Терпи

Уже несколько минут его не покидало ощущение, что он стоит на битом стекле, осколки которого рассыпаны меж раскаленных углей.

Сбитые в кровь костяшки саднили, но это незначительная физическая боль, призванная облегчить боль душевную, казалось бы, вовсе не ощущалась, когда он в приступе дикой ярости бил кулаками бетонную стену. Бил с такой силой, что в нескольких местах на ней облетела штукатурка.

Тяжело дыша, он стоял спиной к стене, продолжая сжимать кулаки так сильно, что его короткие ногти, ставшие острыми по неведомой причине, врезались в кожу его ладоней, оставляя углубления.

Ненависть к себе, ранее ему незнакомая, выпуская свои длинные и обоюдоострые когти, рвала ими его сердце, которое только и могло трепетать подобно птице с раненым крылом.

И эта пташка, которая, как ему тогда казалось, никогда более не сможет летать, понимала, что как бы он не злился на себя и как бы  себя не наказывал, это его не исцелит.

Внезапно ненависть отступила, но лишь для того, чтобы освободить место чувству вины. Он разжал кулаки, сполз вниз по стене, обнял руками колени и спрятал в них лицо.

Резко подняв голову и, сдавив ее руками, он ударился затылком об стену, но больно не было. Его кровоточащее сердце брало весь акцент на себя. Оно изнывало от боли, не в силах издать ни единого звука.

Но это не отражалось ужасными гримасами на его лице. Его лицо было прямо противоположно тому, что творилось у него внутри. Оно было холодно и спокойно, как керамическая маска.

Только в глазах его изредка появлялось нечто подобное на отчаяние. Странное чувство, делающее взгляд неживым. Хотелось кричать, плакать, крушить все вокруг, но сил не было.

Его тело обессилело. Руки упали, ноги медленно сползли вперед и выпрямились. Теперь он ничем не отличался от куклы.

Чувствуя себя, как человек, на которого неправильно подействовал наркоз, а то есть, чувствуя всю боль, но не имея возможности кричать и двигаться, он просидел так несколько часов.

Ему верилось, что она сможет вытащить все, что рвало его изнутри, и заштопать его раны. На залечить, нет, для этого она слишком к нему остыла. Заштопать грубым швом, чтобы хоть как-то держалось.

Они не расставались. Они никогда не были вместе. Они даже не дружили. Редкие встречи, что у них были, не заканчивались ничем. Он, не предпринимая ничего, ждал, что она сама к нему придет. Другие же приходили.

Но она все не шла, хотя и не скрывала того, что он ей не безразличен. Жила свою жизнь, а после и вовсе перестала появляться в его.

Сначала он думал, что это провокация, призывающая его к действиям и, если он выдержит, то завоюет ее. Но вопреки его ожиданиям, она совсем пропала, даже редких встреч для него не оставив.

Если бы он хоть раз увидел ее с другим, то происходящее с ним можно было бы назвать ревностью. Но она была по-прежнему свободна и легка. Ее ничего не мучило. Когда они случайно встретились на улице, она даже не взглянула на него. Будто вовсе не узнала. В тот момент на него и накатило.

Изо всех сил пытаясь убедить себя в том, что чувство, бьющее его поддых, ничто иное, как воспаленное самолюбие, он вернулся домой. Но оказавшись в прихожей, замер. Словно, находясь в трансе, он повесил ключи в ключницу, снял обувь, попытался повесить куртку в шкаф и, не заметив того, как она упала на пол, направился в спальню.

Сейчас же он сидел напротив кровати, прижавшись спиной к покалеченной им стене. Он знал, что сам виноват. Знал, что ничего изменить нельзя, но ему хотелось, чтобы ее рука проникла в его грудную клетку затем, чтобы вырвать сердце, которое все это время билось лишь для нее.

Ему хотелось, чтобы она была на него обижена, а не равнодушна. Но, если, возможно, когда-то она и была расстроена его глупым бездействием, то сейчас ей все равно. И это ее “все равно” и било его по ребрам. И, ощущая, каждый удар своего сердца, которое будто бы хотело вырваться из груди, он любил ее так сильно, как никого и никогда ранее.

Трясущимися руками он взял телефон, нашел ее номер и отправил странное сообщение: “Я умоляю тебя, ОСВОБОДИ меня от этого”.

Это все, на что у него хватило сил. Он продолжал сидеть на полу напротив кровати. Полупрозрачные фантомы, рождаемые его мутной фантазией, сидели и обнимались. Его голова лежала на ее груди, она гладила его по голове, устремляя взгляд своих пустых и холодных глаз куда-то вдаль. Даже сейчас, будучи на грани, он понимал, что недостоин ее сочувствия.

Он привык выбирать комфорт и удобство. Зачем лезть на самый верх яблони, когда можно собрать переспелые плоды, упавшие на землю, игнорируя то, что некоторые из них уже начали гнить?

А это сладкое, налившееся медом яблочко, оставалось ему недоступным, лишь потому, что он не хотел приложить усилий, чтобы его сорвать. Ее образ рассеялся. Даже его фантом был одинок.

Прошло несколько часов, а она не отвечала, даже не прочла его сообщение. Хотелось заменить душевную боль на физическую, чем он и занимался, колотя кулаками стену, но сам он себя наказать не мог.

Может и хорошо, что она ему не отвечает. Она будет губительно нежна, зная, что от этого ему будет только хуже. Телефон молчал, не умолкая.

Другие были не виноваты в своей неутолимой слабости, но в момент отчаяния он презирал каждую из них.

К вечеру ответ все-таки пришел. Он был ей настолько не важен, что она даже не заметила, какой болью и мольбой было наполнено его сообщение.

“Что это должно значить”? - Спросила она.

А что он мог ответить? Не мог же он написать, что приедет к ней за изрядной порцией боли, которая должна его исцелить. На словах это звучало как бред извращенца, до того пресыщенного жизнью, что он готов пойти на все ради новых эмоций. На самом же деле ему хотелось перестать чувствовать, как его сердце ломает ребра, вырываясь наружу.

“Я тебя люблю” тоже уже больше не было актуальным. Оно ей было не нужно, как и его страсть и отчаяние. Что он мог ей сказать?

“Хочу последний раз тебя увидеть, напиши куда, я приеду”.

Спустя пару часов, в течение которых она явно занималась своими делами, она скинула адрес. Даже не поинтересовавшись, зачем.

Но он не бросился собираться, продолжив сидеть на полу, он думал о том, не предоставляет ли он ей угрозы в своем нынешнем состоянии. Терять уже нечего, что мог, он уже потерял, причем по своей собственной воле.

Но все-таки он встал и направился в ванную, попутно раздеваясь. “В моей постели никого не было кроме тебя и не будет”. - думал он, стоя под ледяным душем. Апартаменты, отели, автомобили, примерочные…, этот список можно было продолжать бесконечно, но его постель была чиста и невинна. Он никогда не приводил их к себе домой.

Спать со всеми, кто дает, и при этом не пускать их в свою постель… он правда думал, что таким образом хранит ей верность. Странная логика для человека, который в принципе не знает, что это такое.

“Когда любишь человека, но не можешь с ним быть, ты не заменяешь его другими. Тем самым, ты бы изменил своему сердцу. Не получив от этой близости даже физического удовольствия. Невозможно жаждя одного, заменить его другим”. - Сказала она, отвечая кому-то другому, но эти слова больно его укололи. - “Такая любовь не утоляет жажды”.

Уже сидя в машине, он думал о том, нужно ли сделать ей подарок. Но ситуация была не та. Она бы взяла книгу, которую бы он тщательно выбирал и долго искал и равнодушно бы поблагодарила его. А раньше, не в силах сдержать переполнявших ее эмоций, она запрыгала, хлопая в ладоши, как дитя, и автоматически, необдуманно поцеловала его. В тот момент ему показалось, что все процессы в его организме остановились, чтобы он мог дольше чувствовать это.

А ведь он с кем-то тогда был, только вот не может припомнить ее имени, был скандал, сцены ревности, бурное примерение, всю ночь он, вспоминая поцелуй, оставался неутомим. Как же ее звали?

Двигатель замолчал, он вынул ключи из замка зажигания, но продолжил сидеть в машине, будто прирос к креслу, не отрываясь смотря на дубовую калитку. Внезапно, его посетила мысль, что она может быть не одна, но переборов в себе страх, все-таки вышел из машины.

Включив сигнализацию, он нажал на кнопку “дверного звонка”. В одном из окон ее дома, выходящих на улицу, он увидел ее силуэт. Выглянув в окно, она пропала из виду, а после появилась по ту сторону калитки, закутанная в кашемировый палантин.

Послышался тихий звук открывающегося замка, после калитка отворилась, приглашая его войти. Не дожидаясь его, она направилась к дому. Быстро войдя и, закрыв за собой калитку, он направился за ней.

Она плыла впереди него, качая бедрами. А его уже плохо слушались ноги. Недавняя агония вымотала его, он слишком устал.

Они зашли в дом, прошли на кухню. Она остановилась, стоя спиной к окну, а он обессиленный рухнул на колени, обнял ее колени и застыл.

Она тоже стояла неподвижно, не проявляя ни единого жеста сочувствия. Было поздно. Было настолько поздно, что никогда. Она остыла, прогорела до пепла, а он пылал сильнее прежнего.

Его губы коснулись ее бедра и задержались там. Она не отталкивала его, но и не притягивала. А он знал, что встать он уже не сможет. Нестерпимая боль, клокотавшая  внутри него, изгнала эгоизм и гордость. Если нужно будет упасть еще ниже, он сделает это.

Отпустив ее колени, он поднял взгляд на нее. В ней не было даже любопытства. Может она ждала каких-то слов, но сказать ему было нечего.

“Смотри, я здесь, у твоих ног, потерян и разбит”. - думал он, целуя холодные кисти. - “Добей меня”.

Возможно, последняя мысль была слишком громкой. Она небрежно, как бы между делом, взглянула на него, а после, будто понимая, чего он хочет, сказала: “Тебе это не поможет”.

“Прошу тебя, поехали ко мне”. - Прошептал он, будто не слыша ее слов. - “Там тихо, тепло и уютно”.

Он подозревал, что она может возмутиться и спросить: “Чем плох ее дом”? Но ей было все равно. Она ничего не ответила, лишь слегка пожав плечами. Она его не хотела, она его не ждала.

А он плавился, растекаясь лужей у ее ног. Целуя ее ноги. Целуя ее руки. В исступлении, он забывался. Он бы всю жизнь мог провести так, лишь бы не возвращаться в пустоту. Без нее.

Кончики пальцев, ладони. Ее кожа становилась теплее, а его лицо и руки горели. Тело под одеждой покрывалось яркими пятнами, будто бы от ожогов. От нее чарующе приятно пахло кремовым мылом. Тонкий, едва уловимый аромат, который в тот момент заменял ему воздух.

Ее тело, в отличие от нее самой, не оставалось безучастным. Ему нравились его поцелуи и касания. Оно цвело, расцветая ярко-розовыми цветами. От чего тонкий аромат ее кожи незначительно, но усиливался.

“Поедем ко мне”. - Задыхаясь, снова попросил он, когда ее пальцы коснулись его затылка. - “Это важно. Действительно важно. Оставить память. Я же не слепой, я все вижу и понимаю, знаю, чем все закончится, даже если ты допустишь меня до себя”. - Он жадно хватал воздух, целуя ее ладони. Ее запястья пахли более ощутимо. Прижавшись губами к тонкой прозрачной коже, он замер. Она будто бы текла по его венам, обогащая его кровь кислородом.

Боль никуда не ушла, но он упорно ее игнорировал, обещая себе пару часов покоя.

“Давать кому-то неоправданную надежду - жестоко. В отличие от тебя, я на это не способна. Ты когда-нибудь думал о том, сколько боли скрывается за улыбками тех, кого ты так бесчувственно приглашал на замену?” - Спросила она, ощутив его горячий поцелуй у себя на колене. - “Дескать, я беру ваше сердце в аренду, мадемуазель, пока очередной раз не осознаю, что это не выход. И вот теперь ты лукаво приглашаешь меня, в свою нетронутую блудом твоего желания забыться, постель”.

Ничего не отвечая, он целовал ее икры. Будто еще секунда и она прогонит его, оставив ни с чем. Но ей не за что было ему мстить. Он ежедневно делал это сам. Он целовал ее ступни, щиколотки, боясь, что она попросит его встать и поговорить, как разумные люди.

Но она не просила, одно его присутствие здесь говорило о том, что он неразумен. Глаза его заволокло. Когда он смотрел на нее, ей казалось, что он лишился рассудка.

Она села на стул и взяла его лицо в свои руки, ощущая на себе взгляд верной собаки. Обожание, благоговение, любовь. Любовь ли?

Он так и не поднялся, лишь положил голову ей на колени, млея от того, как она нежно перебирает пряди его волос. Может она сделала это для себя, сказав это?

“Хорошо, только это будет первый и последний раз”.

Он даже не улыбнулся, не поднял головы, чтобы взглянуть на нее. Он лишь целовал ее бедра, мечтая о том, когда сможет развести ее плотно сомкнутые колени.

После долгий молчаливый путь. Возможно на чехле хоть на пару часов останется ее запах. Уже садясь в машину, он знал, что она права - это ему не поможет, но все равно привел ее в свою спальню.

Душ, мягкие махровые полотенца, на ней его халат. Желая сохранить ее запах, он даже купил мыло, которым она пользуется. Ароматы его средств казались ему слишком навязчивыми. Проснувшись утром, он хотел бы вдохнуть последний раз ее запах, оставленный ею на простыни и подушке, на его халате. Белом, как в отелях.

Подойдя к стене она провела кончиками пальцев по повреждениям, оставленным им.

“И так, мы здесь”. - Сказала она. - “Эту комнату можно было бы назвать музеем твоего духовного целомудрия”. - Печально улыбнувшись, она повернулась к нему.

Бедра плотно сжаты, там под халатом, который ей сильно велик.

“Делай со мной, что хочешь, только не уходи”. - Как много раз он это слышал, но произнес это впервые. И эта фраза, как оказалось, не имеет ничего общего с сексуальностью. Это отчаяние, наступающее копытом на горло гордости.

Она ничего не ответила, даже не шелохнулась.

Он медленно подошел к ней, так же медленно опустившись на колени, отодвинул полу халата, припал жадными губами к нежной коже бедра. Слегка согнув ногу в колене, она подалась ему навстречу.

“Скажи мне, чего ты хочешь”. - Его голос звучал откуда-то изнутри. - “Рядом с тобой, я не могу думать. Рядом с тобой, я превращаюсь в ничто”. - Сам не зная, что хотел сказать этими словами, он пытался успокоить дыхание.

Ему казалось, что воздух в его легких вот-вот закончится, и он задохнется. Дышал быстро и глубоко, в такт сердцу, которое готово было уже пробить грудную клетку и выпрыгнуть из его груди к ее ногам. Разбиться о стену, разлететься на тысячи мельчайших кровоточащих кусочков.

В исступлении он целовал ее запястья и сгибы локтей. Там ее запах был более ощутимым.

Это не имело ничего общего с сексуальностью, играми, предлагаемыми для оживления увядшей страсти. Это было мольбой о помощи, но она была глуха к его просьбам.

Стиснув зубы и, сжав кулаки, он внутренне зарычал. Ему хотелось, чтобы она его ударила, но она лишь ласково и нежно гладила его по голове.

“Больно”? - Спросила она после долгого молчания, приподняв его подбородок. Он ничего не сказал, чувствуя, что керамическая маска его мнимого спокойствия разбита. - “Терпи”.

Развязывая пояс ее халата, он ожидал, что она его остановит, но она даже не предприняла попытки прикрыться, когда его взгляду открылось ее обнаженное тело. Его же тело словно охватил сильный тремор.

“Сделать бы ей настолько хорошо, чтобы она согласилась остаться со мной хотя бы ради секса”. - Думалось ему, когда он целовал ее животик, прекрасно понимая, что это невозможно. - “Что я могу сделать для тебя”? - Снова спросил он, надеясь на подсказку, но она молчала. А в голове только и билось об стены его подсознания ее холодное “Терпи”. А он готов был всю жизнь терпеть, если бы была надежда, но надежды она ему не давала.

Плотно сведенные бедра сводили его с ума. С каким бы жаром, он не целовал ее, она не шла к нему навстречу. Тогда он опустился еще ниже, практически лег на пол. Целуя пальцы ее ног, он почувствовал привкус соли на губах. Маска треснула и слетела.

Как пришибленный, он отполз в сторону. Прижался спиной к стене, царапая ногтями ворс ковролина. Слезы просто текли. Застилали глаза, лишали его зрения, он больше не пытался сдержать себя, не пытался их остановить.

Сквозь эту горькую слепоту, он почувствовал как она села к нему на колени. Как мягкая ткань платка, тщетно пытается высушить его лицо.

Открыв глаза, сквозь слезы  он увидел ее лицо.

“Значит, я способен вызывать лишь жалость”. - Сказал он, болезненно улыбаясь. - “Тебе меня жалко”? - Сквозь зубы процедил он, сжав ее запястье.

“Нет”. - Ответила она, продолжая вытирать слезы с его лица. - “У меня нет к тебе ни жалости, ни сострадания”. - Когда она сказала это, ему показалось, что она со всей силы ударила его головой об стену. От боли он сжал зубы. Ему казалось, что она слышит, как они трутся друг о друга.

Но, отбросив, платок с сторону, она, положив ладони на еще слегка влажные от слез щеки, поцеловала его. Когда она втянула его нижнюю губу, он почувствовал короткий, но острый укол боли, а после привкус крови на губах. Это приятно-болезненное ощущение не покидало его все время пока она втягивала в себя алые капли одна за другой. Потом последовал еще один болезненный укус, за ним еще один. Губа болела, но не отвлекала его.

“Еще”. - Попросил он, когда она отстранилась от него. - “Мне это нужно”.

Судьбу нижней губы повторила и верхняя. Теперь каждый ее поцелуй отдавался тончайшей болью, которая целебным бальзамом растекалась по всему его телу. Взяв в руку клок его волосы, она оттянула его голову назад. Его длинная шея и грудь, где под кожей скрывается сердечная артерия.

Его губы слегка посинели, болели корни волос. Вытянув пояс халата, она связала его руки за спиной. Он даже не пытался подняться на ноги. Взяв его пояс, она завязала ему глаза. Его тело горело настолько, что он даже не почувствовал того, как лишился одежды. Стоя на коленях, он слепо оглядывался по сторонам, ожидая новой порции ощущений, которые хотя бы на несколько минут отвлекут его от того, что бушевало у него внутри. Но, новой порции не последовало.

“Терпи”. - Прошептала она, касаясь языком мочки его уха. После на мгновение исчезла, но почувствовав ее ногу у себя на плече, он рефлекторно потянулся к ней. Его манил ее аромат. Припав губами к источнику силы, он забыл о начинающих затекать руках, шее и челюсти. Схватив его за волосы, она потянула его на себя. Не удержавшись он упал, а она будто играя с ним, села на пол, широко разведя ноги. Он снова припал к ней губами. Запястья, плечи, шея, челюсть, израненные губы глушили те чувства, от которых он мечтал уйти. Желая продлить это, он выбирал заведомо неудобные позы. Когда она встала, он целовал ее ноги, просто желая, и желание то было страстно и невыносимо, хотя бы как-то касаться ее. Без разницы, как это выглядело бы со стороны. Мыслей не было, он нещадно гнал их, понимая, что когда она уйдет, все вернется на круги своя.

Она развязала его руки, но лишь затем, чтобы связать их иначе. Забравшись в созданную ими петлю, удобно устроилась на податливом теле.

“Терпи”. - Прошептала она в самые его губы и тут он почувствовал, что физическая боль отступает, освобождая место, растекающемуся по его телу тихому океану наслаждения. Все вернулось на круги своя. Его душу рвало и метало, пока его тело пребывало в блаженной неге.

С особой жестокостью, она мгновенно находила самые чувствительные места на его теле. Делая все возможное для того, чтобы ему было как можно лучше. Временная слепота усиливала ощущения.

“Запоминай”. - С улыбкой повторяла она, наблюдая за его реакцией на стимуляцию ею самых чувствительных точек на его теле, не позволяя при этом к себе прикасаться. - “Я знаю, что это намного больнее. Еще каких-то пара минут и я тебя покину. Раны на губах быстро затянутся. Мой запах пропадет после первой же стирки. И тебе ничего не останется. Но ты так свято верил, что тебе это поможет. Я не оставлю ран на твоем теле. Запоминай меня, чтобы потом иметь возможность найти хотя бы подобие”.

Он пытался сделать хотя бы что-то, чтобы она прекратила. Но она не освобождала его. Продолжая двигаться так, чтобы наслаждение, подбираясь к его горлу, начинало его душить. Целовать его так, что он трепетал снаружи и изнутри. Находить все новые и новые сладкие местечки на его теле. Сама же не сходя с ума от удовольствия, но все же его достигая, старалась как можно дальше отодвинуть финал, но когда одновременно волна пошла по их телам, на жалкую долю секунды отключая сознание, она уже мысленно с ним попрощалась.

После они молча приняли душ, оделись, сели в машину. Когда они ехали, он старался на нее не смотреть.

“А ты когда-нибудь любила меня”? - Спросил он.

“Это уже не имеет значения “. - Ответила она, закрывая калитку. И он знал, что как бы громко он не стучал, она больше ее не откроет.