Эта женщина. Эпизод 3. Тематика: Женщина заставила отлизать

Темнота, немного разреженная нижним светом, ползущим по стенам, делая тени более четкими. Цвета, медленно перетекая один в другой, создают градиент, смешиваясь друг с другом, поглощая. Эта бесконечная эстафета матовой тусклости расслабляет.

Музыка звучит тихо, на фоне. Скромно, уступая главенство ее голосу.

Сидя в огромном кресле, положив руки на подлокотники, наслаждаясь приятной тактильностью мягкой обшивки, она читает стихи.

Сквозь тонкий тюль, сквозь стекла окна на глянцевый черный паркет стекает лунный свет. Сияющий чистотой и белизной тихий водопад призрачного света ложится на пол, становится подобным туману.

Её глаза закрыты. Наслаждаясь каждой строкой своих стихов, никому не посвященных, она лишь изредка, взмахнув длинными густыми ресницами, поднимает веки и дарит всем собравшимся вокруг нее взгляд, наполненный чувственным наслаждением.

Люди, сидящие на полу, на стульях, расставленных у окна, он, стоящий в самом дальнем углу, будто завороженные, внимают каждому ее слову. Ловят ее редкие взгляды. Замирают с затаенным дыханием. Как и они она погружена в чарующую магию своих слов.

Ее произведения так далеки от нее. Выдуманные и невыдуманные истории о ярчайших проявлениях чувств. Ее личная коллекция человеческих переживаний, которая росла с каждым годом, пополняясь все более и более проникновенными экспонатами.

Ее волосы распущены и спокойно спадают по плечам. Ее пальцы, порою вовлекаясь в процесс, начинают перебирать незримые струны гитары или порхать по клавишам воздушного фортепиано.

Она увлечена настолько, что не замечает никого вокруг, и каждый из присутствующих в ее “литературной гостинной” чувствует себя точно также.

На ней длинный шелковый халат, полы которого все время сползают, обнажая длинные стройные ноги. Вышитые на нем бабочки кажутся живыми. Они летают, стряхивают с крыльев волшебную пыльцу.

Многие безмолвно двигают губами, повторяя каждое произнесенное ею слово.

Изредка лунный свет, меняя направление, озаряет ее лицо. Заставляя белую кожу сиять, а тело ее терять физические очертания.

Изредка она встает, погруженная в созерцание мысленных картин творимых ее словами. Каждому слушателю и слушательнице хотелось бы, чтобы ее слова были обращены к ним, но более всех этого хотелось ему.

Эти плотно сжатые бедра сводили его с ума. И в тот момент, когда ткань снова бессовестно сползла, обнажив белое бедро, он более не в силах сдерживать себя, быстро преодолев разделяющее их расстояние, упал на колени и припал своими жаждущими устами к ее колену.

Будто не заметив этого, она продолжала декламировать, в то время, как его губы коснулись ее бедра. Он попытался раздвинуть ее ноги, но она сжала колени сильнее.

Очарованные ею и ее голосом слушатели ничего не замечали. Околдованные этим ведомским обрядом, они лишь следили за движением ее губ и внимали ей, как проводнику в миры доселе неведомые.

Обняв ее колени, он целовал часть бедра, которая была ему доступна, более не пытаясь дать волю рукам. Ей это нравилось. Ее интонации становились более чувственными. Более проникновенными. Более живыми. В них начала проблескивать двадцать пятым кадром частица ее самой.

Если кто и заметил его присутствие рядом, то будучи  уверенным, что это часть шоу, не обращали никакого внимания. А его ладонь скользнула под халат, сидя полубоком, она не могла полностью ограничить доступ к своему телу, но как только он понял, что под шелковый одеянием ничего нет, прозвучала последняя строфа последнего стиха, все начали аплодировать, включился верхний свет, и вся атмосфера таинственности пропала.

Когда она вернулась, проводив гостей, он продолжал сидеть на полу, оперевшись спиной о подлокотник кресла. Она снова выключила свет, села в кресло, но уже в более свободной позе. Пояс халата развязался может случайно, может нарочно. Она вернула иглу винтажного граммофона в самое начало, пластинка закружилась, музыка заиграла.

Его руки, поднимаясь от самых щиколоток, скользили вверх по гладкой коже. Он целовал и гладил ее бедра, манящие его на протяжении всего долгого вечера. По его просьбе она продолжила читать, только на этот раз нечто сокровенное и интимное. Нечто, описывающее то, как сильно она хочет его. Вдыхая в каждую строку огненное дыхание своего непреодолимого желания. Тот самый момент, когда он готов был кончить, просто слушая ее, целуя горячие бедра, представляющиеся ему вратами в мир чувственных наслаждений.

Пластинка вращалась, игла бежала слегка поскрипывая. Врата приоткрылись, а он в исступлении припал устами к внутренней стороне ее правого бедра.

На плюшевой поверхности подлокотника остались следы ее ногтей. Она бороздила подлокотники, а он, словно отключившись от внешнего мира, делал то, что заставляло ее сжимать подлокотники и скрести их ногтями.

А когда она усадила его в кресло и, удобно устроившись у него на коленях, замолчала, заговорил он. Он читал, посвященные ей стихи, которые писал в дни их разлуки. Половина слов терялась в поцелуях, а другая половина, в сладостном соединении с его запахом и голосом заставляла ее гореть огнем.

Задыхаясь, он, не умолкая, говорил, заставляя ее, погружаться в состояние, граничащее с его состоянием. Эйфория, сумасшествие. Вдохновение.