Комплект баек про экспериментальный филфак

Нельзя сказать, что моё безвольное и бездумное поступление на филфак с его пресловутыми особыми традициями предрешил подростковый недотрах. Да, ещё со времён Перестройки на гуманитарных факультетах местного вуза предприняли смелое решение увеличить процент мужского контингента за счёт прочного снисхождения к академическим неуспехам и, что особо чувствительно, кое-каких сексуальных вольностей и привилегий, закреплённых на уровне постановлений деканата. Однако абсолютно всем мешала постыдность выбора такого места обучения. Пускай шейминг такого, как я, был не столь сурового уровня, как в отношении «распущенных девок», но всё равно, узнав, где ты учишься, начинали презрительно усмехаться типа «а-а, ну понятно, ЗАЧЕМ ты поступил именно туда, жалкий озабот». Однокурсниц, само собой, такие упрёки затрагивали ещё более ядовито. В ханжеском брюзжании собеседников обоих полов и разных возрастов слышалась и горькая зависть. Предки также, когда речь касалась моего статуса, входили в состояние стыдливой заминки, из-за чего я чувствовал себя стриптизёром по профессии, или кем-то типа Коня С Яйцами, впахивающего на ниве половых работ. Решающими факторами для подачи документов явилось отсутствие троек только по русскому и литературе (эту четвёрочную половину добивали только сильно натянутые четвёрки у особо благодушных учителей, и всякие физкультуры, технологии, ОБЖ и тому подобные предметы), а также неминуемость вручения диплома даже при нулевых усилиях (запущенной проблеме почти всех моих школьных лет).

Итак, вполне себе официальные порядки на филфаке закрепились следующие:

1) каждую пятницу студент имеет право потребовать от сокурсницы небольшой половой сатисфакции, как то – длительный сеанс поцелуев, минет в презервативе или помощь в мастурбации за счет обнажения или грязных разговоров;

2) всё это должно было происходить в свободных аудиториях и в специально отведённых комнатах с ключом в замке (это когда не заперто, по принципу ячеек в супермаркете), их по две на каждом этаже;

3) полная самоотдача не обязательна. Если девушка находится в отношениях или имеет некие принципы, она просто-напросто носит белую одежду, наглядный сигнал неприкосновенности;

4) понедельник – день тяжёлый, всё утро до полудня отведено на всеобщий профилактический визит к венерологам, что, по идее, очевидно полезно с любой точки зрения. Немного приободрял один дополнительный факт: преподавательского состава эта процедура тоже касалась.

Первое сентября обескуражило не только тем, что праздник предполагал полноценный учебный день. Долгие ряды парт напоминали холодное и неприветливое снежное поле. От всей сотни отличалась обычной одеждой только одна студентка, чей задэшник плоско свисал со всех сторон стула, чей мощный загривок морщился гармошкой от непрестанного поглядывания в сторону нашей немногочисленной мужской прослойки, чей заплывший жиром глаз мяслянисто играл прищурами, как у утки. Была не пятница, но я всё равно почувствовал себя разочарованным и вдобавок изнасилованным бабищей (когда её взгляд скребуще цеплялся и за меня тоже). Но конец недели таки настал, и ощутилась смесь из отвращения и облегчения, когда мой глуповатый угристый новый приятель не устоял и неприхотливо пошёл навстречу предложенному набору возможностей. Со стороны великанши происходили щедро преподанные уроки поцелуев в перерывах между занятиями. Было даже забавно наблюдать, как ослабший чувак возвращается на своё место. Обломная ситуация вскоре рутинизировалась, и из секс-стихии на наш счёт перепадали только медосмотры.

В одну из пятниц сидел рано утром на лавке в коридоре и мрачно ругал хвалёную студенческую жизнь. Мимо проходила четырёхкурсница с короткой стрижкой, контрастировавшей с очень развитыми бёдрами, а также с кукольно-девичьими чертами лица. В её пластике было нечто такое неуловимое, когда более чем легко было вообразить, как умело этот зад усаживается на члене, и как по-свойски, должно быть, с ним умеет обращаться её рука, и на что могут быть способны чуть вывернутые наружу яркие от природы губы. Мой взгляд словно обрёл физическое воплощение, притормозив походку студентки, особенно когда та поравнялась со мной, а туго обтянутый светлыми джинсами дуэт ягодиц отчётливо завилял. Вдруг она эксцентрично развернулась и села рядом, плотно прислонившись тёплым боком. «Оценила ваш парад невест. Извини, скажу прямо, давно к нам такие пэтэушницы в таком количестве не поступали. Обычно что-то парням перепадало уже с самого начала. И я тоже была не в белом первого сентября, если что. Но ничего, многие курицы ещё переоденутся. Так что не вешай нос (она легонько схватила меня за нос), и не только (значительно серьёзнее, не двумя пальцами, пожала мой «не только», который тут же последовал её пожеланию не виснуть). А так... давай сходим в кабинет, а то вид у тебя такой, совсем убитый горем». Уже полминуты спустя еле знакомая девушка погружала меня в стихию поцелуев. Начинала стонать и жарко посмеиваться, запрокидывая голову назад, если я её касался ниже подбородка, и умоляюще требовала так не делать, пытаясь проявлять строгость. Я послушался, но потом понял, до чего же легко было преодолеть рубеж, отделяющий нас от полноценного контакта, и, может, она вполне на него рассчитывала. «Кончишь без меня, а то совсем перевозбужусь, и опоздаем с тобой на пары», сказала она, поочередно приобнажившись сверху и снизу на прощание, и позволив себя ощутить не только визуально. Впоследствии мы не раз успели довести взаимоотношения до логического завершения, и она в этом плане стала значить для меня столь же многое, что и в рамках того дня, учитывая то, чем он явился на фоне тотального облома нескольких первых недель. Хотя общая насыщенность дальнейшей сексуальной жизни факультета сглаживала остроту нашего романа. Что касается жирухи, то она потеряла значительную часть веса и даже, можно сказать, похорошела, хотя очень скоро её действительно начали теснить куда более привлекательные конкурентки. Дело в том, что препод ботанского вида, сам недавний студент более престижного вуза без наших опций, оказался падок на массивный типаж женщин, и проводил с ней всё свободное время. Прыщавый первопроходец готовно и даже радостно отпустил с миром свою первую петтинг-наставницу.

На некоторое время возобновилось мёртвое затишье белых одежд, и весь разврат воплощался только в двусмысленных намёках иронизирующих лекторов на тему межполовых обыкновений филфака. Нейтралитет был более заманчиво нарушен из-за игр трёх разбитных фигуристых спорщиц, помешанных на «Чартовой дюжине»: сначала они делали ставки на посещение вуза не в белой одежде, в зависимости от того, чей рок-фаворит будет дальше остальных от первого места (был очень расстроен, когда проигравшая сама подошла к тому студенту, которому ей хотелось бы оказать услугу, и это не я), потом на то, кто первый испробует все вкусы спермы шестерых однокурсников (тут уже никто не обламывался). Основные же случаи раскрепощения нравов тяготели к тому, чтобы удовлетворять только студентов со старших курсов (те делились с нами впечатлениями) или не без расчёта сделать приятное преподавателю.

Я не освоился с таймингом пешей дороги в корпус, и продолжал приходить слишком рано, из-за чего минут по сорок находился в компании заучек и иногородних. Одним таким утром увидел тёмный цвет одежды одной из зубрил, и чуть не кончил от нахлынувшей волны осознания возможностей. Был интересен и цвет её лица. Можно было ещё сзади заметить, как пылают её щёки. Она была немного нескладной и неуклюжей, разговаривала мультяшно-нелепым воркующе-картавым говорком. Глаза всегда были влажно-тёмными, слегка уменьшались из-за линз очков. Мы сидели в аудитории вдвоём. Она всхлипнула из-за сбившегося дыхания, потом медленно поднялась со стула под моим обострённо оценивающим взглядом. Ноги не жирные, но чарующе полные, и чётко выделяющиеся ягодицы. От её крайнего смущения я завёлся ещё больше. Она произнесла такую фразу голосом плохой актрисы: «Молодой человек, не пригласите даму на танец? ». Хотя было неловко от такого перфоманса, польщённо и очень готовно взял её за влажную горячую дрожащую ладонь, и мы заперлись в удовл.-комнате. «Располагайтесь, раскладывайте причиндалы, посмотрите на мой танцевальный номер». Это был бы комичный стриптиз, если бы не возбуждение. Мне было не до смеха, и я пока только умозрительно могу назвать её отрепетированные дома телодвижения потешными. Пришлось делать паузы в мастурбации (чтобы не кончить слишком рано) ещё до того, как она сняла с себя что-либо. Комната мгновенно нагрелась от неё. Приятный запах дезодоранта, тёплой макушки и нагретой одежды. Мне нравилось, как ожидающе она поглядывает из-за спины выразительными печальными глазами. Очки съехали, я видел её взгляд, направленный сквозь стёкла вниз, на мой член. Грудь чуть больше нулевого размера, но при этом пухло задранная в разные стороны своими обширными круглыми ареолами. Аккуратно выбритый лобок и ягодицы без складок, и прямо на глазах проявившиеся признаки перевозбуждения, чего она совершенно напрасно устыдилась. Она подошла ближе, мы подслеповато посцеплялись ртами некоторое время (но безразмерное вместе с тем), потом она отпрянула и указала пальцем на член: «Можно? ». Я торопливо кивнул и потянулся было за презиком. «Не надо, я хочу так». Хотя сосала она как хомяк, разрядился я очень скоро, ощутив всю горячность её стараний. Она закашлялась, но с ней в тот же момент что-то произошло. Отбросив стеснение, девушка принялась самоудовлетворяться, к чему я тут же подключился, изведав её чистый сок и забывшись в её чувствительном лобке почти до звонка. От дальнейших действий и её, и меня отпугивал момент разрыва девственной плевы. Остаток дня мы провели с одинаково красными лицами, удовлетворённые и перевозбуждённые одновременно. Вновь сошлись только под конец обучения, и это было совсем другой коленкор. Она стала строже и смелей, и на несколько порядков изящней, но сохранила наивную мягкость телосложения, умела заставить ощутить всю себя, и сама извлекала даже больше пользы, чем я мог ей принести. И повышенная текучесть тоже оставалась частью её опытной ипостаси.

Зимой пятничная стихия вошла в свою колею. Уже половина курса отказалась от белых нарядов. Какими путями мы только ни приходили к обоюдному удовлетворению: мастурбация в креслах напротив, одиночная или синхронная мастурбация под поцелуи и исследование тела, поза 69 (под/над и на боку), комбинации с целой компанией подруг (в том числе любительницы заключать пари, в полном составе), их приободряющие крики и аплодисменты, практический поиск эрогенных зон, а также отчаянно сильные соприкосновения и трения на грани секса, но без него. Что-то заставляло их придерживаться принципа избежания полового акта, хотя препятствие в виде девственности встречалось не всегда. Типичный случай выглядел так: подходишь к одетой в наряд свободной расцветки девчонке, она со вздохом откладывает тетради или телефон и идёт в пункт выгрузки спермы, нехотя но с какой-то такой предвкушающей походкой. Делает минет, в половине случаев позволяя поиграть своими сиськами. Вроде бы с досадой от обязаловки, но что-то ведь заставило её прийти не в белом. Перед кульминацией большинство принималось работать рукой, подбадривая и торопя – некоторые словно болельщица на футболе, быстро повторяя слово «давай», проглатывая слоги при этом. Запомнилась губастая ботанка с писклявым голосом, пронимающим до глубины нутра. Её бледные пухловатые пальцы молотили вверх-вниз, тяжеловатые шарики грели колени своим касанием, а сама она неистово пищала дурацкое «ну давай, давай, киса! », и замирала с залитыми очками и хлопая вертикально пересечёнными белыми толстыми нитями губищами, которые она потом облизывала, но я ещё целых три года ни разу не видел ни её толстого зада, ни округлого стерильно выбритого могучего лобка с всегда мокрой впадиной.

Первый нормальный раз случился неожиданно. К первому курсу проявлялось повышенное шефское внимание, и на одном из внеучебных собраний группы, которые вели особо активные старшекурсницы, подводились итоги весеннего творческого конкурса на тему экологических проблем. Вела его светловолосая девка-отличница очень здорового пасторального вида этакой европейской/славянской крестьянки, всегда разрумянившаяся и неизменно с улыбкой на лице. Бодрейшим тоном она оповестила, что внимательно прочла все наши работы, и каждая из них её приятно удивила, так что все мы молодцы, так что победила дружба. Слегка затянулось уважительно-восхищённое зачитывание афоризмов, которые она действительно выудила из каждого нашего сочинения. Перед тем, как разойтись, активистка обратилась ко мне: «Поскольку ты у нас мальчик, предлагаю выразить тебе отдельную благодарность» (на этом моменте она по-киношному подмигнула). Последовал за ней, уставясь на потрескивающую от разрядов статического электричества синюю ткань юркого аккуратно-выдающегося зада и разволновавшись так, словно узнал о нашем факультете впервые. Она привела меня в их «штаб», стены которого были густо обклеены жизнерадостными цветастыми креативами. «Снимай штаны, садись сюда, ну или вставай там, а я пока тоже разденусь, чтобы не забрызгать одежду, а то знаешь... ». Она, не теряя улыбчивости и румянца, живо сдёрнула с себя абсолютно всё. И напротив меня уже переминались продолговатого вида ноги с чуть покрасневшими крепкими коленками, и притягательный низ такого вида обритости, словно на нём естественным образом ничего не растёт. Пленительнейше вразнобой покачивались светлые груди в форме вздёрнутых гладких утёсов. Она окинула взглядом своё тело: «Нравится? Так и быть, начнём с программного минета, а потом посмотрим». Но сначала она позировала для меня, периодически подставив свои мягкие места для более близкого изучения, всё сильнее входя в раж, очень долго занималась со мной петтингом, словно мы давние возлюбленные, не видевшиеся несколько лет. «Когда дежурим в летнем лагере, проводим со студентами целые ночи за этим делом, так время бежит быстрее и интереснее», – рассказывал её захлёбывающийся звонкий голос, а рука с силой разминала мой стояк. Её стиль отсоса дал понять, почему она опасалась за одежду. Если бы дело дошло до финала, фонтану способствовал бы и характер движения головы, и ощущения, которые дарила её усиленно-ускоренная глубокая глотка. Поняв, что я хочу в неё, она сбавила напор, и вскоре заботливо натягивала своими тонкими длинными пальцами на член презерватив, вытащенный из наполненного резинками ящика стола. «Ну что, ты готов? ». Не дожидаясь ответа, она приютила меня в своей узкой и горячей ладной вагине, всё так же проявляя энергичность и деликатность. Мы кончили одновременно. Может быть, она позволила себе это сделать, уловив в нужный момент моё состояние. «Если тебе станет грустно оттого, что нам было сейчас хорошо, но всё закончилось, вот мой номер. Решай до восьми вечера, хочешь ли у меня заночевать. Прости, но это только на сегодня. Ну и иногда потом, по ситуации. Так или иначе, сегодня я тебя люблю. И вообще всех обожаю». Дальше она опять многословно перешла к теме сочинений. От ночи с ней никак нельзя было отказаться, и это был интимнейший опыт неторопливой глубинной нежности, хотя после прелюдии она двигалась как бешеная. Обстановка её комнаты была очень похожа на кабинет студенческого актива. Оказалось, что это съёмная квартира, принадлежавшая заодно другой групперше с её курса, куда менее позитивной и сговорчивой, невольно обращающей на себя внимание широким тазом и колоннами ножищ. Сначала она, плохо сдерживая недовольство на тему «опять водишь гостей», заперлась в соседней комнате, а под утро, когда мы с блаженной партнёршей обессилели, после её тестов и перетестов моей спермы с характерным для неё одобрительным вердиктом, распахнула нашу дверь, мрачная, напряжённая и раздетая, и сначала легла к нам третьей, потом вызывалась учить меня, исходя из моей усталости, оттачиванию мастерства в куннилингусе и в фингеринге, и уже при уверенном свете нового дня сделала своими скачками отбивную из более-менее воспрянувшего члена под смех блондинки «она всегда своё возьмёт. Да и ты, я думаю, не пожалел». При этом она мастурбировала, полураскинув длинные плотные ноги, и цвет её помутневших глаз стал светло-аквамариновым. Позже, если нам случалось встретиться наедине в коридоре, она со мной коротала время за затейливыми стремительными поцелуями, в том числе когда получила диплом и устроилась на кафедре зарубежной литературы.

Ещё с сентября мне томительно приглянулась глазастая однокурсница, которая при любом движении не могла совладать с колебанием своих мячиков под белой майкой. При ходьбе они пружинисто подпрыгивали и метались во всех направлениях. Была крайне досадной невозможность собственными руками проверить, где у них центр тяжести, и каковы их свойства помимо объёма и сосредоточения массы внизу. Это усугублялось стервозностью её поведения, и нескрываемым недовольством «мы стараемся хорошо учиться, хотя все считают нас в первую очередь шлюхами, а эти только и думают о том, чтобы грязно обсудить нас за бутылкой пива, кончить с нашей помощью, и сыто отвалиться. Самодовольные дипломированные свиньи, синий документ уже у них в кармане. Хорошо устроились, вольготно. Да и то один выбыл, ему и такой режим пришёлся не по мозгам». Речь шла о говнаре говнарском, как бы по случайному совпадению всегда имевшем при себе гитару, даже если забыл тетради. Он сначала часто пропускал занятия, а потом вообще перестал приходить, впрочем у него и так имелась стайка поклонниц. Тяжёлое впечатление от её словесных протуберанцев усиливалась тем, что в них была изрядная часть правоты. Мужской части, в качестве этакого противовеса, почти не полагалась материальная помощь от вуза, в отличие от твёрдой гарантии её получения у студенток, но и тут недобрая молва ехидно проводила параллели с оплатой трудов проституток. Посему мне было странно замечать, что, когда я читаю доклад (до написания которого снизошёл по причине интересной темы), на меня подчёркнуто внимательно смотрят её синие глаза, и сама она всё время не меняла позы, подперев лицо обеими руками. Подумалось, что мог оказаться верным миф о том, что если заниматься сексом, начинаешь выглядеть смазливее, а дело было вскоре после кураторского спального поощрения. К тому же постфактум выяснилось, что рослоногая старшекурсница по приколу распустила слух о моём исключительном таланте делать куни. В следующую пятницу волнующая пришла не в белом, сев прямо передо мной. От такой комбинации стало трудно сдерживать свои порывы, да и, по правде говоря, за эти месяцы я стал наглее. Из-за спины было слишком доходчиво видно, как с обеих сторон покачиваются нежные гири её грудей. Прямо на занятии я словно со стороны наблюдал за тем, как туда потянулись мои грабли, чтобы обхватить сзади. Она вздрогнула под смесь всхлипа и вздоха. Ко мне шокирующее-резко вернулось чувство реальности. Но такой реальности, где эта грудь разминается и твердеет в автоматически пальпирующих ладонях. Парта царапала мои рёбра, я был в ужасе от себя, но не мог остановиться. Тем временем, она написала записку и, отклещнив мои руки, сердито всучила. «Ты совсем идиот?!! Прекрати! На перемене [будет] у нас разговор». Рядом со мной заполняла какие-то отчётные бумаги староста группы. С кислой усмешкой показала мне большой палец, после чего вдруг положила на меня скользкую от колготок ногу в мини-юбке, и некоторое время поглаживала мои джинсы свободной рукой в области ширинки. Долгожданный разговор проходил всё в той же комнате. Странно, что я надеялся на обычные для этого места занятия. Меня неудивительным образом ожидал скандал. Серия пощёчин сразу при запирании двери. «Кто бы о нас подумал. Катаетесь тут как сыр в масле, этот ещё и лапает внаглую, наминает без спросу, при всех. Это больно – во-первых, если ты не знал». Долгий монолог в том же ключе, завершившийся рыданием. Боясь спровоцировать новый взрыв гнева, осторожно приобнял её, следуя инстинктивному велению. Этот ход пришёлся ко двору, голова всем весом легла на плечо, а следом приникло всё тело. Рукав стал намокать от обильно катящихся слёз. Она затихла в таком положении, я с трепетом замер. Зарёванные глаза вновь с силой уставились на меня: «Какой джентльмен, благородный утешитель. Сам довёл, теперь стал рыцарь. Что же руки не потрудился распустить, что же не дразнишь дальше. Ты ведь только о том и думаешь, ну давай ещё, давай подразни меня за грудь», – рвал перепонки её сорванный сварливый крик. Лицо озадачивало своим обезумевшим выражением, груди меняли форму и пропорции, соски проступали очень чётко, весь их овал – по всей видимости, очень пухлый. Она сняла кофту, стала трясти себя ладонями, шурша чёрным мягким лифчиком, ещё более чётко прорисовывающим купола всегда вздыбившихся сосков. Наконец одна из грудей выскользнула снизу, явив огненное бледноватое возвышение с толстенным большим соском. Девушка выругалась, снова прикрылась, стала приходить в себя, громко дыша, с устало-отрешённым взглядом вникуда. Не ожидал её следующей фразы. «Раз ты кое-что увидел, скажи – это нормально, что у меня такие соски? Может, это какое-то воспаление? Это ещё с самого начала, ну когда всё выросло. Хотела у старших курсов спросить, они явно всего насмотрелись. Хотя и наши... все такие опытные уже». Ответил, что едва ли это болезнь, просто такая форма. «И как? Может, это уродство? Мужчинам ведь такое нравится? У меня был парень, но он оказался такой тупой скот, всё ему «нормально» и «ништяк», ни одного слова от него человеческого не услышала». Не мог не начать с жаром нахваливать увиденное. После чего она оставила ворчливый тон тётки в возрасте, и совсем другим голосом предложила оценить, как её сиськи выглядят вместе, тем более, что сегодня пятница, и мы здесь. Вскоре они стали досконально близки, и вообще мы уделили много времени и сил на взаимное постижение, пока наши вещи покоились на оставленных партах. Мы зашли дальше регламентированных рамок, и я стал очень хорошо знать черты её поведения во время траха, что, на протяжении тех времён, касалось и многих других однокурсниц, включая старосту, подкараулившую меня после занятий и впервые затащившую в гости. Всех их случалось познать в условиях ночи наедине, не первой и не последней. Знать, с какими словами та или иная стремится к оргазму, каким образом готова подыграть моему влечению, какова она в кульминационный момент, в общении, в прикосновениях, какие слова выкрикивает в порыве страсти, какова длительная близость её обнажённого тела и т. д. Случайные встречи после выпуска могли обещать большее, чем в аналогичных ситуациях в других вузах. Гулял по парку десять лет спустя, увидел её лицо, ставшее более дамским, с жёсткой линией рта, всё ту же особенность фигуры, и вот мы уже едем в метро, нетерпеливо переглядываясь и рассеянно беседуя ни о чём. И забывшись на всю ночь в движении, восприятии и ощущении безвременья от противоречивых сочетаний знакомых и новых черт.

Посреди лекции в дверь заглянула сотрудница кафедры: «А можно нам пару мальчишек, помочь передвинуть сейф? ». Вызвались вместе с прыщавым товарищем. В кабинете было две женщины: молодая в синем деловом костюме, похожем не то на военную форму, не то на прокурорский китель, и бабёнка постарше, давно соблазнявшая своим взглядом, выглядящим так, словно кто-то метко коснулся её клитора, также заводила её пышная матёрость, оформленность при отсутствии видимых признаков старения. О ней потом всегда напоминала рисованная очкастая пышка с обложки альбома Облачного Края «Свободы захотели? ». А тогда услышал её хрипловатый развязный голос, нарочито бойкий в озвучивании таких себе острот: «В общем. Ребята. Не велите казнить, велите миловать. Никакой сейф двигать не надо. Но выглядеть вы у нас будете так, будто весь час двигали сейф. Туда-сюда. Поможите пажалуста двум безмужним жёнам, вы ж промышляете чем-то таким по пятницам. Только мы вам дадим, а не как ваши эти – которые делают только наполовину». И опять всколыхнуло так, словно мы весь этот год проучились в обычном заведении, или словно вообще вернулись с необитаемого острова. Остаток речи слышал уже отвлёкшись на присосавшуюся к моим губам молодую. Напрягал персиковый пушок над её верхней губой, но сила приникновения располагала к себе, особенно когда я нащупал её по-хорошему желейные булки, освободил от юбки и трусов, и наблюдал как вибрирует мягкость линий её ног в такт фрикциям. Она подвывала, вырисовывая для меня голосовыми сигналами виды трассы в нашей совместной гонке за оргазмами, и мы не раз пришли к финишу первыми. Всё это время я сдерживался, более увлечённо прислушиваясь к звукам, которые издаёт её более жопастая коллега. Но всё равно в почти что абсолютной незнакомой девушке старше меня было очень приятно находиться, и видеть плоды трудов, когда её выпяченный навстречу мне зад начинал трястись и вжиматься в диванчик. «Если буду у вас что-то вести, обещаю не просто трояк, которым ваших не удивишь, а халявную четвёрку... пятёрку», сказала молодая по завершении. Старшая протяжно пожаловалась «а мне хочется ещё». Тут же примчался, оглядывая её разгорячённую промежность и запрокинутые пуфы грудей четвёртого размера «во-первых, я ещё не всё, во-вторых, я Вас сильнее хотел». Последняя фраза с неожиданной силой её растрогала, и она принялась неистово биться на моём крюку, полушёпотом произнося приторные ласкающие слова и обещание, что, если бы я сразу сказал, она бы без вопросов согласилась принять меня в себе первым, но мы сейчас всё наверстаем. Иногда я заходил к ней в гости на выходных, если её дочь отвозили к бабушке с дедушкой, и в эти редкие дни буйное соитие возобновляло накал страстей. Когда это уже основательно затерялось в прошлом, явилось мощным флэшбэком сообщение вконтакте, где она попросила по-филфаковски оттрахать её подросшую девку, после получения высшего образования захикковавшую дома. С реальными или надуманными ментальными расстройствами. Имелся опыт с одним лишь вибратором, но при этом самозабвенно частый, а поэтому пугающий мамашу. Дочь была очень не против, хотя я совсем не её ровесник, и она вообще никогда меня не видела, даже на фото. Старая знакомая смотрелась довольно печально, но только сравнительно с прежним видом. Так-то эту плотную тётку почти без морщин ешё можно было хотеть. Дочь сильно проигрывала в плане размера груди (но не эстетичности формы). Её общий вид лишал покоя: очень большие резко выступающие губищи, потупленный, но пристальный взгляд прочно повёрнутой на сексе тёлки, с выражением ожидания. Повышенная прыщавость намекала на то же состояние, поэтому не отторгала. Форма и размер ягодиц – это целый дар. Хоть домашний халатик и не был коротким, телесного размаха совсем не жирной кормы он грозил не выдержать. Ещё до того, как мы остались наедине, девушка постреливала в меня не признающим никаких препятствий грязным прищуром, словно одобряя палевные жадные оглядывания. Сначала она легла как кукла, позволив раздеть и трогать себя. При плоском животе – раздавшиеся вширь ляжки и взбитые ягодицы с гладкой кожей. Отзывчивость на любые касания. Ночь всех возможных влаг под оглушительные крики и команды нимфоманки. Но вернёмся в годы учения.

Весной опять сидел в коридоре перед «окном» в расписании, и внезапно увидел толпу из всей мужской части вуза, которой предводительствовала преподша по физкультуре (молодая, рыжеволосая и со строгим лицом амазонки с правильными чертами). Меня она тоже увлекла за собой. Оказалось, что у второкурсниц есть особый список мини-зачётов в рамках физического воспитания. В тот день они осваивали такое упражнение, как «прыжки на месте в положении сидя». Мы были нужны в качестве живых тренажёров. Прослойка белоодёжных занималась за ширмой с фаллическим инвентарём, также покинули зал студентки с критическими днями (но часть расселась на лавке). Получилось так, что чуваков собралось даже на одного больше, чем надо. Физкультурница задумалась, словно делая сложный моральный выбор, а потом присоединилась к практикующимся, решительным движением освободилась от спортивных штанов и нижнего белья и нависла на кортах над близстоящим членом, показывая класс и командуя с усугубляющимся затруднением. Мне тоже довелось испытать её толковые навыки, она к тому моменту разошлась явно сильнее, чем ожидала от себя, и перестала обращаться к кому бы то ни было, кроме партнёра, сдёрнула с себя и верхнюю часть одежды, давая ощутить свой крепко сбитый литой востроносый бюст руками, губами и членом. На звонок мы с ней забили, и потом эпизодически прорабатывали отточенность нормативов в разных локациях. Дальнейшие темы физического воспитания оказались не менее увлекательными и захватывающими. Все поучились на совесть, даже самые не темпераментные. Как сказала бы белокурая активистка. Хотя она потом действительно сказала, оценив подросшие скиллы после долгого перерыва.

Первое сентября на втором курсе сильно отличалось от предыдущего. Во-первых, летом совсем не преуспел ни в кадрении ненашинских дев, ни в попытках неурочно договориться с филологинями, и пришёл с осадком грусти, в жадном предвкушении нового учебного года. Во-вторых, привычка ошиваться в коридоре привела к особому приключению. У крыльца припарковался здоровенный «хаммер», однако вместо Шварца или ему подобного субъекта из него вышла бизнес-вумен лет тридцати-сорока. Богемного вида, в дорогом умеренно коротком платьи делового фасона. Охраннику она сказала, что когда-то окончила наш вуз, и вот пришла навестить. Мужик что-то понял, погрустнел, сделал разрешительный жест и, тоскливо глядя ей вслед, сказал «ох-хо-хо, хо-хо... ». Её по-естественному загорелые ноги уже упружисто нависали перед моим носом. «Ну что, студент, не поможешь вспомнить скрип учебной скамьи? Комнаты всё те же? ». Пока мы поднимались на второй этаж, она порывалась сделать минет на виду у всех, даже успела расстегнуть зиппер и провести языком вдоль члена. «Не жмись, молодой человек. У меня тут раньше такое было. А это даже не прелюдия. Что ж. Теперь к делу. Держи таблетку и запей. Я в тебя, конечно, верю, но хочу, чтоб всё было точно без просадок». Что за таблетки (их было сразу две) я не разглядел, но, помимо несокрушимого стояка, они чертовски усиливали желание. У неё было отлично сохранившееся тело с грудями-авокадо, раздвоенная полоска стрижки над тесной вульвой. Учебный день сорвался полностью, с огромным трудом смог кончить на её сытую ухмылку лишь под вечер, хотя озверел до крайности в первую же минуту соитий. С бывалого подтянутого лобка полупрозрачно свисали издержки гипер-удовлетворения. Вне стен филфака она трахаться не желала. Видел её иногда, ведущей в специальную комнату других студентов, и преподов тоже. Охранник протяжно и обречённо зевал, завывая волком на весь коридор.

Другой вид загара ассоциируется с дочкой ректора, которая много где вела английский. В местном воздухе витала фантазия, возникавшая в головах и студентов, и студенток: что, по логике, на каком-нибудь физмате малочисленные девки тоже могли бы вербоваться за счёт стимула законного права устраивать оргии со своими соучениками. Молодой мажорке удалось воплотить эту мыслю на практике, когда она принимала экзамен у ходоков с геофака. Случайно заглянул, перепутав аудиторию, и замер, увидев её полноватое голое тело, вульгарно перекопчённое в солярии. Она сидела на кортах и поочерёдно сосала у столпившихся вокруг бугаёв гоповского вида, недружелюбных к нашей братии и в менее щекотливой обстановке. Атмосферка в кабинете сложилась по всем критериям (включая температуру воздуха и душок как в школьной спортивной раздевалке) отталкивающая. Но не для виновницы торжества. На неё посвящение «своего» подопечного в похабную тайну оказало заметнейшее воодушевляющее влияние. Лишь успело раздаться брутальное протестующее «Э!... », она перешибла неодобрение. «Пусть тогда он тоже будет! Я так хочу. Дверь только закрой». При всём дискомфорте ситуации, стараниями её сильного рта достигся каменный эффект почти как от волшебных пенисных таблеток. Вагинайй оказался слегка брухлявым, но упорный как движения дятла поиск точки G прошёл с ярым обоюдным азартом, пускай я в тот день не открыл Америку в этом деле. От встраивания в акробатику двойного проникновения посчастливилось избежать, только созерцал, как ей это доставляет. Когда мы окропляли её лицо, я всё же остался поглядеть на конечный результат. Притом напряжённость со стороны гостей факультета не развеялась даже от слаженного выполнения общей задачи. Она поглядела из-под многослойно утяжелённых век прямо на меня: «Ну вот и пообщались». Зарёкся участвовать в подобных сходках в дальнейшем, даже если зазывали на расслабленное свингер-пати безобидных раздолбаев и примечательных чужих жён, а сам я давно не трахался. С ней же были контакты в совсем другой обстановке мажорской квартиры. Во всех ситуациях, включая первую встречу, она выпивала литр текилы. Но в гостях это было даже приятно – бархатный короткий халат, почти юная мисс в теле цвета гриль, запахи влажных после душа волос, шампуня и свежего гламурного перегара, обещающего сексуальную одержимость, и выполнявшего это обещание сверх всякой меры. Она обожала внутреннее вливание в качестве гранд финала, но мутантов пьяного зачатия мы с ней, к счастью, так и не породили.

Про самого ректора, внешностью и манерой речи похожего на пожилого бандита из сериала про нормальных ментов, ходил слушок, будто он назначил нашу деканшу на её должность через постель. Она была не первой молодости, имела внешность офисной стервы, носила очки, была подтянута (словно строит не только всех вокруг, но и саму себя в плане диеты и физкультуры), строга и ядовита. Отчитывала студентов за отсутствие стараний, осыпала угрозами при всей нашей свободе от серьёзных последствий (даже если бы мы впали в состояние клинической идиотии, по идее в наши безвольные руки без вопросов всучили бы диплом). Страшилки про отчисление казались жутко реальными от давящей серьёзности её тона. Несколько раз таки ваял рефераты и составлял конспекты на скучнейшие неудобоваримые темы, и даже пересдавал зачёт, что очень не понравилось и вгоняло в депрессию на месяцы. Студентки-ортодоксы белотканной фракции сияли от злорадства и от смехотворности ничтожных поводов кручины, и боготворили деканшу. Эти впечатления плохо вязались с постельными слухами, хотя она надевала свой пиджак прямо поверх бюстгалтера. Взгляд цеплялся за белоснежное рельефное декольте и за кружева, но страх ответного возмущения пересиливал живой интерес к этой женщине. Накануне летней сессии решили с однокурсником прогулять напряжный сводный семинар, где щеголеватый и ещё не старый педант с высокой вероятностью мог нас спросить, и потом долго и умело морально уничтожать за отказ отвечать. Его вежливо сдерживаемый гнев был такого характера, будто он не прочь вообще вступить с нами в кулачный бой – не то в отместку за отсутствие любознательности, не то от профнепригодности будущих «специалистов», не то из-за совсем не академического соперничества в окружении баб. Ушли мы с корешем не очень далеко, вели диалоги сидя на лавке в ближайшем дворике. Каким-то образом нас отыскала староста. Может, потому что присоединялась временами, чтобы потом уйти с кем-то из нас и соединиться тет-а-тет. Всё больше нравилась её неприметная симпатичность. Просто девчонка как она есть. «Вас там в деканат вызывают из-за этих чортовых семинаров. Пипец она там злая сидит». Красноречивой деталью немой сцены была банка алко-коктейля в руке однокурсника на фоне такой же – початой – в мусорном ведре. «Вот незадача. У меня уже вертолёты летают. Вот незадача. И запашок походу сформировался нехилый. Скажи... скажи... что не нашла нас». Однако староста уже стала жалеть и опекать чувака, который не вполне на ходу, плотно вжимаясь грудями в локоть и спину, покусывая за лицо. Решили, что пойду один, а нашей разнополой паре сегодня явно по пути, тем более что это пятница. Не без зависти разминулся с ними, особенно при такой леденящей перспективе кризисной деловой беседы. С полминуты не решался постучать. «Здравствуй. Чего это ты один? Вот как. Ну, по крайней мере ты нашёлся. Ну а теперь. Умник. Слушай. Сюда». Не буду воспроизводить пятнадцать минут радиоактивно тяжёлого разноса с каверзными риторическими вопросами и моим позорным молчанием. Давно не испытывал такого унижения, такого стыда, давно так не краснел буквально. Прямо как в худшие дни в плену проклятой школы. Внезапно она стала меня разглядывать. Багряно-напомаженные губы всё сильнее кривила улыбка – не то самодовольная, не то радушная. «Ну теперь-то очень хорошо вижу, как зачисление на факультет красит студентов. Вот какой... кровь с молоком. Хлопец. Всё при нём. Кроме мозгов и совести, разумеется. Ну и вообще парни у нас заметно хорошеют с течением лет, и ты не исключение. Помню, каким ты пришёл на первом курсе». Одновременно со сменой тона и тематики общения обратил внимание на запах не то какого-то парфюма, не то лосьона для тела, на повышенную накрашенность лица напротив. И что под пиджаком нет и лифчика, а под серьёзным сконцентрированным взглядом поверх очков косо выглядывают в разные стороны розовые сóски сосков. Она поднялась со своего места, громко дыша и не произнося больше ни слова, попутно снимая пиджак и расстёгивая юбку, под которой слегка темнел ровной короткой щетиной лобок со скрывающей половые губы скважиной. Подошла вплотную, уставившись прямо в глаза, касаясь меня очками. Посерьезнела ещё сильнее, маниакально целуясь и плотно прижавшись. Сдвинули бумаги со стола, она закинула ноги мне на плечи. Трахались молча, сосредоточенно и долго. Только хлюпал эпицентр колебаний, и периодически дрожали мышцы на животе, пока она невидяще озиралась и мотала головой в немом крике-выдохе. Потом она по-панковски гримасничала и громко чавкала, работая ртом так и этак, запихивая член под разными углами и поглядывая то нарочито-наивно, то умоляюще, пока я не выплеснул плотный поток на её непривычно покрасневшее лицо. Приказала лечь на стол, оседлала лицо, и на этот раз кончила на пределе эмоций, спрессованно употребив весь перечень ненормативной лексики. Повторялось это потом нечасто, но всегда бурно и неожиданно. То приглашение на конференцию, где я тупо глазел со стороны на то, как учёная публика толкает всякие малопонятные умные речи, нашпигованные специальными терминами, и понимал всю подоплёку поездки только ночью в гостинице. То случайная встреча на городской новогодней ёлке и поездка в квартиру траходромно-съёмного вида. То проходишь мимо комнаты удовлетворений, дверь резко открывается, за рукав тянет наманикюренная умудрённая рука. Вне стен вуза она всегда вела себя громко, с ощутимым удовольствием налегая на мат. Как и давняя выпускница, иногда прибегала к помощи фармакалогии, вручая мне виагру и принимая конскую дозу возбудителя. В постели мы общались как ровесники, я звал её по имени (но это не вслух, а чисто по ощущению). Про геронто-линию своих отношений она ничего не говорила, впрочем телесный экшн играл слишком решающую роль.

Проблема препода-педанта не сбавляла конфликтной остроты. Складывалось ощущение, что он желает поломать факультетский порядок вещей, и всех нас прогнать в назидание будущим ответственным любителям учиться на совесть. Сила придушенного гнева и вовсе наводила на мысль, будто в его мечтах кроется намерение отправить нас прямиком в армию, а лучше на зону, и чтобы там нас ещё пропетушили по заказу начальства, и прирезали за час до освобождения, через двадцать лет. Настал день экзамена. В отличие от прежних, не чистая формальность (когда, если не повезло с билетом, то это совсем не проблема: напрямую скажешь, что не готов совершенно, и тут же освободишься, получив свой трояк). А с билетом действительно не свезло. Усатый злыдень грозно и весело напружинился. «Так-так-так, стоп. Как-то слишком общо изъясняетесь. Давайте Вы не будете растекаться мыслию по древу, ходить окольными путями. К делу. Главное! О полемике исследователей мы, значит, и общего представления не имеем. А фамилии их хотя бы? Да? Да-а. Рад за Вас. И произведение не прочли, ведь так? Ага, не прочли. Конечно. Это впечатляет. Второй вопрос? И второй так же. Ну что я скажу. Это действительно вопрос. Что в зачётку ставить будем? А? А давайте знак вопроса. Оба знака. На всю страницу. Да сколько угодно их начеркать. Начхать. Всё равно в Вашем случае просто бумажка. Фальшивка, как и все Ваши «удочки». Вас бы всех, ребята, по-хорошему если... Но не буду жесток. Ступайте. Свободны. Берите свою... зачётку. Что?! Как?!! Чего Вам «поставить»?! Готовься давай, сука, филолух, или вылетишь к едрене фене, гамадрил косой! Кхе... Да... Дату пересдачи в расписании посмóтрите. Всего доброго. Только ухать и умеют... дубинушки. А ну-ка стойте! Есль с такой же подготовкой – даже не приходите. Ну а так видится мне Ваша дальнейшая судьба вполне конкретно. Не только по билетам готовьтесь, а вообще – готовьтесь. Крепитесь, мужайте. Ты понял? Вот». Этот цирк с конями апокалипсиса делал из меня клоуна-терпилу при всех. При тёлках. С которыми мы были близки, и на близость с которыми я рассчитывал в будущем. Стыд и злоба удесятерились, когда обсудил результаты с однокурсниками и узнал, что они вчера сумели из себя выдавить некие смутные воспоминания, и тройбаны у них проставлены даже за пару слов. Хотя ненавидел этот жук всех нас вроде как одинаково. Пошёл в библиотеку, но не смог сосредоточиться из-за страхов и переживаний, к тому же глаз рефлекторно переключался на фигуры посетительниц. И так всю половину недели. Следующий акт великой трагедии подступил очень скоро. «Дак если Вы читали, почему же персонажей не можете перечислить?! Или совсем тяжёлый случай с головой? Или что же это – кто-то ВРЁТ?.. Тупо и нагло обманываем – да? – и непонятно на что рассчитываем. Хватит, я устал. Да в жопу себе забей свой второй вопрос, ур-род. Тут первей вопрос, как бы сгоряча с лестницы не спустить паршивца одного. Вывел прямо из себя. Марш отсюда, а зачётку можно оставить: я её сразу в архив передам. Оставить же, я вполне серьёзно сказал. Скот. Животное. Ну и наглый». Если описывать все попытки сдать наконец это говно, получится уже какая-то производственная проза, перекрывающая по объёму весь текст выше и ниже. Отмерших нервных клеток произведено было немало. Летом изучал материалы, но мешали то лень, то недостаток интеллекта. Опять же про сиськи и жопы думать нравилось гораздо больше. Что я, в общем-то и по привычке делал, ускользая с текстов. И скользя в вагине сдобной незнакомки в бикини, которую, очнувшись из алкогольного забытья, увидал на пляже гуляющей в составе семейной компании, где она полушутливо отговаривала младшеклассницу-племянницу от идеи поплавать вблизи, потому что «куда ты пошла, вон погляди сначала сколько там мужиков бултыхается, там одни мужики». Хотя в предшествующем пляжному эпизоду кадре начинал бухать с горя и с утра красное вино сидючи дома. Ещё один провал памяти после сцены с бикини-бабой на берегу – опять я в своей комнате, темнеет, хлопают по животу бойко скачущие справные ягодицы двадцативосьмилетней встреченной женщины, член крепнет в нежных тёплых тисках, руки принимаются изучающе оглаживать деловитое тело, зелёные глаза повернувшейся ко мне головы пляжной дамы, тут же прикрывшиеся в процессе касания наших языков. И вот – сентябрь, двоечницы у кабинета, с ними я, и появляется этот задрот с промасленным котелком прилизанной причёски. Меня он сходу дисквалифицировал. «Девушки вперёд, ну а Вы... «читал» / «не читал» – неважно, ясно тут всё, и грустно. Дело швах. На кафедру к четырнадцати ноль-ноль. Зачётка не понадобится. Но явиться – в Ваших же интересах». Мрачнейшее ожидание у кафедры. Маслоголовый усач явился ровняк в ноль-ноль минут, удивив тем, что голова вжата в плечи и вид у него испуганный и нашкодивший, словно он только что угодил ранцем в стекло. Френч усиливал эффект возвышения наплечников над ушами, препод суетливо ходил кругами как подвешенный за шкирку. Говорил он сквозь зубы и в нос, как бы помимо воли: «Выход тут только один. Предлагаю сделку. Точнее, не предлагаю. Выход-то, напоминаю, один-единственный. Держите». Протянул бумажку с адресом и временем (00:00). «Надеюсь, мама-папа не заругают, что поздно. Хе-хе, н-да. Хотя, на фоне всех этих порядков... Слушайте. Приготовьтесь – ну, так, как Вы умеете. Уж этому-то вроде как научились. Не подведите». Я не понял, что он имеет в виду, а переспрашивать по экзаменационной привычке уже не решился. Не ведая того, я всё же подготовился именно как было надо. Потому что факультет сделал такие вещи моей привычкой. К студенческому ужасу добавились замешательство от непонятного оборота событий, и страх на основе двусмысленных толкований, связанных с вероятными наклонностями этого неприятного и набившего оскомину горе-пижона. У меня, если что-то окажется совсем криминально, нет даже перцового баллона. В общем, суровый час икс настал. Стою у обычного подъезда громадной кубической брежневки. Звоню в домофон и представляюсь по фамилии. Вход отмыкается под молчание с той стороны. Лифт везёт на десятый. Дверь в квартиру приоткрыта. Вхожу. За разуванием отмечаю, что в помещении такой похабный аромат, какого я не знавал и близко ни до, ни после. Из звуков только тиканье часов и какой-то шелестящий шорох. Иду на шум. Спальня, большая кровать, неяркий свет, надушенность здесь зашкаливает. Слегка откинувшись назад, сидит женщина в полупрозрачной накидке на голое тело. То, что это женщина, видно самым безусловным манером. Округлая и продолговатая грудь обнажена, как и подрагивающий живот, и пышный станок для ударных половых работ зовёт к трудовым подвигам и рекордам. Экзамен, пересдачи, несдачи, непонятки с преподом, даже старт предположения, не другая ли это квартира – всё отходит на сотый план, в глубокое забытое ненужное прошлое безразличного не-меня, напрочь перекрытое глобальностью нарастающего и нарастающего сексуального потрясения, преумноженного эффектом неожиданности. Вот это я понимаю – женщина, каноничная. И взгляд извечно-самочий требует извечных действий, осознаёт свою привлекательность, являет желание применить свою природную суть по-полной. Наверное ей за тридцать, но золотистые вьющиеся волосы свежи и некрашеного вида. Впрочем, мы уже медленно и с силой терлись лицами, тёрлись губами, в итоге сомкнувшись ими и взаимовторгшись. Вкус был в стиле духов, и не хотелось отрываться, хотя я помнил, чем она славна ниже. Рука дамы уже чутко разминала орудие пенетрации. После наступила эпоха её грудей. Потом – выставленных навстречу холмов зада и богатых ножищ. Ренессанс груди вслед за тем, но она уже покачивается в такт движениям наездницы, а вот я выбиваюсь из сил, потея позади величественной жопы, пока тётка подмахивает и исходит на исступлённые крики. Первые её связные слова: «Я хочу, чтоб он кончил прямо в меня. Пусть он во мне кончит. Я готова родить от тебя. Давай уже, я умоляю». Хорошо, что успел исполнить её пожелание, прежде чем тихой грязной нотой вторгся стрёмный знакомый осипший голос «Хорошо, роднуличка моя, он послушается, обязательно». Этот шок едва компенсировался её неистовыми мышечными сокращениями, от которых елда чуть не выдала вторую порцию. От растерянности я вновь задвигался, ускорился и всё-таки подбавил сколько мог. Нелепый муж всё в том же рабочем френче показался в дверном проёме, стеснённо передвигаясь. «Это у меня там... всё само эякулировалось пока я ждал». С совсем жалким видом он благодарил меня за оказанную услугу, оправдывался, в отвратнейших выражениях сюсюкал с женой. Ей, как я потом узнал, оказалось двадцать пять. Она лежала, слегка разведя ноги и выставив свою печку, из которой медленно валил вниз белый жидкий дым наших с ней особых отношений. Она поглядывала на меня всё кокетливей, стала водить пальцами по моей руке. Обратилась к преподу: «Слушай, а свари мне карбонару, а я пока... ». Тот зашаркал на кухню. Пока он гремел кастрюлями и подозрительно затихал, мы с ней повторили раза четыре, хотя едва ли я мог предложить ей особо много конечного продукта. Стал всячески уставать и отчасти обрадовался, когда ужин ей был подан. И весьма кстати захватил с собой зачётку и бегунок, а то ближайшее будущее могло обещать неприятную метаморфозу в поведении поехавшего педагога. Некоторое время после опасался, не качнётся ли чаша весов в прежнюю сторону. А то этот псих мог бы и соорудить заявление об изнасиловании. Но это только я озлобился в паранойе. На семинарах никого из нас уже не пытали, и тройка ставилась привычно – по факту автоматом, разве что с тайным пожатием руки за получившуюся от той странной встречи дочь. Фотки и видео голой беременной жены случайно скачал сильно позже, когда эти двое захотели второго ребёнка, на сей раз требовательный препод подсуетился с видеосъёмкой исторического события, но не позаботился о защите данных, обогативших порнолаб. Скандала не было: его жену мало кто знал, и таким ущербным голосишкой, как на закадровом бормотании, он нигде больше не разговаривал, но я-то сразу просёк, кто есть кто. Впечатление портило только осознание, что за штурвалом соития не я, тем более что возраст пока только подбавлял трахаемой фигуре бабскости в притягательнейшем смысле слова.

Однако нашлась и преподавательница, считавшая меня способным и неглупым. Может, это просто сработала химия между нами. Из-за черт лица молодой Марины Капуро, она выглядела как аспирантка, но ей почти исполнился сорокет, и семья у неё давно была. На её занятиях во мне импульсивно проявлялась мыслительная находчивость, я практически не тупил и щеголял очень вовремя подвернувшимися сущими крохами усвоенных знаний и верными догадками. Да и она вещала много интересного о современной культуре. Формат зачёта отличался неумолимой несовместимостью с форматом пускания пыли в её ясные эротичные глаза. Но формат студента подразумевал автозачёт при неготовности отвечать. Когда не без содрогания я сообщил, что не отвечу на билет, она стала игриво-взинченной, уточняющее повторяла мою позорную фразу неслыханным прежде тонким голосом, глаза странно заблестели. Может, рассчитывала на ещё один взаимно приятный разговор, на сей раз на расстоянии протянутой руки. Это так возбудило, что ни к кому не хотелось залезть в трусы, и даже не подрочил из-за досады. Наутро пытался найти утешение в майском солнце, оставшись сидеть на крыльце. Она направлялась в корпус, и поманила за собой перед тем, как войти. За постом охраны вновь послышалось усталое сопение, когда я следовал за крепко сбитыми бёдрами в нейтральных джинсах. Привела в кабинет в глуби кафедры, заперла дверь. «Вообще-то я мужу никогда не изменяла, но нынче чего-то накатило» (ненасытная смычка наших челюстей). Еле преодолев эту фазу, она устроилась у моего пояса. «А теперь прорекламирую институт семьи. Ощути, на что способна по утрам любящая замужняя женщина». Невероятных усилий стоило удержаться и не спустить на её благообразное лицо. Она поняла, тяжко вздохнула с обречённой улыбкой, стала стягивать с себя одежду. Солнце освещало бодрящее тело почти-студентки, оно блестело как смазанное золочёным маслом. Сливочные заострённые конусы перекатывались в её, а потом в и моих ладонях, поддевались вечно жаждущими груди губами. Музыкальные пальцы левой руки поглаживали и теребили её собственный пах, правой она охватывала мой стержень. Мы спустились на пол. В сексе между нами установилась та же интуитивная согласованность, близость достигалась неимоверная, равно как острота ощущений и эффективность действий. Можно было повторять акт до бесконечности, и мы делали это при всяком удобном случае, даже если она была пресыщена домашним сексом. Она была всегда не против отдаться и поиграть ртутными шариками из моего разбитого из-за горячейших температур градусника, да и я был рад надолго примостить голову у неё между ног, игнорируя слабеющие сигналы «этого уже достаточно» и самые сильные судороги ещё одного оргазма. Если бы не соблазнился по-тупому миниатюрной первокурсницей и не спровоцировал охладевание к моей предательской персоне, неизвестно, во что бы вылилась эта идиллия. Но и мелкая стоила связи с ней. Это была вершина и женской похотливости, и плотности охвата члена стенками влагалища. Очень часто не мог успеть заметить переход от того момента, как круглые голубые глаза посматривают на меня на уровне груди к моменту, когда они на отметке поясницы, равно как и до взгляда сверху вниз, когда она уже вовсю скачет на моём коньке, морском от её обильных липких выделений. Уже закончив вуз и не без досады проходя мимо, увидел в окне её прыжки, и к старшим курсам не утративших тинейджерского неистовства.

Ближе к выпускному прослойка носительниц белых платьев всё чаще стала дополняться носительницами животов (по большей части особ вне отношений с нами, впрочем угреватый приятель оплодотворил однокурсницу, неприметную даже при чётком осознании, что с ней не раз совокуплялся и лично я, а на их свадьбе было бы совсем грустно, если бы свидетельница, студентка поинтересней, не подошла ко мне, тоже свидетелю, с предложением потрахаться, согласно поверью об удачном браке от такого нашего действия). Многие из них наращивали обширность не только спереди, но и в целом забивали на заботу о внешности и о фигуре. Это, правда, не случай представительной ботанки, похожей на чиновницу или на судью, и поведение у неё всегда было очень серьёзным, и стиль речи не только книжный, но и холодно-официальный. Внешность у неё была скучноватой и грубоватой, анти-романтичной, хотя бюст и губищи компенсировали негативное впечатление. Своё белое платье она вдвойне вызывающе декольтировала все годы учёбы, стоячая грудь почти всегда лоснилась как намазанная гелем, плюс фактор весьма юного девического голоска в качестве дополнительного контраста с бегемотскими чертами (в остальном она была вполне в теле, но не настолько, чтобы выписывать её из категории худых девушек). А тут ещё и положение. Ходил слух, что это всё из-за холодного расчёта получить поблажки при последних экзаменах, и разродиться отпрыском аккурат после овладения документом о высшем образовании. Строгость и взрослость преумножились. На семинарах она ещё и вворачивала назидательные спичи с позиций будущей матери, правильной жены и человека с солидным жизненным опытом. Однако в одну из пятниц на неё что-то нашло. Может, гармонально обусловленный каприз. Было неловко наблюдать, как она придурковато дурачится, совсем по-дикому выбивает стул из-под вставшей для ответа соседки, тоже ботанки, и хохочет после её падения. Как громко умиляется помадой сокурсницы, и пережимает с капризно-умоляющим тоном, прося её позволить попробовать. Точнее, это был какой-то блеск для губ. И розовый толстенный рот приобрёл очень функциональный вид (отнюдь не в плане приёма пищи). Трудно было оторваться от результата напомаживания. Так заманчиво, словно уже происходит поцелуй. Она заметила эти метания взгляда, и её словно проняло от ещё одного неконтролируемого телесного импульса. Очень порочно ухмыльнулась в ответ, густо покраснев и забегав глазёнками. Так что даже не особо шокировало, когда живот навис над моей тетрадью, передняя часть ляжек тоже округло выступала вперёд. «Я понимаю, что это очень неправильно... что хочу неправильных вещей. Но куда вы там ходите? Только быстро, пока я не передумала». Её плотная горячая ладонь всю дорогу к кабинету держалась за мою. На месте оценил пухлость её поцелуя, не сравнимого ни с одним из тех, что случались до и после. Равно как и минета этими губами. Она была так перевозбуждена, что кончила в обеих ситуациях, не теряя запала от наступления кульминации. И только когда её лобок пятый раз затрепетал на моём члене в оргазмическом припадке, ботанка опомнилась, закрыла лицо руками и простенала «О, Господи, что же мы тут творим, что мы наделали... ». Но это мгновенно придало новых сил её порывистому влечению. Член не вынимался из неё ещё долго, и даже его усталое поникшее состояние не останавливало бешеную скачку. Она полусонно слезла в финале, вся блестящая от пота, вытерла лоб своим белым платьем, и долго рыдала, повернувшись ко мне немыслимой эпохальной жопой со свисающим взбитым коктейлем из туго вытекающих спермы и полового сока. Хотя тоже предельно утомился от нашего многочасового занятия, не смог наблюдать за этим зрелищем безучастно, и вжался в недра её секеля своим вновь отвердевшим органом, тем более что в затянувшемся плаче девки стало слышаться нечто истерически-взвинченное и выжидательное. Эта причуда оказывала своё влияние не раз, и не только в пятницу, так что её близость много кто перепробовал, даже вахтёр, осчастливленный в кои-то веки. При всей спонтанности хотения, невеста умудрилась организовать оргию позабористей, чем у дочери ректора и посетителей с геофака, впрочем лица с этого и других факультетов тоже были. Сам я участвовать отказался, но фотки гипер-траха впечатлили степенью залитости спермой её физиономии. Не видел такого ни в одном буккаке-ролике, даже с неправдоподобным применением субстанций-заменителей.

Выпускной также запомнился нарушением официальной обстановки из-за пограничных состояний некогда чопорной отличницы, в виде её флирта со всеми, в виде заметного увлажнения прилегающего к телу подола, к тому же как не запомнить тот момент, когда она отлучилась в середине вечера, прихватив меня, и очень захотела не надевать лифчик, хотя её ещё предстояло держать речь на сцене. Платье стало частично мокрым и от лактации, да и без неё очень уж проступал рельеф здоровенных тёмных бугров, и от этого палева вновь накопилось напряжение, которое потом ей помогал снять кто-то другой. История продолжилась на банкетной части, которая протекала по логике вселенной порнофильмов, причём от открытой публичности движняка завелись и другие студентки (и совсем незнакомые нашим органам чувств белоодёжницы тоже), не без влияния алкоголя. Так что иногда даже терялось различие где чьи сиськи, ягодицы, ноги, вагины, лица и губы, и с кем из них взаимодействую непосредственно я. Жаль, снимать на видео было некому, все оказались при деле, включая подруг и сестёр однокурсниц, захваченных рухнувшей в похабное измерение реальностью. Передо мной простирались выставленные ягодицы всегда приветливой секретарши деканата, а глаз невольно отмечал, что многие вокруг мне знакомы очень близко: кто-то много смеётся по дурацкому поводу, близко придвигая своё горячее бархатное дыхание, чтобы замолкнуть и посерьезнеть в поцелуях; кто-то любит приглашать кого-нибудь из нас к себе на ночь, потому что не может заснуть без мужской руки на животе или на лобке; кто-то отдрачивал, полуотвернувшись со стиснутыми зубами, будто к этому её приневолил некий абсолютный злодей, притом это приглашение каждую пятницу по её инициативе; кто-то еле слышно подвывает, с выражением крайнего потрясения вглядываясь в потолок; кто-то приводит домой на выходных при старшей сестре, огласив пристойный предлог и устроив чаепитие с печеньками, но потом ничуть не ограничивая себя в криках страсти – кстати, эта самая сестра как раз в конктретнейших отношениях со мной, пока происходит оргия. Не совсем прощальная, поскольку для многих всё это вошло в привычку, да и годы спустя то и дело согревают физические флэшбэки филфаковского прошлого.