Сон в красном тереме. Из сборника Порно приключения красной шапочки Часть 3

3.

Лиля продолжала сидеть передо мной все в той же откровенной и вызывающей позе. Очень трудно было сохранять видимость спокойствия. Хотелось вскочить с кресла, подойти к Лиле, прикоснуться к ней. И уж не знаю, что сделать потом – избить, расцеловать, погладить по голове. Не знаю.

Но я не подходил, потому что понимал, что именно сейчас не должен этого делать. Сейчас Лиля хотела быть одна, остаться без меня, наедине со своими воспоминаниями. Она нуждалась во мне только как в слушателе, сочувствующем и сопереживающем. Мое присутствие возбуждало ее, ей было приятно и страшно раскрываться перед моим взором как буквально, так и в своих рассказах. Но приближаться и как-то нарушать течение ее истории я был не должен.

Поэтому я оставался сидеть, совершенно мокрый от пота, так и не выпустив из своей руки зажатого в ней бокала. Меня как будто пригвоздила к креслу, как к лобному месту, какая-то невидимая сила. Теперь я точно знаю, как эта сила называется.

Лиля, казалось, вообще забыла о моем присутствии. Она вела себя так, как будто меня в комнате вовсе не было. Руки ее находились в постоянном движении, пальцы все время шевелились. Жена ерзала по дивану, лаская себя все более ожесточенными движениями. Глаза ее закатились в сладостной неге, а рот постоянно кривился – судорогой вожделения. Не знаю, как обстоит дело в других семьях, но я впервые в жизни был допущен в святая святых интимной жизни моей жены. Никогда раньше мне не приходилось быть свидетелем ее самостоятельных ласк, которыми каждая женщина наедине ублажает себя. Никогда прежде Лиля не допускала меня до присутствия при этом. Нечего и говорить, что я был потрясен самим этим фактом. Кроме того, я, невзирая на охватившее меня волнение, все равно отметил, насколько хороша Лиля была в эту минуту.

Прекрасное, будто одухотворенное, запрокинутое лицо. Блуждающие в жалобном томлении глаза, Лиля говорила и при этом задыхалась от волнения и от охватившей ее страсти. Она жадно ловила ртом воздух. А руки ее, руки... Временами мне казалось, что она вот-вот раздерет себя сама.

– На третий день я заметила, что на меня обратили внимание двое туристских инструкторов. Это здоровенные парни, тренированные, высокие, черноволосые. Их звали... – Лиля запнулась почему-то, как будто на пути ее рассказа возникло какое-то внутреннее препятствие.

Потом, преодолевая его, она продолжила:

– Их звали Федор и Богдан. Им лет по сорок, и, живя на турбазе, они, конечно, специализируются по одиноким отдыхающим женщинам. О, у них наверняка в этом деле большой опыт. Не так уж много работы у туристского инструктора, так что целыми днями эти животные слонялись по турбазе, высматривая добычу. И вот им подвернулась я. Наверное, у каждой женщины, которая не прочь, что-то такое написано на лице. Или это таится в выражении глаз. Одним словом, ко мне они подошли безошибочно. Это было в столовой после обеда. После короткого разговора они пригласили меня вечером к себе в комнату вместе с подругой. Подруг у меня там не было, а соседка идти категорически отказалась. Вероятно, к этому времени она уже окончательно поняла, что я собой представляю.

Милый, если ты думаешь, что в тот момент я не отдавала себе отчета в том, что делаю, то ты не прав. Конечно, я ведь все-таки не первый день живу на свете и представляю себе, на что идет женщина, которая с первого приглашения отправляется в гости к двум мужчинам. Я понимала, чем рискую, и что может произойти. Да, я понимала.

Но в меня словно бес вселился. Как только мы договорились и мужчины указали мне их комнату в соседнем флигеле через двор от моего корпуса, я стала собираться.

Сразу после обеда я побежала в поселок в четырех километрах от турбазы. В турбазовском магазинчике была только водка и какие-то консервы. А я хотела подготовиться как следует, чтобы прийти в гости не с пустыми руками. Довольно, подумала я, что я получила приглашение. Тут, на турбазе добрых две сотни женщин, и все одинокие, а выбрали именно меня, чтобы пригласить. Так что все остальное, чтобы вечер оказался приятным для хозяев, я должна сделать сама. Неудобно же приходить в гости с пустыми руками.

Поэтому я сделала пробежку туда и обратно. В поселке я купила все, что хотела – две бутылки хорошего вина, сыр, колбасу, пирожные. Обратно я бежала почти бегом. Ведь до назначенного времени оставалось очень мало, и я боялась опоздать. Так что я изрядно устала бежать четыре километра да еще с довольно увесистой сумкой. А когда прибежала, пришлось действовать еще быстрее. Вечернее платье было у меня в чемодане. Его пришлось гладить и выпрашивать для этого утюг. А после нужно было еще быстро приготовить бутерброды из всего, что я купила. Но я все успела и даже успела все красиво упаковать. Но успела я минута в минуту. Мне очень не хотелось опаздывать даже ненадолго. Мужчины могли подумать, что я капризничаю и набиваю себе цену. Да и вообще известно, что опаздывать неприлично.

Надо сказать, что хозяева действительно были приятно удивлены моей точностью и тем, как я подготовилась. Ты ведь знаешь мое вечернее платье, которое я брала с собой. Ну, то, что мы купили в Гостином прошлым летом. Я надела к нему еще чулочки золотистого цвета, так что все смотрелось отлично. Я была как королева красоты. Я быстренько распаковала все, что принесла с собой, и расставила на столе. При этом я видела, как хозяева переглянулись. Я им явно сразу понравилась.

Мы сидели и выпивали довольно долго. По правде говоря, говорить было в общем-то не о чем. Умом они не отличались, чувство юмора у них очень специфическое, как у всех почти южан. Спустя полтора-два часа Богдан куда-то вышел якобы на минутку. Федор сразу подсел ко мне. Понятно, что я не кривлялась и не сопротивлялась. Мы поцеловались, потом Федор очень быстро и умело раздел меня и уложил на кровать. Меня только сначала покоробило, что он сам не стал раздеваться. Федор прямо как был, в одежде, прилег ко мне. Он раздел меня, чтобы лучше ощущать мое обнаженное тело. Некоторое время он гладил меня, и мы целовались, причем алкоголь, конечно, сделал свое дело, и я немедленно сильнейшим образом возбудилась. Федор взял меня два раза. Он был нежен и ласков со мной, только велел, чтобы я по его знаку лезла вниз и принимала в ротик, когда он кончал. Ему так больше нравилось. Ну что ж, я делала это с удовольствием.

Потом я оделась, и мы выпили еще, как он сказал «за окончательное знакомство». А сразу после этого Федор вышел из комнаты. Он объявил, что идет в туалет.

Я осталась одна, закурила.

И тут открылась дверь, и появился Богдан. Он был сильно пьян, вероятно, где-то добавил. Когда я увидела его, мне сразу захотелось уйти. Дело в том, что в нем появилась какая-то тяжеловесность, агрессивность. Так часто бывает у пьяных людей. Он взглянул на меня, удовлетворенно хмыкнул, усмехнулся и запер дверь на ключ.

Когда я шла в тот вечер в гости, конечно, я понимала, что мне предстоит переспать с кем-то из двоих новых знакомых. Они для того и шляются по турбазе с наглыми голодными глазами. Им только уступ и… Так что я прекрасно понимала многое. Но не все.

Я не думала о том, что оба эти мужика поделят меня на двоих. К такому я была не готова.

Я задрожала, заметалась, но деваться было некуда. А Богдан сильно отличался от Федора. Он был совсем не такой нежный. Напротив, он сел ко мне на кровать и, даже не поцеловав, сразу рукой стал стаскивать с меня трусики. Тут уж сопротивляться было невозможно. Трусы мокрые, и он это почувствовал, да и сама я была еще вся разгоряченная. А тут тяжелое дыхание распаленного мужчины рядом, обволакивающие винные пары, грубая рука, шарящая под платьем.

Раздев, он бросил меня, голую, на кровать, с которой я только что встала, и снял свою одежду. И я увидела его орудие – огромное, какое-то синее от прилива крови, с вздувшимися узловатыми венами. Милый, это было такое грозное и устрашающее орудие, что я испугалась. Мне никогда еще не приходилось иметь дело с таким. Да, по правде сказать, ты ведь знаешь, мне вообще никогда не приходилось бывать в такой ужасной ситуации. Так грубо, так требовательно со мной еще никогда не обращались. И этот испуг, и растерянность подействовали на меня завораживающе. Я стала покорной и робкой. С ужасом, страхом и вожделением я смотрела на страшное орудие, которое должно было войти в меня и уже грозно покачивалось перед моим носом.

Мне показалось, что он просто не сможет войти в меня, что он разорвет меня пополам. Но потом я подумала, что мужики проделывают то же самое, наверное, почти каждый день с разными отдыхающими тут женщинами, и чем же я лучше их. Они выдерживают, и я должна была выдержать…

Рассказывая, Лиля постоянно возбуждала себя и теперь, дойдя до кульминационного момента своего рассказа, не выдержала. Ее потряс оргазм прямо на моих глазах. Жена прервалась и предоставила мне смотреть, как она извивается на диване напротив меня, ища и не находя успокоения. Видно было, насколько она упивается своими воспоминаниями.

– Все оказалось действительно не так уж страшно. Богдан лег на меня сверху и без всяких предисловий вонзил свое орудие в меня. Ты понимаешь, я ведь всегда любила, чтобы меня предварительно подготовили к вторжению – но теперь я была достаточно разгорячена, так что Богдан вошел в меня легко и просто. И все равно я взвизгнула и заелозила под ним, потому что то, что входило в меня, доставало до самых глубин. И двигалось оно во мне безжалостно, только вперед, раздвигая мою бедную плоть, ввинчиваясь, будто штопор, все глубже и глубже.

Но все это было только начало. Основная часть была потом. Милый, я такого себе никогда и представить не могла. Это было очень похоже на настоящее изнасилование. Только изнасилование по доброй воле потерпевшей.

Богдан был очень груб и немногословен. Он вообще не собирался разговаривать со мной. От него я получала только команды: «Становись раком», «Теперь в рот бери», «Соси», «Опять раком становись». Милый, это было так неожиданно и ужасно, Я не представляла себе раньше ничего такого. Кроме того, все было очень долго, Богдан совершенно измучил меня.

Я не смела ни одним словом противиться его приказаниям, делала услужливо все, что он велел. А он был очень нетерпелив и груб, я тебе уже говорила. Если я мешкала хоть секунду, прежде чем выполнить очередное его требование, он пинал меня, и уже под его пинками я становилась в требуемую позицию.

Дело в том, что он никак не мог кончить. Вероятно, это следствие алкоголя. Его самого это мучило и раздражало. Поэтому он все яростнее продолжал мучить меня.

И мне самой кончать было очень неудобно. Ведь только подкатит оргазм, как тут же тебе приказывают сменить позу, сосать, лизать и все остальное. С моими чувствами и желаниями Богдан вообще не считался, просто не думал об этом. Ты не поверишь, но самым все же оскорбительным мне тогда показалось то, что он ни разу не поцеловал меня. Моего лица для него не существовало. Только рот. Правда, я и сейчас, когда думаю о том, чем была для Богдана, просто дрожу от обиды.

Словом, на протяжении часа я, стараясь угодить, старательно делала все, чтобы ему было удобно мной пользоваться. Да, милый, да!

Наконец, он извергся в меня, стоящую раком на смятой кровати…

На протяжении последних минут своего рассказа Лиля опять возбудилась, заново переживая все происшедшее. Я заметил, как она вновь стала совершать движения тазом, как опять стала извиваться, будто в чужих руках. Когда она сказала последние слова, оргазм потряс ее вновь, и жена еще шире раздвинула колени. Теперь она забиралась в себя почти всей ладонью, и оттуда, из глубины распаленного женского тела, брызнула мутная струйка. Влага потекла по руке Лили, по ее широко расставленным ляжкам, вниз, на диван. Лиля шумно, тяжело дышала, ее прекрасные серые глаза, потемневшие от страсти и волнующих воспоминаний, то бессмысленно скользили по мне, то шарили по потолку.

– А потом... Потом он просто прогнал меня, – прошептала Лиля, склонив голову. – Даже, пожалуй, не прогнал. Он просто отвернулся к стене и заснул, не обращая больше на меня никакого внимания. «Мавр сделал свое дело – мавр может уходить». Мне пришлось самой встать, одеться и идти к себе в комнату. Я делала все это как во сне, руки мои тряслись. Я выскочила во двор между корпусом и флигелем, где все это произошло. Уже идя по двору, я вспомнила, а вернее, почувствовала, что забыла надеть трусики. Богдан сразу тогда сорвал их с меня, и, наверное, они завалились под кровать. Так что я их не заметила, а вспомнить о них у меня, конечно, не было возможности. Не могу описать, как я была потрясена всем происшедшим. К такому ни одна женщина привыкнуть не может. И не может с таким смириться. Идти в гости, пусть даже с фривольными целями, но все же надеяться на уважительное отношение, на флирт, ухаживания, думать о том, как ты будешь кружить голову мужчинам, – это одно. А стать легкой добычей двух циничных самцов, просто жалкой подстилкой, которую можно использовать, а потом просто выгнать – совсем другое дело.

А история с трусиками имела, кстати, продолжение. И даже не знаю, что было ужаснее перенести – всю прошедшую ночь или то, что случилось наутро. Это мне тяжелее всего вспоминать. Я задержалась за столом во время завтрака. В рот ничего не лезло, голова была дурная от выпитого ночью, от двух мужчин, от воспоминаний. Соседи по столику уже встали и ушли, а я осталась сидеть. А рядом, в углу зала, собрались за столом мужчины из персонала турбазы, несколько человек. Были среди них старые и молодые, и даже красивый седой, человек с орлиным профилем – директор. И Федор с Богданом наперебой рассказывали всем им обо мне, о прошедшей ночи, о том, как они меня поделили. Я это точно знаю, потому что все поглядывали на меня презрительно и с интересом, а потом посмеивались.

У меня перехватило все внутри от мыслей о том, что там про меня говорилось, я сидела над своей тарелкой вся красная, не в силах даже встать и уйти, в ногах была слабость. А Федор тем временем закончил что-то говорить, из угла донесся раскат общего смеха, и я краем глаза увидела, что он встал из-за стола. Федор шел к столику, за которым я сидела, не смея поднять глаза от стыда. Мужчины замолкли и наблюдали, что будет. Оказывается, Федор продемонстрировал всем мои трусики, которые Богдан сорвал с меня накануне и которые они потом нашли под кроватью. И теперь Федор нес их мне, помахивая ими на виду у всех. Он подошел ко мне и издевательским жестом положил белый комочек моих трусов прямо на стол рядом с моей тарелкой.

– Вы у нас вчера, кажется, забыли, – услышала я над собой голос. Федор стоял надо мной и ухмылялся, – вот мы с Богданом и решили вам отдать. Чтобы вам домой с голым задом не возвращаться. А то что муж-то скажет?

Каждое произнесенное слово было отчетливо слышно в полупустой столовой. Особенно вся сценка позабавила тех, для кого она была предназначена. Сказанное мне Федором, эти перлы южного остроумия привели всех в еще более веселое настроение. Я, правда, сейчас думаю, что они все периодически забавляют друг друга подобными веселыми сценками. Отдыхающих женщин много, и для смешливых мужчин нет недостатка в вариантах глумления над бедными жертвами.

Когда раздался хохот, и я осознала всю жалкость и позор своего положения, я вскочила и, схватив трусики, пулей выскочила из столовой. Так, с трусиками в руках я и прибежала к себе в комнату.

Милый, если ты не возражаешь, я хотела бы еще немножко выпить…

Я налил Лиле водки, пододвинул закуску. Она опустила подол юбки, выпила. Я смотрел на нее в колеблющемся пламени свечей. Лиля теперь сидела передо мной притихшая, такая, какой была всегда прежде. Она несколько успокоилась. Сейчас жена выглядела совсем не такой, какой была еще несколько минут назад.

Скромница Лиля сидела, положив свои красивые руки с длинными пальцами на колени, и иногда робко поднимала глаза, глядя на меня с виноватой улыбкой.

Конечно, я хорошо понимал ее состояние. Прожить столько дней с подобными переживаниями на сердце, и не иметь возможности никому об этом рассказать. А для Лили эти переживания были огромными. Уж я-то это хорошо знал.

Приличная, достойная и уважаемая женщина вдруг была обращена в девку, которую две грубые гориллы поимели во всех самых унизительных позах, да потом еще поиздевались над ней при других таких же гориллах. Это трудно перенести.

Глаза Лили постепенно просветлели. Им них ушло жалобное выражение. Теперь они опять глядели на меня прямо, лучисто, как всегда. Так, как я всегда любил.

– Милый, – сказала Лиля, – если ты ещё не перестал любить меня после всего, что я тебе про себя рассказала, и ты не побрезгуешь мной, то, пожалуйста, возьми меня.

Она замолчала, выжидательно глядя на меня. Лиля больше не могла без мужчины. Я взял ее за руку и обнаружил, что ее длинные пальцы все еще мокрые после того, как она сама ласкала себя. Я овладел женой прямо тут, на диване, предварительно раздев донага. Лиля с первых же мгновений начала буквально корчиться у меня в руках, сотрясаемая приступом нового желания. Входить в нее было очень приятно. Лиля была настолько подготовлена, увлажнена, что я входил в нее как бы вовсе безо всякого усилия. Мне казалось даже, что я чувствую, насколько расширилась за последнее время плоть моей жены, какая она стала большая, разработанная, растянутая. Конечно, все это ерунда, но именно так я тогда думал. И мне казалось, что именно это придает дополнительный импульс, разжигает мою страсть. Лиля трепетала подо мной, один за другим ее сотрясали оргазмы. При этом она не переставала бормотать. Лиля шептала, как она рада вновь быть со мной, как она любит меня, своего единственного и любимого мужа, настоящего мужчину. Я слышал слова о том, что только я умею быть по-настоящему нежным и ласковым, только я умею, как надо понять женщину и удовлетворить ее.

Пытаясь оправдаться в моих и своих глазах, найти объяснение своим поступкам, Лиля горячо шептала о том, что именно и только теперь, когда она имеет возможность убедиться в том, что ее муж – самый замечательный мужчина на свете, она с новой силой почувствовала супружескую любовь. Как она любит меня именно теперь, после чужих объятий, как особенно теперь ей приятно принадлежать ласковому близкому человеку.

Еще принц Гамлет говорил: «Слова, слова, слова... ».

Слова лились, как из рога изобилия. Одухотворенные прерывающимся Лилиным голосом, они обволакивали меня, вводили в любовный дурман, И мои чувства парализовались этими словами, нацелились лишь на одно – на восхитительное чувственное наслаждение.

А вот голову у человека все равно оторвать нельзя. Голова – необходимый атрибут человеческого существа. Можно сколько угодно делать вид, что носишь голову просто в качестве украшения, но верить в это нельзя. Сам человек не должен себя обманывать. Нет, не должен. Иначе голова преподнесет самый неожиданный сюрприз. Она докажет, что может мыслить и тем самым создавать своему владельцу неприятности.

Мне все это давно известно. Вот если бы головы у меня не было, или я, по крайней мере, легкомысленно относился к ее наличию, я мог бы всерьез поверить словам Лили. Я услышал бы эти слова, красивые слова, произнесенные очаровательным голосом любимой женщины, потом отдался бы на откуп своим собственным чувствам – безудержному желанию, вожделению, животным инстинктам. И успокоился бы. Все было бы хорошо и нормально. Легко и объяснимо. Но я не такой глупый человек.

Когда ты, лежа на диване, читаешь «Эммануэль» Арсан, и перед тобой всплывают рожденные несомненным интеллектом и безграничной фантазией образы и рассуждения, подобные тем, что предлагала мне Лиля, все воспринимаешь как-то иначе. Почему? Я никогда раньше об этом не думал. А вот теперь пришлось.

Ах, вот бы состоять из одного только полового органа. Вот это было бы здорово, и тогда все, что только что говорила мне и себе жена, казалось бы совершенно убедительным.

Мы оторвались друг от друга, насытив первый всплеск страсти. Я налил в бокалы лимонад из литровой пластиковой бутылки. Он был прохладный, в нем пузырился газ, из бокалов слышалось легкое потрескивание пузырьков. Мы сидели рядом на диване. Догорающие свечи, забытые на столе, трещали особенно громко, стеарин стек с них на поверхность стола. Я не думал об этом.

Мы молчали, только иногда я взглядывал поверх бокала и ловил взгляд Лили – томный, задумчиво-сосредоточенный. Она обдумывала, что сказать, она была сосредоточена на себе, на своих чувствах, на наших новых отношениях. Сомневаться в искренности ее слов у меня никогда не было никаких оснований, а теперь еще меньше, чем обычно. Нет, Лиля вовсе не кривила душой, когда в пылу постельной, схватки говорила мне о том, что я для нее – самое дорогое, что наши отношения и мое понимание ей дороже всего. Конечно, конечно... Она говорила правду.

Вот только теперь я смотрел на нее, чувствовал, как она прислушивается к себе, и думал:

«Ну, милая, родная, любимая! Ведь ты же должна сейчас понять, что после любви со мной тебе нисколько не лучше, чем после других мужчин, что не в том совсем дело. И взгляд у тебя стал за это время немножко другой. Ты ведь даже чуть-чуть моложе меня, всего на пару лет, но все-таки, а вот взгляд у тебя теперь бывает такой, будто ты намного старше меня и действительно умудрена житейским опытом. Наверное, это на самом деле так. Теперь ты знаешь что-то очень важное про себя и, вероятно, про жизнь вообще. То, чего, конечно, не знаю я. Не каждый день взрослый человек делает открытия относительно себя самого».

Всего этого я Лиле не говорил. Она лежала передо мной, размышляла. Я знал ее самоуглубленный, сосредоточенный характер и понимал, что теперь Лиля анализирует свое состояние, прислушивается к своим чувствам. Она сверяла верность слов, которые только сейчас мне произносила, и действительные свои ощущения.

Наконец она как будто встрепенулась. Она стряхнула с себя воспоминания и освободилась от неразрешимых сомнений. Лиля отхлебнула из бокала лимонад и поставила бокал обратно на низкий столик, который я прикатил из кухни.

– Милый, иди опять ко мне. – Лиля раскрыла объятия и лукаво улыбнулась. Потом ее улыбка превратилась в робкую и нерешительную. – Только я ведь тебе еще не все рассказала. Ты хочешь продолжения? Да?

Уткнувшись лицом жене в теплое плечо, я промолчал. Я не мог сказать, что я этого хочу. Не мог. Не мог сказать. Лиля поняла меня правильно.

– Мальчик мой милый, – пропела она нежно и одной рукой обняла меня за шею. – Я все тебе расскажу. Я так благодарна тебе за то, что ты есть, и за то, что ты слушаешь меня, и я все могу тебе рассказать. Кому еще я могу поверить свои тайны? Перед кем еще я могу излиться, могу быть сама собой, как не перед тобой, моим самым близким и любимым человеком? Правда?

В тот следующий день после завтрака мы ездили на экскурсию. Она была, кажется, интересная, а впрочем, я плохо ее помню, потому что постоянно думала о случившемся. Перёд моими глазами все время вставали сцены прошедшей ночи. Я старалась отвлечься и не думать, но это было невозможно. Сначала Федор, потом Богдан. Какой ужас!

Славик целый день ходил надутый, почти не разговаривал со мной. Он подозревал, что я была с кем-то. Ведь он наверняка заходил ко мне в комнату прошлым вечером, а меня весь вечер не было. Он понимал, что я была где-то, куда не захотела приглашать его. А вы, мужчины, ведь ужасно ревнивы. Один только ты исключение, лапочка моя! Один только ты понимаешь меня. А вот Славик весь день на меня дулся. Ему, конечно, не приходило в голову, что я была сразу с двумя мужиками. Ему такое и привидеться не могло. Но все же он переживал. Я несколько раз заговаривала с ним, но он просто бурчал что-то невнятное и отходил в сторону. Переспав со мной несколько дней подряд, он уже стал считать меня своей собственностью. Хотя я ведь даже и не давала ему надежды на долгую связь. Но он совсем мальчик, и поэтому я считалась с его чувствами. Так что, когда экскурсия закончилась, я просто сама подошла к нему и буквально упросила его пригласить меня вечером в гости. Славик не хотел этого, он ведь жил в одной комнате с двумя соседями. Они были старше его и, вероятно, подтрунивали над его молодостью и увлечением мной. Наверное, он комплексовал из-за этого, и понятно, что он не хотел приглашать меня. Но я настояла. Он был у меня под влиянием, этот мальчик.

Вечером я нарядилась вновь и пошла к Славе. Оделась я так же, как и накануне. У меня было одно вечернее платье с собой, так что выбирать не приходилось. Только я чуть не опоздала, потому что, одеваясь, обнаружила, что прошлой ночью Богдан, срывая с меня платье, порвал застежку. И теперь нужно было срочно зашивать разрыв, иначе было бы неприлично.

Славику я бутылку вина не понесла. И вообще ничего не стала готовить. «Он еще молодой, так что пусть готовится и встречает меня сам», – подумала я. В меня словно бес вселился. Меня тянуло на все новые и новые приключения. Никогда прежде я не замечала за собой такого. Но в тот вечер я понимала себя. Мне хотелось к Славе потому, что я хотела как-то смыть, отдалить, отделить хоть чем-то позор прошедшей ночи, когда меня использовали два циничных мужика. А после еще глумились надо мной и рассказывали утром о том, что делали со мной. Я хотела закрыться от всего этого Славиком. Он был такой чистый и преданный мальчик. Если бы ты был тогда рядом со мной, я закрылась бы тобой, своим любящим и хорошо знакомым мне мужем. Но тебя не было тогда, и роль заслона выполнял Славик. И мне удалось закрыться. Вполне. Сначала.

Мы посидели со Славой, выпили немного приготовленного им вина, а потом пошли прогуляться. Погода в тот вечер была ветреная, мы вышли в поле, и там нас чуть с ног не сбило. Нам пришлось вернуться на турбазу и зайти в маленький бар; который там работал для отдыхающих. Но и там мы слишком долго не просидели. Слишком дорого и шумно. Так много молодежи и местных красавцев из окрестных сел, которые съезжаются на своих дребезжащих мотоциклах. И вся эта орава пляшет, вернее, скачет под невнятный рев из усилителей. Нет, там долго не просидишь. А кроме того, я уже была достаточно возбуждена. Мне хотелось мужчину, и я стала сладострастно смотреть на Славика. Я уже говорила, что была как одержимая. После того, что произошло прошлой ночью, я никак не могла остановиться. Охватившее меня тогда вожделение так, несмотря ни на что, и не проходило. А когда утром произошла та ужасная, позорная сцена в столовой, то потом, спустя несколько минут, я обнаружила, что, невзирая на стыд и охватившее меня возмущение, я страшно возбуждена. Да, да, милый, был и стыд, и возмущение, но, кажется, именно эти чувства, сложившись вместе, очень сильно возбудили меня. Я уже садилась в автобус, чтобы ехать на экскурсию, когда почувствовала, что сильно намокла. Я еще тогда удивилась, как смешано все в человеке. И весь день я была особенно нервозна именно поэтому. Я не понимала себя и в то же время прекрасно знала, что единственный способ облегчить себе существование – это вновь переспать с мужчиной.

Когда мы вернулись в комнату к Славику, оба его соседа уже лежали в кроватях, и свет был потушен.

«Вот видишь, я же тебе говорила, что все будет хорошо, – шепнула я Славе, – оба твои соседа спят, и мы можем спокойно лечь в постель. А рано утром я встану и, пока они еще будут спать, тихонько уйду к себе. Никто ничего и не заметит»

Впервые в жизни я так откровенно навязывалась мужчине. Хотя, что я такое говорю. Впервые в жизни я вообще предлагала себя. И мне же еще самой пришлось учить этого мальчика.

Мы легли. И ты не поверишь, милый, мне было так хорошо в те часы. Этот молоденький и такой еще чистый мальчик подарил мне совсем еще мальчишеское тело, я нежилась в тепле его объятий и утешалась этим. Мне так нужно было это утешение, эта чистая, почти ребяческая страсть. Думаю даже, что в ту ночь Слава подумал, что любит меня. Наверное, и я полюбила бы его. И у меня появилась бы масса проблем. Он был так силен. Он сжимал меня в своих объятиях, и у меня все косточки хрустели. Каждое его прикосновение было очищающим для меня. И я изо всех сил прижималась к молодому телу, стараясь на долю секунды продлить его ласки и свои восхитительные переживания.

Но так уж, наверное, устроен человек. Или я так устроена. Потому что потом было еще. Потом было то, что Славик, наверное, запомнит на всю жизнь. Да и я сама, конечно, запомню, потому что не ожидала от себя ничего подобного.

Один из соседей действительно спал. А вот второй, как выяснилось, то ли еще не успел заснуть, когда мы пришли, то ли проснулся от моих кошачьих стонов. Слава каждый раз при этом пугался и шептал мне, чтобы я сдерживалась и вела себя потише. И я старалась. Или нет. Я и сейчас точно не могу сказать, почему я не сдерживала своих возгласов во время любовных ласк. То ли на самом деле не могла сдержаться, то ли... Во всяком случае, я не могу точно сказать, не было ли у меня тогда подсознательного желания разбудить соседей. Это совершенно чудовищно, и, наверное, ни одна женщина бы не поняла меня. Да я и сама еще накануне не поняла бы такого желания. Но, может быть, это прошлая ночь с двумя инструкторами так возбудила меня, может быть, именно благодаря той ночи что-то во мне изменилось, я стала совсем другой. В этом варианте мне понятно свое на первый взгляд странное поведение. Я вскрикивала и стонала в руках Славы, надеясь, что соседи проснутся и услышат, как мы занимаемся сексом в одной комнате с ними. Чего я хотела от этого? Чего я намеревалась добиться?

Одним словом, может быть, именно по этой причине один из соседей проснулся, и мы услышали, как он шевелится и ворочается на своей кровати. Слава понял, что он не спит, и оставил меня. Он пугливо затих рядом со мной. А я в тот момент нисколько не смутилась и стала с интересом прислушиваться к шевелению и вздохам с соседней кровати. И чего только мне было еще нужно? Я шла к Славику, пренебрегая всякими условностями специально для того, чтобы очиститься с ним от скверны, в которую погрузилась, но теперь, став чистой, я захотела вновь погрузиться во все это. Как будто я играла сама с собой в некую странную и жестокую, игру. Днем я почти не видела Славиного соседа. Вернее, не обращала внимания. Он был толстый мужик среднего возраста, лысоватый, с грубоватыми манерами. Одним словом, совсем не герой моего романа, если у моего романа вообще могут быть герои. Короче, я совсем не обращала на него внимания. Но теперь мне стало жалко его. А может быть, мне стало жалко себя и захотелось сделать так, чтобы стало еще более жалко. Не знаю. Говорю же, что в меня вселился бес.

Я засмеялась и зашептала смущенному Славику, что мне стало жалко его одинокого соседа и, пожалуй, я пойду утешу его. А то ему завидно слушать наши восторги и скрип кровати. Сначала Слава подумал, что я шучу. Да что говорить, сначала, вероятно, я и сама пыталась убедить себя в том, что все это шутка, и я никогда на такое не решусь. Но постепенно уверенность в том, что я сделаю это, крепла во мне. Рядом со мной лежало молодое горячее тело мужчины, еще несколько минут назад подарившего мне долгожданное наслаждение. А я уже рвалась отдать себя совершенно незнакомому человеку, да еще немолодому, да еще лысому.

Когда я села в кровати, Слава, наконец, понял, что я не шучу. В ту секунду окончательно поняла это и я.

Мой мальчик испугался, стал уговаривать меня не делать этого, хватал за руку. Он умолял меня свистящим шепотом, и я до сих пор как наяву вижу его сверкающие от отчаяния глаза. Как жалки бывают мужчины в некоторых ситуациях. Когда женщина сама идет на поругание, сама хочет этого, не надо ее останавливать. А Слава совсем молоденький, он еще этого не понимает. Да я и сама раньше не понимала. Во всяком случае, моя решимость пойти на это укреплялась прямо пропорционально его жалким уговорам образумиться. И если бы не его мольбы остаться, может быть, я так и не решилась бы пойти к соседу.

Я вырвалась из его рук, совершенно обнаженная встала с постели, пошла к соседней кровати в углу комнаты. Ночь была лунная, и мою голую фигуру было прекрасно видно. По пути я остановилась у стола и плеснула себе в стакан остатки сухого вина из бутылки. Не торопясь, отпила. Я сделала это не потому, что очень хотела пить. Нет, просто мне нужна была хотя бы секундная передышка. Из одной кровати в другую.

Так я стояла, освещенная лунным сиянием, посреди комнаты, на виду у обоих мужчин. На обеих кроватях молчали, и с обеих кроватей доносилось громкое возбужденное дыхание.

Подходя к кровати соседа, я вспомнила, что даже никогда не поинтересовалась его именем и теперь не знаю, как к нему обратиться. Но тут же подумала, что в данной ситуации это, может быть, даже к лучшему. Какие еще слова тут нужны? Гораздо лучше не знать имен и просто оставаться голой похотливой самкой, лезущей к мужчине, а не Лилей, замужней дамой, старшим инженером петербургской фирмы. Я решительно откинула одеяло и забралась в постель к мужчине. Он, конечно, только этого и ждал. Ну и задал же он мне в ту ночь! У меня и так все было сильно растерто накануне, все побаливало, и тут мне показали еще. Сосед этот недаром молчал на своей кровати и только вздыхал. В нем накопилось такое количество энергии, что когда он обрушил всю ее на меня, я испугалась.

Кроме всего прочего, я уже сразу поняла, что теперь попала совсем в иное, чем еще минуту назад, положение. Одно дело – лежать в постели с молоденьким мальчиком и предаваться страсти по взаимному влечению, пусть даже и несколько бесстыдно – в одной комнате со спящими посторонними. А совсем другое дело вот так просто голой женщине самой, по собственному почину вылезти из постели одного любовника и пойти предлагать себя совсем случайному человеку. Теперь я была уже не просто заурядная шлюха, а совсем грязная подстилка, похотливое животное. Такой я и была в глазах этого мужчины, так он со мной и поступал, и, надо сказать, я понимала, что он был совершенно прав.

Мужик был толстый, он залез сверху, и это было довольно тяжело, он пыхтел прямо мне в лицо, и слюна из его рта текла прямо мне в раскрытые губы. Сначала это было непривычно и неприятно, но потом, постепенно я стала получать удовольствие и от этого. Я ворочалась под ним, этой огромной тушей, придавившей меня, наслаждалась, невзирая ни на что. Мною владел безумный экстаз, который все никак не отпускал меня. Потом мужик поставил меня на четвереньки и сношал так. В комнате, как я уже говорила, было довольно светло от луны, и Слава с соседней кровати прекрасно видел наши силуэты. Временами мне казалось, что в те секунды, когда я сама не стонала, я слышала его стоны. Бедный мальчик, он оказался в такой ужасной ситуации. Право, мне было так жаль его, но я сама с собой ничего не могла поделать. Наверное, это серьезное испытание для молодого человека. Видеть, как знакомую тебе молодую красивую женщину, в которую ты немножко влюблен и только что держал в своих объятиях, распяли, как лягушку, на смятой постели и имеют сзади, а она при этом сучит ногами и громко болезненно стонет. Да-да, ведь именно так все наверняка и выглядело со стороны. В те минуты мне даже казалось, что я сама все это вижу со стороны, и те картины, которые мне рисовались, дополнительно возбуждали меня. Смотреть со стороны, как чужой и неласковый мужчина грубо трахает тебя на глазах у влюбленного в тебя юноши...

Это было ужасно. И это было восхитительно возбуждающе!

Кровать бешено стучала о пол всеми своими четырьмя ножками, и, думаю, третий сосед тоже от этого проснулся. Но он был тихий и деликатный человек и потом ни одним намеком не выдал того, чему был свидетелем.

В то время моя животная страсть уже прошла, вернее она была насыщена. Так что мне не оставалось ничего другого, как просто покорно терпеть, пока не насытится мужчина. Нельзя же было просто встать и сказать, что я больше не хочу! Ведь я сама пришла к нему и, можно сказать, соблазнила. Но ждать мне пришлось довольно долго. Хотя мужчина и был немолодой, сил в нем было хоть отбавляй. И он долго не оставлял меня в покое, до тех пор, пока сам не удовлетворился окончательно.

Когда это, наконец, произошло, и я была совершенно обессилена, он разрешил мне не уходить с его кровати, и я, прикорнув к его плечу, заснула.

Утро было кошмарным. Я проснулась, комната была залита ярким солнечным светом. Третьего соседа уже не было. Мне сказали, что он по утрам совершает полезные для здоровья пробежки, а потом длительные пешеходные прогулки. Так что мы оставались в комнате втроем – Славик, сосед и я. Именно сосед меня и разбудил. Я села на постели и увидела прямо перед собой Славика. Он сидел на стуле у стены в какой-то деревянной позе. Его губы были искусаны в кровь. Это были следы прошедшей ночи, когда он наверняка кусал себе губы, чтобы не закричать и не расплакаться слишком громко. Он смотрел на меня, сидящую голой перед ним. Я представляла себе, как, наверное, выгляжу – с помятым лицом, с размазавшейся косметикой, со спутанными волосами. А Славик, не отрываясь, смотрел на меня. Он меня судил. Или он что-то обдумывал. Во всяком случае, мне стало очень стыдно под его взглядом. Да, конечно, и без его взгляда я сгорала бы от стыда за себя. Ведь утром все предстает в ином свете, чем ночью.

Я опустила глаза под его взглядом и стала быстро одеваться. Все мое белье было раскидано по комнате, и мне пришлось собирать его под взглядами обоих мужчин – грустного и подавленного Славика и торжествующего соседа. Когда я уже кое-как натянула на себя платье и собиралась тихонько прошмыгнуть в дверь, сосед остановил меня:

«Нет, Лилечка, куда же ты? Мы еще чаю должны попить»

Я остановилась и не знала, что ответить. Жалкая улыбка – это было все, что мне удалось выдавить из себя в ответ. А сосед между тем продолжал:

«Конечно. Ведь на завтрак в столовую мы все равно опоздали. Ночь у нас всех троих выдалась бурная»

Тут он засмеялся. Кроме него, никто не проронил ни звука. Мы со Славой молчали. Казалось, только один сосед и есть в комнате.

«Лилечка, побудь уж теперь хозяйкой. Ты так прекрасно вела себя ночью с нами обоими, так что уж не порти о себе впечатление. Завари чай, не стесняйся»

Я сделала все, что требовалось: нашла заварку, вскипятила воду, заварила чай и разлила его по стаканам. Все это проходило в тишине, я не могла поднять глаза. Говорил только сосед. Он веселился вовсю, его очень потешала ситуация. Он подтрунивал надо мной, похлопывал по заду, когда я поворачивалась. Одним словом, вел себя по-хозяйски. Да и что ему было с нами церемониться. С обоими. Могу себе представить, во что он превратил жизнь бедного Славика, когда я ушла. Сколько с его стороны наверняка было насмешек над его мужскими способностями. «Что ты за мужик, если из твоей постели ко мне баба сбежала? » Я этого не слышала, но могу себе отлично представить. Такие бесцеремонные люди могут превратить жизнь мальчика в сущий ад. И самолюбие Славика, конечно, было существенно уязвлено. Чай пил только сосед. Мы со Славиком сидели по разные стороны стола и не притрагивались к стаканам. Не думаю, что сосед провел всю эту экзекуцию сознательно. Нет, он был слишком прост и недалек для этого.

Славик был весь бледный, руки у него дрожали, когда он прикуривал сигарету. Что же касается меня, то во мне боролись два чувства. С одной стороны, конечно, стыд и осознание неловкости ситуации. И жалко было Славика. А с другой стороны, я ощущала некую наполненность изнутри. Как будто та мужская сила, которая выплеснулась в меня ночью, теперь бродила во мне и давала силы тоже. У меня был очень высокий тонус, какая-то приподнятость. Мне стало нравиться мое тело. Оно болело, ныло в разных местах, я была изломана и захватана, но мое тело стало казаться мне особенно красивым и дорогим для меня. Я смотрела на себя со стороны и восхищалась собой, я проникала внутренне в себя и тоже восхищалась. Мне очень понравилась любовь с мужчинами. Наверное, это главное, что я привезла из этой поездки.

Уходя в то утро из комнаты, я подошла к Славику и поцеловала его в искусанные губы и в шею. Я ничего не могла и не хотела ему сказать. Я только вложила всю свою нежность в поцелуи. Мне очень хотелось, чтобы он понял, как я жалею его и как мне больно, что своим поступком я обидела его. Но он даже не повернул головы, когда я уходила…

Все время, пока Лиля мне рассказывала, я пролежал, уткнувшись лицом ей в шею. Все тело Лили было горячим, видно было, что она сама постоянно возбуждается от собственных воспоминаний. Я мог ее понять, потому что сам чувствовал, как во мне поднимается волна вожделения от сладострастных сцен, описанных женой.

Я оторвался от нее и сел на постели. Но тут ее руки притянули меня к себе, и я услышал хрипловатый голос жены:

– Ну, теперь я уже достаточно тебе рассказала. Это почти все, а некоторые незначительные детали и прочие подробности я оставлю при себе. Ты уже возбудился? А?

Я промолчал, весь сжавшись, и тут же услышал тихий смех Лили.

– Что я за глупая женщина? – проворковала она. – Зачем я еще спрашиваю? Неужели я не могу сама это почувствовать?

С этими словами она прижалась ко мне еще крепче, чем прежде, и теперь могла самостоятельно убедиться в том, что не ошиблась относительно моего состояния. Теперь Лиля уже достаточно хорошо знала мою ответную реакцию на ее рассказы. Вероятно, это было моей слабостью, и жена ее узнала.

Я вошел в Лилю, и она, отвернув лицо к стене, застонала. Ее стоны были тихими, частыми. Оно то ли стонала, то ли мурлыкала. А я вдруг почувствовал свое полное бессилие в этой ситуации.

Сколько мужчин уже там побывало, там, куда я только что вошел. И теперь каждый раз я, входя туда, вступаю в единоборство с каждым из них, в единоборство с Лилиными воспоминаниями. И ничем, ничем не смогу я теперь стереть из ее памяти всего того, что она только что мне рассказала. Не смогу выветрить из ее тела физических воспоминаний о пережитом. И каждый раз, входя в лоно моей жены, я буду встречаться там с воспоминаниями, ее воспоминаниями, а теперь и моими.