For a breath i tarry - 32

- Ну и требования у тебя! А на кухне у плиты? А с пеленками? Какая красота может быть?!

- Ира, я не о внешней привлекательности говорю. Настоящая женщина – это как звездное небо. Им можно любоваться бесконечно, не надоедает, созерцание его вызывает восхищение и трепет. Красоту женщине создают нежность, обаяние, теплота, мягкость.

- Ага. Со свиньей или уродом тоже быть обаятельной?! – запальчиво возразила Ира.

- Ира, ты крайности выбираешь. Задала вопрос мне, именно со своей позиции отвечаю. Я что, свинья?!

- Ты же обобщаешь.

- Да, беру общего, среднего и нормального мужчину. А не морального урода. В качестве примера вот тебе одна мелочь. С первой женой у нас постоянно были трения по поводу, кому мусор выносить. Явно она не говорила, но уклонялась выносить пакет с мусором. Может, стеснялась, не знаю. Я выносил без возражений, но мог и забыть.

- Почему? Трудно запомнить такую мелочь? – чисто по-женски упрекнула Ира.

- Да по-разному бывало. Если голова забита проблемами или никакой с утра. У тебя что, ни разу так не бывало, Ира, что чуть ли не в тапках выходишь?

- Бывает.

- Вот. Большую часть утров мусор забирал я, уходя на работу. А если забывал, звучал потом упрек: "Ты что, ослеп совсем? Мусор же стоял у двери, а ты прошел мимо! Я, что ли, всегда должна за тебя выносить!" Обаяние зашкаливает, да?!

- А сейчас, если забываешь?

- Она раз сказала вот так: "Милый, я спускаю по лестнице коляску, за руку держится чадо, в ней еще сумочка, и пакет с мусором как-то нужно держать. Пожалуйста, забирай мусор утром, когда идешь, если можешь". В ответ я только попросил: когда можешь, напоминай, иногда забываю! Но это очень редко случается, в голове теперь почти всегда "гвоздик" сидит: взять мусор!

- Ну, такие у вас сложились отношения. С первой – конкурентные, сопернические. Сами же такими их создали.

- Ой ли! Поженились мы в августе, а с первого сентября она пошла в универ, на первый курс.

- Сколько же ей лет было?

- Восемнадцать.

- Прямо от мамы забрал. А тебе?

- Верно, от мамы. Тридцать восемь.

- Ого! Ну и что.

- С первого сентября она требовала, чтобы вставал с нею в семь утра, хотя мне во вторую смену. Это ведь медовый месяц, только узнавали друг друга и создавали роли.

- Зачем тебя поднимать?

- Потому что ей скучно завтракать одной! Она привыкла, что мама рядом.

- Не гонишь? Это наглость.

- Так же ответил! Ложился глубоко за полночь, а тут: встань, посиди со мной, пока завтракаю, потом дальше можешь спать. Не говорю, что эти моменты сильно важные, мелкий эпизод бытовой, для дорогой жены чего ни сделаешь! Но дает представление о настоящей женской мягкости. Первая требовала: ты должен, я так хочу, исключений не должно быть! Ясно, что в ответ ей приходит. Вторая высказывает пожелание без наезда, без упреков: когда можешь, сделай, ну а не смог – справлюсь, чего там. Видя это, становился более собранным, зарубки себе ставил: не забыть! Я ведь не свинья эгоистичная.

Ира снова обогнала его и встала навстречу, они соприкоснулись одеждами и стояли, смотря в глаза. Спокойно смотрел в ее требовательные очи. Какая же ты прекрасная, Ира, в своем желании и невинности! Ира бегала взглядом по его лицу, потом сказала:

- Ты – понимающий с первого слова. Внимательный. Услышиваешь слова жены. А другой при женской мягкости на шею сядет.

- Можно подумать, у тебя за спиной не менее трех браков, не считая гражданских! А на деле еще девочка, – я вложил в последнее слово отдельный смысл.

- Ну и что. Умный учится на чужом опыте, – Ира никак не отреагировала на мой намек. – Ты вот несколько раз отметил, что есть секс и есть твое интимное общение. Тоже секс. В чем разница.

Он долго думал. Обстановка не соответствовала таким интимным темам. Однако, если сослаться на это, Ира подумает, что не хочет отвечать.

- Ира, подробно ответил бы на этот вопрос в кулуарной обстановке. А сейчас приведу аналогию. Выросшему с яслей на общепитовском столовой и замороженных полуфабрикатах сложно объяснить, в чем отличие бабушкиных пирожков или блинчиков от фабричных. Все основные ингредиенты те же, пекут их одинаково. Но кто пробовал бабушкины пирожки, фабричные за продукт не считают. Бабушка тоньше держит процесс, не спешит, варенья или вишен ложит от души. Но есть и более важный фактор: бабушка делает их с любовью к тебе, ради того, чтобы тебе понравились, и когда ты лопаешь их с пылу с жару у бабушки, твое удовольствие видит бабушка, радуется за тебя и с тобой, а ты благодарна ей, обнимаешь и щебечешь о всякой чепухе, отчего бабушка тает, и в другой раз постарается испечь еще вкуснее. Пирожки без тебя бабушке совсем не нужны: у нее диабет, поджелудочная шалит... Примерно таково мое интимное общение. Это тоже секс: поцелуи, ласки, пенис входит в вагину, достигается оргазм – со стороны то же самое; как пирожки из магазина внешне не отличаются от бабушкиных: тесто, начинка.

- В этом только отличие?

- А разве мало?! Трахание – это использование для своего удовольствия другого. А мое интимное общение вроде приготовленных специально для тебя бабушкиных пирожков. Суть: мне не нужна ты как предмет для удовлетворения, только вместе! Даже исключая тупое трахание, в сексе обычно каждый за себя. Возможны взаимные ласки, мужчина может стараться довести женщину до оргазма, но каждый в паре переживает только свои ощущения, а партнеру разве что желает получить хорошее удовольствие. А можно, как бабушка, радоваться с тобой твоим наслаждениям, восхищаясь и наслаждаясь тобой, передавать все тебе: почувствуй мое наслаждение тобой! испытай мое восхищение твоим телом.

- Занятно. Что же для этого нужно?

- Ну-у-у, чувства; можно сказать, любовь. Не та, которая навек, до гроба, никто больше не нужен и прочая чушь. Под эту чушь обычно или сиюминутно секса добиваются, или садятся на шею. Возьми любовь бабушки. Она также любит и внука, которому готовит его любимое блюдо. И радуется его визиту не менее, чем твоему. Не настаиваю на названии "любовь" для этого чувства. Главное, его содержание.

- В чем оно?

- В понимании тебя и желании сделать тебя немного счастливой. В умении слушать и принимать тебя, какая есть. Наконец, в том, что и твое и мое блаженство составляются из наших частей в общее, единое. Вот, пожалуй, главное. Сумбурно, нечетко. Так всегда, когда объясняешь дело тому, кто не имел пока опыта.

- Вот это не нужно! Если это объективно, значит, и объяснимо.

- Нет, Ира. Например, оргазм. Он объективное явление, эмоция, переживаемая миллионами. Но попробуй объясни, что такое оргазм, да так, чтобы понятно стало, например, евнуху. Или фригидной женщине.

- Женщин фригидных не бывает, есть неумелые мужчины, – парировала Ира.

- Согласен. Но пока женщине попадаются неумелые мужчины, она не знает оргазма. Как ей объяснить его?!

- А ты сможешь это объяснить? – игриво спросила Ира. – Ты умный, опытный, анализируешь...

- А кому?

- Мне, например. Считай, что не знаю этого, – еще игривее ответила Ира.

- Ну ты даешь! – пришла в голову ей мысль. – Правильно!

"Ну даёт! – подумал он. – Она никогда не кончала и не испытывала сладострастия! Она мечется и дергается..."

Пока он молчал, усваивая понятое об Ире и обдумывая ответ, она спросила другое:

- У меня к тебе серьезный вопрос: как ты меня видишь? Что обо мне думаешь? Как меня понимаешь? – серьезно и с чувством спросила Ира.

Он задумался. Видно было, Ира провоцировала, но неумело.

- Это сложный и массивный вопрос. Его долго отвечать. Ты ответь сначала на мой мелкий вопросик: брючки обтягивают твое тело, обозначают лобок со всеми подробностями. Случайно вышло так или со смыслом надела?

Ира помрачнела, отвернулась, рыкнула:

- Козел вонючий! – и отошла вперед. Он остался стоять у камня.

А в голове Иры возникла мысль:

- Дура! В такой момент такое оскорбление! Просто уйдет! Когда ты ему неловкие вопросы задаешь, он не злится.

- Пусть проваливает! К-о-з-е-л!

- А в чем он виноват? Штанишки в обтяжку, все выделяется. Скажешь, не знала и не видела? Мне-то не ври! У зеркала крутилась и выступающий лобок рассматривала под разными поворотами. Симпатичная у тебя звезда! Выпуклая, пышная, ему понравится. Да вся нравишься! Любуется тобой; не робко, исподтишка, и не нагло, прикидывая, какова будешь, если раздеть. Любуется, какая ты есть, живая, вредная, милая, колючая. А тебе нравится нравиться ему!

- Ну и что?! Все равно гадкий!

- А когда он присел шнурок поправить, не тебе ли стало приятно, что он смотрит на твою выступающую под брючками звезду. В ней потеплело и пошло в животик... замерла и готова была стоять так перед ним еще. Приятно было, что он хочет тебя. И второй раз так же. Это ты коза!

- Не так! Нет! Козел он, да и ты!

- Выслиять тебя надо. Прямо здесь. Взять и слиять, слиять, пока мозги на место не встанут от блаженства! Все к тому шло... Дура!

- Думаешь, к тому? Прямо здесь?? Да ну тебя, отстань!

- Он все в тебе увидел, оценил, очень понравилось. Это настоящий мужчина: голову не теряет, трезво видит ситуацию. Трахнуть тебя он категорически не хочет, он же сказал тебе, а для слияния, считает, мало времени. Он полагает, ты недоступная, согласна только по любви. На такую дуру и месяца не хватит.

- Правильно! Ему точно недоступная! Пусть губу не раскатывает!

- Покажи, что ты хочешь, согласна, и все получится. Ты слияться хочешь с ним до дрожи в коленках.

- Ничего не хочу, идите вы все!

- Коза драная!

Ира постояла и медленно побрела вперед между валунов. Я остался на месте. Не обиделся, но понял, что Ира – сложная девушка, сама себя не понимающая. Хочет слияться – и даже не может себе признаться. Какое там! Никогда себя не ласкала, не знает сладострастия. Ей приятно со мной, волнует мое присутствие, она невинно показывает свое желание, не понимая этого, а всякое движение в этом направлении встречает гневно, искренне считая, что она просто так, без подтекста общается с мужчиной. Гуляет с ним не потому, что он ей нравится и волнует, а... погода хорошая. Лобок в обтяжку – это случайно и не для меня, а... брючки модные; и вообще, разве у нее есть лобок?! Это гнусный поклеп! Никакого лобка никогда у нее не было. Тем более, со звёздочкой.

И что с ней делать? Да ничего. Ира очаровательна в своем невинном желании слияться! Она прелесть целиком. Сияет, горит. Взять ее в объятия, вместе тронуться к наслаждению, для нее – первому. Впервые она узнает, что такое быть со своим мужчиной, тонуть в его объятиях или принимать его ласки, наслаждаться им и давать наслаждение ему. И только я могу передать ей все свои восхищения, дать ей пережить со мной блаженство интимного общения. Здорово было бы. Но это не одного дня и даже недели дело. Пусть ей повезет с другим мужчиной.

Она отошла порядочно, потом повернула обратно. Подходя, зябко потирала плечи ладонями. Я быстро снял куртку, накинул на нее; Ира без возражений надела ее, застегнула, сказала: хорошо... Далее мы возвращались молча. Я видел, что Ира наслаждается моментом: ей хорошо; знал, отчего и что с ней.

Ира таяла от нахлынувшего счастья. Куртка, хранившая его тепло, не просто согревала, казалось, он окружил ее своим горячим телом, объял и нежно держит в себе. Еще важнее был его запах. Раньше только порой проходило веяние его сладкого, домашнего запаха. Вроде бабушкиных пирожков или карамельных петушков, но другой. А теперь оказалась погружена в этот родной, успокаивающий и приглашающий к счастью аромат. В животике тепло заледенело, сладкая слабость пошла по телу... она едва шагала. Хотелось свернуться клубочком у него в руках, пусть он гладит... и быть счастливой. Тут же возникла мысль:

- А когда не куртка, а он сам обнимет тебя, прижмет, будет тихо ласкать, и не нужно будет скрывать, что тебе хорошо, наоборот, ты ему будешь дарить такое же хорошо, обнимая!! Представь, ты его ласкаешь. Волосы его можно гладить, перебирать, зарываться лицом... они обалденно пахнут им! Это есть слияться. Слияться – это быть вместе, дарить друг другу наслаждение и ничего не опасаться, принимая или даря нежность. Неужели не хочешь такого?!

- Это называется по-другому: любовь.

- Пусть будет любовь. Ты влюбилась и хочешь, чтобы он тебя любил, любил и вылюбил так, что одно счастье!

- Не вылюбил, а просто любил. Навсегда, насовсем, только меня! А он что?! Гуляет, втайне, наверно, мечтает трахнуть.

- Ты симпатичная, вызываешь у него желание. Он видит твое девичье сияние и радуется. Желает тебе удачи. Любовь – это понимание и общение. Он тебя насквозь понимает. Видит непонятное тебе самой твое томление, желание оказаться в его объятиях, и чтобы уже ни о чем не беспокоиться, только быть счастливой. Хотел бы тебе ответить, сделать счастливой, подарить общение, которое ты ждешь, но ты кусаешься. Он даст тебе больше, чем сотня дующих в уши про любовь. А слияться ты хочешь сильнее, чем он. У тебя звезда так горит, что ноги подкашиваются. Тронет за руку – ты без сил в наслаждении упадешь. Дай ему понять, что согласна, больше тебе не о чем беспокоиться.

- Ага, а он будет ухмыляться: вот какой я! Падает сама... на все согласна. Я ее одолел!

- Ну и коза-а-а. Ты столько давала поводов для едких ухмылок, а хоть одну видела у него?

- Нет. Хорошо с ним, заботливый, понимающий...

- Сама ответила. Пенреводишь на него свое хвастливое чувство. Вернее, чувство превосходства над другими: такая возвышенная, особая, тонкая, а все грубые, примитивные. И ему это приписываешь. Представь, он просто наслаждается общением с тобой, понимает тебя и хотел бы дать все то, чего ты не признаёшь, но хочешь.

- Ладно.

- Не ладно, а действуй! Идешь, и ноги заплетаются от наслаждения всего лишь от его куртки. А не выпендривалась и делала бы, что говорю, лежала бы у него на груди и просто улетела в блаженство. С ним! Он же тебе все о слиянии рассказал. Поняла-то?

- Поняла. Что ж теперь, сразу соглашаться?!

- Ну подожди еще несколько деньков, как раз он уедет, тогда и решишься.

Ира почувствовала усталость, предложила не возвращаться обратно по прибою, а подняться на высокий берег, там шоссе и должна быть автобусная остановка. Взбираться по осыпающемуся склону Ире пришлось с его помощью. Он протягивал свою теплую сильную руку и вытягивал на особо сыпучих участках тропинки. Выбравшись наверх, вскоре они увидели остановку, подошли. Шоссе было пустынным, но Ира заверила, что автобус будет по расписанию, через полчаса, вон указано время. Он предложил не торчать на скучной остановке, а вернуться к спуску, посидеть там: любоваться морем приятнее, чем пялиться на асфальт.

Натоптанная тропинка привела их к импровизированной смотровой площадке: под невысокими березами стояла вделанная в землю скамья из бревна. Они сели. Он задумчиво смотрел вдаль, Ира не могла спокойно любоваться вечерним морем. Ей хотелось продолжения, каких-то действий от него.

- Все-таки какой ты меня видишь? – повернулась она к нему и спросила. – Только вот совсем честно и без прикрас. Если дурой, так и скажи: дура набитая. Холодной, бесчувственной – скажи. Не обижусь: значит, таково твое восприятие меня.

- Так всегда говорят, когда на самом деле ждут похвал, а от неказистой правды приходят в ярость, – отметил он. – Может, не надо?

- Нет, хочу узнать твое мнение обо мне; вот то, что у тебя в душе. Ты опытный, разумный, видишь меня... ну-у-у, почти насквозь. Будет ли еще возможность узнать у мужчины мнение о себе!

- Насчет насквозь полностью верно.

- Что ты думаешь и что не сказал бы мне никогда. Разрешаю; хочу это услышать! Я трезво и объективно смотрю на себя, приму любую твою оценку. Она может быть ошибочной, ведь мало меня знаешь. Давай! – она смотрела в него напряжено, нервно. Добавила: – Говори, как скажется, это ведь твое личное.

Он вздохнул и четко произнес, спокойно глядя ей в глаза:

- Ты источаешь, Ира, великолепное, чудесное сияние невинной девушки, которая хочет слияться. До дрожи в ногах, до теплого зуда в животике хочет слияться со мной.

- Е...!? Как ты посмел!! Такое обо мне сказать! Эту грязь во мне видишь! Я... я... – ее обдало жаром и стыдом. Ира предчувствовала, что услышит нечто в том роде, что услышала. Ей казалось, она спокойно покачает головой и переведет на него: это твои фантазии от чрезмерного неудовлетворенного возбуждения. Сказанное точно соответствовало ее состоянию; с нее будто сорвали одежду, кожу – и выставили перед ним. Он сказал, что она хочет слияться с ним, сейчас он начнет острить, подкалывать… Она вскочила… что делать… как ему ответить, чтобы он… чтобы он оказался в худшем положении…

Пока она стояла спиной к нему, в ней возникла спокойная мысль:

- Ну чего кипятишься? Сказал верно, ведь хочешь! Я хочу, твоя звезда!

- Ну не так же грубо, грязно! Гадко! С усмешкой.

- Ты же хочешь! Хочешь именно чтобы он вставил свой струй в твою звезду. А это называется слияться. Никакой у него усмешки нет.

- Все равно гадко!

- Не грязно, а верно. Я звезда, я у тебя есть, я хочу слияться, ты ведь от этого не стала грязной. Как он нежно и светло о тебе сказал: сияешь невинной девочкой, ждущей слияться. Совершенно верно. Не полез к тебе тут же, а ждет твоего решения. Он тебя ценит и возносит.

- Решения?

- Ну да. А чего же еще!?

- А может, просто согласиться с ним, сколько можно против! – посетила ее тихая мысль. – Грязно или гадко, кто там точно знает. А с ним будет как-то так, что будет здорово. Да просто хочется почувствовать его теплые руки. И запах его…

- Точно! А лучше дай действовать мне, – появилась четкая мысль.

- Как?

- Просто не дергайся.

Ира постояла на краю склона, повернулась, медленно подошла к нему и тихо произнесла:

- Обними меня, если хочешь.

- Садись ко мне, – он показал на колени.

Она села к нему на колени, он ее привлек к себе. Ира положила голову ему на плечо, уткнувшись лицом в его пышную шевелюру, обвила ручками и затихла. Он гладил ее по волосам, по плечам и спинке. Ее обдало пахучим теплом его тела, которое теперь рядом… ничего не нужно придумывать, чтобы скрыть свои чувства; она надолго приникла поцелуем к его шее. Счастье заполнило ее… Ира шепнула коротко, само выскочило:

- Твоя… – и продолжила поцелуй.

Он накрыл ладонью ее грудь, сжимал, тискал. Счастье-то какое! Она без слов понимала и ощущала это безмерное счастье быть в объятиях любимого. Прикосновения к груди даже через одежду наполняли ее незнакомой томной сладостью. Она никогда не считала груди своей сексуальной частью, относилась к ним, как к обычным частям тела вроде руки или уха, только вот не принято это показывать. Ира была поражена, как же это хорошо! Его рука сжимает, толкает, приподнимает, легонько трясет, вдавливает ее левую грудь… это так здорово, прекрасно, волнующе и обещающе, потому что Ира предчувствовала, что на этом не закончится, будет что-то еще более хорошее, удивительное, волшебное.

Понимая ее состояние, он мягко и добро ворковал, успокаивая ее:

- Девочка моя, какая ты прелестная в своем желании быть со мной. Со своим любимым. Тебе и хочется, и боязно, и сладко, и счастливо. Ничего не бойся, я думаю только о тебе, чтобы ты получала радостное и счастливое, чтобы было легко, светло. Девочка моя страстная и робкая, со мной тебе не нужно бояться ничего…

- Почему? – коротко выдохнула она, на миг оторвав поцелуй.

- Потому что твое чувство хрупкое, мимолетное и прекрасное, волшебное…

- Не мимолетное!

- Первый раз бывает только раз. Сохраню его тебе и мне, чтобы навсегда в тебе осталась воспоминание об этом. Не попользоваться думаю, а подарить тебе наше первое слияние.

Ира отстранилась немного, внимательно и пытливо посмотрела ему в глаза. Доброта и ласка в глазах показали ей многое. У нее пропали все опасения, ушла тревога и нервозность. Так подействовал его тихий и милый запах. Сказала без смущения и позы:

- Верю. Делай, как считаешь нужным, просто я твоя, – и снова приникла к нему, зарывшись лицом в его волосы, погрузила свои руки в его шевелюру, так ее привлекавшую с первой минуты. Легонько трепала, расчесывала и перебирала длинные шелковистые кудри. От его удивительного волнующего и домашнего запаха в ней что-то разогревалось в животике; а сердце сладко обмерло, когда она осознала последнее его слова: наше первое слияние. Осознала не словами: это будет! да, будем слияться! выслияет меня. Ей стало легко-легко на сердце, его простые слова убедили ее до самых глубин, поняла его состояние: он будет беречь ее, потому что он ею восхищен, он радуется с нею, просто он с ней. Он ее любит, не обидит, она очень ему дорога, будет осторожен и  терпелив, потому что понимает ее до конца, а значит, сделает, как ей хочется: выслияет. Выслияет нежно и ласково, что будет... будет... ну просто хорошо.

- Сисечки у тебя восхитительные. Маленькие, ложатся в руку и полностью накрываются. Туго упирают, наполняют ладонь. Девочка моя нетисканная и нелапанная! Наивная, доверчивая и светлая. Горячая и чистая. Невинная и счастливо отдающаяся в мои руки. Ты чудо, Ира, и совершенство. Я все это сберегу, сохраню тебе и мне этот твой восторг и трепет.

Его рука покинула девичью грудь и заскользила вниз по источающему сладкое тепло животику, затем по туго обтянутому лобку и губкам. Ира взахнула; это был скромный девичий ах от удивительного восторга, залившего ее, и развела бедра шире. Несмотря на одежду прикосновение к лобку, поглаживание губок вызвало в ней нервный ток, растекшийся по всему телу. Ей было хорошо, больше счастья было не от самих ласк, а от счастливых мыслей: она с любимым, он ее понимает до самых сокровенных мыслей, он с нею, он любит ее и бережет, она в самом надежном месте – в объятиях любимого! В них безопасно во всех смыслах.

Ира уже ничего не думала. Она была захвачена незнакомым сладким огнем внизу животика, звонким трепетом по телу. Он взял в ладонь ее лобок, выпуклый и обтянутый тонкой тканью, тискал его, мял, барабанил пальцами по большим губкам, пышным от желания, водил пальцами, забирал в ладонь всю пышную девичью звёздочку, толкал ее снизу вверх, будто своим телом при слиянии. Надавил ладонью на звёздочку и быстро-быстро теребил ее. Ослепленная льющимся в нее незнакомым и небывалым наслаждением, уже не почувствовала его руки, просто вдруг стало безумно хорошо, восторженно и легко. В ее девичьей звёздочке что-то необычайно приятное вспыхнуло, разлилось и пошло растекаться по животику и выше. Не огонь, не холод, не звон, а... а... счастье. Да, приближалось счастье! Накрывало уже своей сенью, входило в нее... С нею рядом был он: милый, любимый, родной, свой, добрый, понимающий и радующийся вместе с нею их общему счастью. Счастье входило в нее, наполняло... Ира притянула его к себе, прижала лицо к волосам, дышала его родным запахом. Ведь это он все дает ей, дает просто так, потому что им вместе хорошо. Счастье... счастье и блаженство лились в нее нескончаемо... уносили... вертели... одно только счастье!

Вечность прошла, когда Ира стала отходить от захватившего ее блаженства. Она поняла, что прижимается, почти вцепившись, к нему.

- Я еле сижу, – слабым и отрешенным голосом ответила Ира. – Это было слияние, да?

Первой появилась мысль у нее в голове:

- Не, это еще не слияние. Только первое приступание.

А затем в ушах прозвучали его слова:

- Нет, Ира, это первое, пробное, начальное... слияние будет дома. Если захочешь.

- Как не захотеть?! Милый, я... не знаю…

Она расслабилась и приникла уже спокойно к его груди, взяла его за руку, закрыла глаза и просто без мыслей полулежала в счастливой неге. Он молчал, но так уютно и добро. Понимала, что он радуется и наслаждается с нею. Отойдя от пережитого, предстала другая Ира. Она приникла к нему всей собой, охватила руками и призналась:

- Милый... как мне хорошо! Неужели так может быть! Все – от тебя. Любимый мой! Поцелуй меня, – попросила она, поднимая к нему лицо.

Он нежно-нежно коснулся губами ее закрытых глаз, потом носика, закончил поцелуем в губы. Надолго соединились и нежно переплетались язычками. Когда закончили поцелуй, она открыла глаза и влюбленно смотрела в него. Он ласково произнес:

- Девочка моя, какая ты прекрасная сейчас! Волшебная и обаяющая, счастливая и любящая. Влюбленная и счастливая девочка.

- Скажи, а тебе со мной тоже так хорошо будет? Небывалый счастливый улёт...

- Да. Другой раз мы будем блаженствовать вместе: в объятиях, касаясь телами, любуясь твоими формами. Это будет еще лучше.

- Хочу тебе не меньшее дать наслаждения. Что, как? Делай, я ничего не знаю, на все согласна.

- Девочка моя, не говори глупости! Твое тело мне не нужно. Никакие твои ласки для моего удовольствия не интересуют.

- А что же тогда? – обижено спросила Ира.

- Не нужно, чтобы ты трудилась надо мной. Только вместе. Едем ко мне.

Она радостно и благодарно приникла к нему. А в ее звёздочке снова возникала сладкая дрожь, ожидание и готовность, предвкушение нового наслаждения. Будет! В подтверждение этого ожидания его рука неспешно двинулась с бедра на животик, потом вниз проникла под тугие брючки, трусики... Ира замерла с волнующим чувством сладкого прикосновения к ее сокровенной части... заскользила по лобку. Его рука! Рука мужчины, который ее любит и понимает! Знает о ней все и любит! Ему можно все, и будет только хорошо! Ира загоралась снова, ведь это так хорошо и счастливо! Это хорошо!

Автобус они пропустили, совсем забыв о нем. Следующий будет через час и они вернулись на скамью. Он сразу потянулся к лобку, Ира расстегнула брючки, развела ножки. Девичью пушистую, пышную и влажную звёздочку крепко и нежно взяла его рука. Накрыла губки, погладила их; палец лег в ложбинку и легонько шевелился, вызывая у Иры незнакомое и восхитительное чувство начала: раздвижение губок. Она не знала ничего и никогда не представляла что-либо, связанное с этим, а оно стало реальным, вот-вот будет! Всё будет! Будет счастье и блаженство! Несомненно.

Они вышли раньше, не доехав до его квартиры, чтобы Ира зашла к себе взять личные вещи. Он просто молчаливо принимал, а она не сомневалась, что теперь они будут вместе. Само собой разумеется. Она его любит, хочет сделать таким же счастливым, как он ее. Значит, они будут вместе. Забавный девичий эгоизм после первой слияния: мы вместе навеки! Он не возражал, тем более, всего неделя быть ему тут. Но мотал иронично на ус.

Снимала комнату она в частном доме. Как тут водится, ни двора, ни забора не было, просто обшитый деревом дом в ряду подобных в трех метрах от тротуара. Оставшись на улице, он видел в широкое окно, как Ира деловито снует по комнате, собирая вещи. Ее комната ничем не отличалась от виденных ранее в этой стране: будто не личное жилище, а номер в отеле. Выделялась ее комната только одним: валялись всюду пушистые искусственным мехом медведи, тюлени, собачки. На кровати на подушке лежал большой мохнатый псин. Видимо, спит с ним в обнимку.

"Какая же ты еще девочка, – подумал он об Ире – хоть и заканчиваешь третий десяток. Пятнадцатилетняя девочка, мечтающая о нежных и горячих поцелуях, ласках и любви до беспамятства с единственным, который будет ее понимать всю и всегда, который будет ею восхищаться искренне и неподдельно. Который принесет ей блаженство, и которому она будет дарить такое же небывалое наслаждение. И засыпающая со своим молчаливым плюшевым зверем в обнимку, словно со своим любимым."

Его легкую иронию по поводу самовольного подселения к нему влюбленной девочки вытеснила нежность и забота. "Она сейчас как раз переходит от девочки в женщину. Девочке хочется слияться, растворяясь в нем, доверять безоглядно, безгранично, показывать себя всю и наслаждаться его восхищением ею – только как и дОлжно слияться. Ничего в себе не сдерживать, отдавать себя, не пользоваться, не бояться. Верить, дарить, любить, наслаждаться, доверчиво и бесхитростно показывая свое блаженство, свое счастье, приглашая вместе его почувствовать. Пусть будет у нее эта краткая и дивная пора настоящей слияния. Дальше пойдет жизнь с ее синяками, разочарованиями, грубостями. Слияйся, девочка моя, безоглядно и счастливо, ничем тебя не разочарую. Пусть пора распускания будет для тебя чистым наслаждением."