К твоей любви возможно прикоснуться aka Маленькие рассказы о любви

Эвтерпа - муза лирической поэзии - нашла свое земное воплощение в мужском теле. В принципе, в этом предложении и сосредоточена основная суть истории, которая будет рассказана далее.

Поэты - люди, зависимые от своего вдохновения. А что может стать этим вдохновением, им не ведомо.

Может быть капля дождя на оконном стекле, солнечный зайчик на стене, музыкальная фраза, строка из песни, эмоция? Это перечисление можно продолжать бесконечно, ведь источником вдохновения может, поистине, послужить, что угодно.

Оно воздушно, эфемерно и мимолетно. У настоящих стихов нет черновиков. Они сплошной экспромт, написанный на языке поэтов. Они рождаются с умением говорить в рифму. Ее не нужно искать. Она всегда есть, ровно как воздух, которым они дышат. Эвтерпа диктует, нашептывает на ухо, а они записывают.

Ошибочно думать, что вдохновением может послужить человек. Лишь чувства и эмоции, которые он у нас вызывает, преобразуются в поэзию. И в этом нет никакой заслуги нашей пресловутой музы. Ведь те самые чувства и эмоции, которые ложатся в основу лирических строк, принадлежат нам. Мы их генерируем, а после решаем, как на них реагировать, как с ними жить, как о них писать, кому будет позволено это услышать.

У нее был небольшой дневничок с неопубликованными стихами. Она знала почти все наизусть, но читала их, каждое лишь единожды и для одного единственного слушателя. Все остальное, написанное ею, чтобы получить дорогу в свет, имело такое же отношение к ее душе и чувствам, как Ios к Android.

Имея талант считывать и преобразовывать в текст чужие чувства и эмоции, она никогда не делилась с читателями своими собственными. Сама жизнь и окружающий ее социум служили для нее неиссякаемым источником вдохновения. Но даже самая надежная система иногда сбоит. Поэтому, однажды, совсем неожиданно, появилось стихотворение, которое стало первым в этом странном дневнике.

И писались эти стихи странно. Каждая строка была насквозь пропитана живыми эмоциями, озвученными на самом пике ощущения тех самых эмоций. Ее и его, как ее музы.

Далеко не каждая их встреча заканчивалась новым стихотворением. Она никогда не могла предугадать, когда в очередной раз ее внезапно посетит вдохновение. Она писала стихи, озвучивая вслух каждое слово, чтобы после более никогда их не перечитывать.

Ее просто привлекала какая-то деталь. Возможно, ранее не замеченная, а может просто не прочувствованная так, как ее необходимо было прочувствовать.

И вот опять… она сидела в кресле напротив него, они говорили о чем-то несущественном, и внезапно, она заметила то, что ранее ею игнорировалось, по неведомым ей причинам.

Говоря о ней, он слегка улыбался. Он не мог этого контролировать, порою, пряча свое лицо от ее пристального взгляда, так, чтобы она могла видеть его лишь в профиль. И эта улыбка, озаряя его лицо, излучала тончайшие золотые лучи, которые соединяясь с воздухом, создавали материю его чувств. “К его любви возможно прикоснуться”. Эта фраза стала самой первой.

“К твоей  любви возможно прикоснуться”. - Мысленно перефразировала она. Ей хотелось прочувствовать каждое слово. Узнать их вкус и цвет.

Она прикоснулась кончиками пальцев к своим губам, которые, как оказалось, тоже были изогнуты в полуулыбке. “К моей любви возможно прикоснуться”. - Мысленно произнесла она, не зная, что послужило причиной ее улыбки.

“К твоей любви возможно прикоснуться”. - Произнесла она тихо и сокровенно, будто желая спрятать эти слова, как самый сокровенный клад в ларец своих потаенных мыслей. - “Целуя твою улыбку, я сердце твое целую”. - Она взяла его руку в свою и приложила указательный и средний пальцы к его запястью. - “И доказательством тому послужит мелодичный ритм пульса, что нотами ложится в партитуру”. - Она резко вскочила с кресла, ей необходима была ручка. Нужно записать. Где же, чем же? Подавив панику, она огляделась по сторонам. Схватила телефон, но тут же отказалась от этой идеи. - “Ручка, мне нужна ручка”. - Думала она, выворачивая внутренности сумки наизнанку. Но записной книжки не было. Ее глаза быстро бегали в поисках того, что могло бы послужить заменой, забытому дома блокноту. Схватив его за руку, она начала быстро писать на его ладони. - “Чтобы не забыть”. - Пояснила она.

Записав первое четверостишие, она на пару секунд замерла. После задернула шторы, погасила свет, оставив включенной лишь стоящую на журнальном столике маленькую настольную лампу.

Первое четверостишие было на его ладони. Оно было на ее губах, оно было на его губах, озаряло его лицо.

Она коснулась кончиками пальцев корсажа своего платья. Потянула за шнурок и произнесла первую фразу. К тому моменту, как она ее закончила, бантик развязался и шнуровка стала медленно расползаться, не имея возможности более сдерживать тяжелую грудь.

“К твоей любви возможно прикоснуться. Целуя твою улыбку, я сердце твое целую. И доказательством тому послужит мелодичный ритм пульса, что нотами ложится в партитуру”. - Подойдя к нему, она взяла его руку и приложила ладонь с четверостишием к своему сердцу, присев на подлокотник его кресла. - “Ярчайших чувств, что более скрывать не в силах”. - Она наклонилась к нему ближе и, касаясь губами его уха, продолжила. - “Вовек чернила эти не сотрутся. Ведь кровь горячая заменит те чернила, питая сердце, что по телу льется пульсом. - Вытащив тонкий шелковый шнурок корсажа, она села ему на колени. Ладонь с четверостишием легла на ее ладонь, их пальцы сплелись в замок. Она обернула их запястья шнурком и затянула. Лямки упали с плечей. Широкая юбка скрывала их наготу от их собственных взоров. - “И эта бесконечность станет мигом, когда тела и души вновь сольются. Чернила чувств так нежно лягут на страницы книги и сладким стоном отзовутся. Протяжным, глубоко гортанным и живым”. - Продолжая говорить, она сдавливала его плечо своей свободной рукой сквозь ткань рубашки. После эта рука стала ловко расстегивать пуговицы, пряжку ремня, пуговицу, молнию. На несколько секунд оторвавшись от его уха, она замолчала, развязывая шнурок. Более ничего не сковывало их в движениях. Широкая юбка более ничего не скрывала. Ее бедра лежали на подлокотниках кресла, а кончики пальцев свисающих ног, нашли опору в воздушном паркете. Ее ладонь у него затылке, он прижимает ее к себе, ловя губами те слова, что звучат только для него. - “Похожим на слова древнейших заклинаний, что вновь помогут нам проснуться”. - Слегка приподнявшись, она спускает колени на мягкое сидение кресла. - Его руки соскальзывают на ее ягодицы. - “Мы пленники своих желаний. К моей любви возможно прикоснуться”. - Слегка откинувшись назад, она обножила грудь. Его горячие губы покрывали поцелуями ее шею, спускаясь к груди, а руки мягко сжимают ее ягодицы, придавая ее телу движение. - “Мы пленники своих желаний, к моей любви возможно прикоснуться”. - Говорит она, глотая последнее слово в полустоне полувздохе.

“К твоей любви возможно прикоснуться.

Целуя твою улыбку, я сердце твое целую.

И доказательством тому послужит мелодичный ритм пульса,

Что нотами ложится в партитуру

Ярчайших чувств, что более скрывать не в силах.

Вовек чернила эти не сотрутся.

Ведь кровь горячая заменит те чернила, Питая сердце, что по телу льется пульсом.

И эта бесконечность станет мигом,

Когда тела и души вновь сольются. Чернила чувств так нежно лягут на страницы книги

И сладким стоном отзовутся. Протяжным, глубоко гортанным и живым.

Похожим на слова древнейших заклинаний,

Что вновь помогут нам проснуться.

Мы пленники своих желаний.

К моей любви возможно прикоснуться”.