этим же пледом целиком.

Идти сам он почти не мог, и она обхватила его поперек талии.

— Ну-ка, малыш, обопрись на меня. Вот так, хорошо. Всё хорошо. Пойдем, тебе нужно прилечь.

Тим двигался, как в тумане. Госпожа Ингрид отвела его не в его комнату, а к себе, чего никогда раньше не делала — с самого начала Тиму было отлично известно, что ее постель для него неприкосновенна. Однако сейчас она нарушила этот принцип. Какое-то время она сидела с ним рядом, и, когда попыталась выйти, Тим вцепился в ее руку мертвой хваткой.

— Н-не… оставляй… меня…

Впервые он обратился к Госпоже Ингрид не на «Вы», но это как-то само получилось, вырвалось у него, и она не стала немедленно исправлять ошибку.

— Тихо, тихо, дурачок, конечно, не оставлю, ну что ты, я здесь, с тобой… — она сплела свои пальцы с его, ледяными, и легла рядом, лицом к его лицу, коснулась губами лба, глаз, опухших от рыданий, сняла языком последние слезы с ресниц.

— Госпожа… теперь Вы… простите меня? — шепотом спросил Тим.

— Да, милый. И ты меня прости, что была сегодня так жестока с тобой, — улыбнулась она. — Но не думай, что это в последний раз. В первый — да, но не в последний.