Поцелуй бабочки

Настоящая любовь - это как удар молнии, проводящий электрический разряд прямо в сердце. А сознательное и бессознательное, как тот самый доктор Франкенштейн, кричат, высоко подняв к небу руки: “Оно живое! Оно живое! “

За три секунды, а именно столько нам необходимо времени, чтобы влюбиться, Вселенная нашего Я, находящаяся все это время в сингулярном состоянии, начинает немыслимо быстро расширяться, а первый взгляд и те ощущения, что он вызвал и стали импульсом, который привел к тому, что можно назвать Большим взрывом нашего сознания. Будучи микрочастицей постоянно стремящейся к нулю, заложенное в нас изначально чувство, отныне заполняет собой все наше существо, чтобы продолжать расти и расширяться, ни на миг не останавливая этого процесса.

Исходя и этого, можно сделать вывод, что настоящая любовь никогда не угасает, а лишь становится сильнее и масштабнее. Как гравитационное притяжение всей материи во Вселенной (видимой и невидимой) позволяет ей продолжать расширяться, предотвращая схлопывание и возвращение ее в привычное ей состояние сингулярности, так же и энергия нас объединяющая, не дает произойти подобным процессам внутри нас.

Опять же, нельзя не заметить того, что бесконечно расширяясь, Вселенная провоцирует множество гипотез о ее “сжатии”, замерзании или, напротив, раскаленности, которые грозят вымиранием всего живого, но неподтвержденная гипотеза - это лишь предположение в концепции данного произведения, не имеющая никакого значения. Ведь мы всего лишь говорим о нашем внутреннем Я, которое так бесконечно мало в бескрайнем космосе. Поэтому, можно с уверенностью утверждать, что настоящая любовь вечна, передаваясь от нас к нашим детям, от них - к их детям, и так поколение за поколением до бесконечности. Однажды влюбляясь, мы растем в своем чувстве, не знающем видимых и невидимых границ. Как и эти двое, к кому мы сегодня заглянем на огонек.

***

Внутри было тепло. Как будто, вернувшись с мороза в хорошо протопленный дом, они почувствовали тепло, которое окутало их легким дурманом. Дурманом, навевающим дремоту. И находясь в полудреме, в том самом состоянии “когда вот-вот заснешь”, максимально расслабляешься. Все внешние и внутренние факторы, провоцирующие стрессы, рассеиваются, оставаясь за порогом. А здесь лишь тепло и уют, убаюкивающие сознание, дарующие лишь пленительную нежность.

Они лежали на теплой воздушно мягкой перине, укрытые одеялом и смотрели на то, как медленно и с немыслимым наслаждением, языки пламени облизывали сухие до хруста березовые поленья, отдавая в благодарность за столь вкусный ужин все свое  тепло.

Если хорошенько приглядеться, то можно увидеть рябь в воздухе, напоминающую легкую рябь на воде. Это тень огня. Ведь даже у света, порою бывают своеобразные, но тени. Кушая с аппетитом, пламя выделяет все больше и больше сажи, которая начинает от преломления света светиться, что и представляется нашему глазу прозрачной и густой, подобной эктоплазме, рябью в воздухе. Наверное, так и выглядели бы привидения, если бы они существовали.

Одна ее ладонь покоилась в тепле его ладони, а другая лежала на странице открытой книги, лежащей у нее на коленях. Свет настольной лампы делал тень пламени более очевидной. Она будто бы растеклась  приливом по воздуху, храня в себе желание звучать мягким приливом морской волны в штиль.

Тепло было всюду и, насколько бы разным оно не было, оно казалось им однородным, идущим из самой глубины их трепещущих в неге сердец.

Она закрыла книгу, отложила ее в сторону, выключила свет, от чего тень пламени стала менее заметна. Они продолжали смотреть на камин, раскаленные докрасна угли, прислушивались в тихому треску горящих поленьев.

Тепло медленно растекалось по телу: от макушки до кончиков пальцев, становясь горячим в животе.

Их тени. Длинные и несуразные лежали на потолке, стояли, прислонив к стенам свои безликие силуэты. Темно-синий батист постельного белья становился ярче, впитывая в себя свет огня. Рыжего, ненасытного, требующего все больших и больших подношений в виде так аппетитно хрустящих поленьев.

Он поднес ее руку к губам и слегка коснулся ими тыльной стороны ее ладони. В тот же самый момент шаловливый огонек выпрыгнул из племени, ярко мигая красно-коричневым светом, но быстро погас.

Дом был очень маленький. Большая комната, объединяющая в себе кухню, спальню, гостиную и столовую. И небольшое помещение, где располагалась ванная комната. Над камином возвышалась массивная, ручной кладки труба, смотрящаяся довольно несуразно на этой крохотной и аккуратной двускатной крыше, припорошенной снегом. Снег так же беззаботно лежал на оконных отливах, оконных рамах, низеньком крыльце, на массивной дверной ручке, деревьях, мощеных камнем дорожках, на крыше будки собаки и блестел драгоценными переливами в тусклом свете молодого месяца, то и дело прячущего свой смущенный лик за тяжелыми снежными тучами.

Огромные, пушистые, мягкие снежинки медленно падали на укрытую белым покрывалом землю, становясь его неотъемлемой частью.

Кровать стояла в самом углу. Чуть поодаль от камина. Они тонули в мягкости, набитой лебяжьим пухом перины, подушек. Крохотный домик, согретый камином, казалось бы спал, мило посапывая.

Он поцеловал местечко между указательным и средним пальцами, слегка коснувшись его кончиком языка. Она положила свою мягкую теплую ладошку ему на щеку, касаясь кончиками пальцев мягких, как шелк волос. Его губы коснулись ладони.

Как пламя в камине начинает медленно разгораться от лучины, так и тепло в их телах становилось более ощутимым после этих невинных прикосновений.

Подвинувшись к нему ближе, но не настолько, чтобы их тела коснулись друг друга, она поцеловала его в уголок губ. Ее ресницы, вспорхнули вверх, касаясь его ресниц, его ресницы сделали тоже самое.

Их губы мягко коснулись друг друга, еле заметно вытянувшись вперед, их ресницы продолжали трепетать подобно крыльям бабочки. Слегка отстраняясь друг от друга на миг, они снова касались друг друга в мягких невесомых поцелуях, которым не было конца.

Касаясь ресницами щек друг друга, век и ресниц, они продолжали дарить друг другу то невесомое, что можно было бы назвать взмахом крыла бабочки, а скорее всего тем, что произошло с воздухом после этого самого взмаха.

Длинные густые ресницы мягко касались кожи, вызывая легкий румянец. Он притянул ее ближе, легко обнял и продолжил касаться ее слегка приоткрытых губ, задерживаясь лишь на мгновение.

От удовольствия они жмурились, улыбались, а чтобы продлить его и сделать ярче - закрывали глаза. Его руки лежали у нее на затылке, скрываясь в густой копне волос,   а ее нырнули под его футболку, легли на грудь, мягко поглаживая нежную гладкую кожу.

Он обнял ее крепче, обхватив рукой ее тонкую талию, так что кончики его пальцев коснулись ее живота.

Им хотелось быть ближе. Нежные воздушные поцелуи не прекращались, ресницы продолжали пархать.

Он легко касался кончиков ее губ, линии подбородка, возвращаясь к горячим и сладким губам, которых незаметно касался кончик его языка. Она обводила контур его губ своим языком.

Становясь все ближе и ближе друг к другу, они легко и ненавязчиво, как-будто невзначай углубляли поцелуй.

Ее руки поднялись на его плечи, спустились к лопаткам, соскользнули на поясницу, кончики пальцев спрятались под резинку пижамных штанов.

Кончиком языка он открыл ее губы, вытянув верхнюю. Его нижняя губа же была между ее губ. Попеременно втягивая и выпуская раскрасневшиеся от долгих ласк губы, они стали еще ближе. Наклонившись к ней, он продолжал целовать ее лицо, шею и плечи, тонкие запястья, горячие ладони, которые касаясь его лица и волос, заставляли его жмуриться от удовольствия.

На каждый его поцелуй, она отвечала своим. Фланелевые пижамы, необыкновенно мягкие, плюшевые, нежные, как и все в этом маленьком домике начали казаться слишком жаркими.

Их руки давно скользили по спинам и груди друг друга, скрытым под футболками. Выбираяясь на волю лишь для того, чтобы коснуться затылка.

Она стянула с него футболку, продолжая вызывать на его коже уколы копий маленьких снежных человечков, своими невесомыми касаниями, подобными взмаху крыла бабочки. Освободив ее от футболки, он крепко обнял ее.

Кончики их языков коснулись друг друга, застенчиво прячась между слегка приоткрытых губ. Он снова втянул ее верхнюю губу, в то время как ее язык обвел контур его нижней губы. Сомкнув на ней свои губы она слегка ее оттянула и, выпустив на волю, обхватила губами кончик его языка. Их губы то сливались в поцелуе, то замирали, давая свободу языкам касаться неба, слизистой губ, соприкасаться друг с другом, в большинстве случаев лишь самыми кончиками.

Она легла на спину, он, лежа рядом на боку, наклонился к ней, касаясь ее лица, очерчивая его контур, заставляя ее тело покрываться колким инеем и сам, дрожа от озноба, целовал эти хрупкие плечи. Ее ладонь лежала на его щеке, а кончики пальцев гладили за ухом, затылок, касаясь коротких волос.   Обхватив его шею рукой, она притянула его к себе.

Сплетя ее пальцы со своими в замок, он навис над ней, а после целуя попутно губы, подбородок, шею, животик, стянул с нее шортики и освободившись от пижамных штанов нырнул к ней под одеяло.

Обхватив его бедра ногами она гладила его спину, оставляла на шее свои тайные метки.

Она обхватывает его своими ногами, её ступни  на его голенях.   Он входит в неё, обнимая ее хрупкое тело своими руками. Медленно и глубоко. Совершая поступательные движения навстречу друг другу, они  продолжают таять в нежных и коротких поцелуях.

Это движение нежное, взаимосвязанное, мягкое, ритмичное и медленно нарастающее. Он скользит по ее тазу, отходя назад, чтобы она смогла вернуться к нему. Он ускоряет темп, но не сильно, двигаясь навстречу друг другу, они словно  на глади спокойного моря. Лежат, слегка покачиваясь, двигаясь и оставаясь на месте. Они до умопомрачения синхронны.

Одеяло падает с его спины, соскальзывает с бедер, своими движениями они скидывают его на пол, растекаясь патокой в объятиях друг друга.

Он дышит так сладко, так часто… Она дышит так часто… так сладко… Свет от огня ложится на их обнаженные тела, когда они глотают стоны друг друга в глубоком поцелуе. Касаясь ресницами мягких густых ресниц, становясь подобными прикосновению крыльев бабочки, звуком взмахов ее крыл.