Кровные узы

О-о-о, нет, — захныкала Алиса, пристроившись на топчане у окна с кузовком клубники, по-обезьяньи поджав под себя длинные худые ноги.

— Что, Даник приехал? — сразу поняла мама, помешивая в сковородке ещё утром собранные грибы.

Девушка, подкатив глаза, проследила, как брат толкнул коленом калитку — в обеих руках были увесистые сумки — и пошёл по забетонированной дорожке к дому. Вслед за ним шёл отец тоже с какой-то ношей.

— Мама, кой хрен он повадился к нам на дачу как по расписанию? — приглушённо спросила она с набитым ртом: у Данилы была отвратительная привычка хватать у неё еду, поэтому она старалась уничтожить самые спелые ягоды до его прихода.

— Алиска, прикуси язык! — негромко возмутилась мама. — Как не стыдно? Данила такой хороший парень!

— Этот хороший парень уже всех, кого мог, перетрахал, — буркнула девушка, набивая клубникой щёки.

— Лиска!! Другая мать уже дала бы тебе по губам! — она погрозила ей деревянной лопаточкой.

— Да, но ты не другая мать. И у тебя неординарная дочь, — Алиса подскочила к ней, чмокнула в щёку и рассмеялась.

— Измажешь! Шестнадцать лет и такая язва, — мама шутливо пихнула её локтем под рёбра.

Дверь заскрипела.

— Здрасьте, тётя Рая!

— Мать! Давай есть! Мы от остановки пока шли — семь потов сошло, и жрать очень хочется!

В сенях (в сенях, блин!) появился её шкафообразный двоюродный братец с улыбкой во всю физиономию, за его плечом маячил радостный и красный, как рак, папа. Светловолосый, мускулистый, в свои двадцать три года уже очень представительный мужчина. Она ничего не знала о нём, он — о ней, родство было довольно условным, но почему-то они терпеть друг друга не могли.

— Теперь я знаю, в кого ты пошла, — шепнула мама и подтолкнула её к гостям. — Вить, что за жаргон? Сейчас всё будет готово, идите, мойте руки. В душ потом пойдёте?

— Вы наладили душ? — Данила пробежал глазами по Алисе. — Почему тогда эта чумазая, как крот?

— Убей себя об стену, — поздоровалась она.

— О, клубника поспела! — он схватил её за запястье и вырвал ртом ягоду прямо из пальцев. — М-м-м, тёть Рай, просто сахар!

— Ма-ам, этот гад меня обслюнявил! — Алиса брезгливо вытерла руку о шорты и впихнула ему в руки кузовок. — Жри, обезьяна. Аппетит пропал.

— Лиска!

За этот день он извёл её. Якобы помогал накрывать на стол, а на самом деле искал повод подколоть: и руки у неё кривые, и вилки она не туда кладёт, и суп у неё жидкий получился.

— Даня, ну что ты цепляешься? — ласково возмутилась мама. — Алиса, между прочим, вкуснее меня щи варит, и вообще готовит хорошо.

— Что ж тогда ест плохо? — фыркал он. — Вон кости торчат, как у зонтика.

— Тебе супчик как подать, в тарелку, или сразу на штаны плеснуть? — спрашивала Алиса, опуская поварёшку в кастрюлю.

— Ой, я в её возрасте тоже тощая была, Данил! — вздохнула мама. — Ничего, потом мясо нарастёт.

— Ага, — поддакнул папа. — Замуж выйдет — отъестся, одомашнится, перестанет бегать-прыгать целыми днями, на хозяйство станет. Будет пышечка, да, Алис?

— Как получится, пап.

— Да её ж не возьмёт никто! Все подумают, голодом мужа морить будет.

— Почему не возьмёт? Ты это брось, Даня. За ней, вон, ходит один...

— Мама!

— Что, мама? Я про Костю...

— Так, с вашего позволения, — Алиса решительно поднялась, взяла свою тарелку и вышла из-за стола.

— Лиска, а как же...

— Не отощаю, мам. Кстати, ещё Преображенский у Булгакова рассуждал о разговорах за столом и их вреде для пищеварения. Приятного аппетита.

— Куришь?

Алиса презрительно посмотрела на него, разогнувшись над грядкой моркови. Данила закурил, прислонившись голым плечом к яблоне, смотря на неё с насмешливым прищуром.

— Что за мода шастать без рубашки? — буркнула она, утерев щёку запястьем, стараясь не вымазаться землёй. — Переел анаболиков и гордишься этим?

— Стерва ты, Лиска, — фыркнул он.

— Да. А ты — маньяк. Чего припёрся сюда? Тут все бабы замужние, а за незамужнюю тебя на вилы поднимут.

— Ну и фантазии у моей сестрёнки! Не стыдно? Кстати, попрекаешь меня рубашкой, а сама бы попку прикрыла, — он вскинул брови.

Алиса поправила задравшиеся на округлостях шортики и швырнула очередную морковку в кучку.

— Тётя Рая сказала, ты с каким-то парнем мутишь. Хороший?

— Хороший.

— Целуетесь?

— Отвали.

— Целуетесь, — кивнул он, выпустив дым. — Он тебя голой видел?

— Отвали-и-и!

— Ну, раз живой, значит, не видел. Ты же тощая, как спирохет.

— Зато ты на кашалота похож! Доставать меня приехал?

— Очень надо.

— Так иди! Грушу потряси, воды набери, ткнись лицом в грядку с укропом! А от меня отстань!

Она выпрямилась и отряхнула руки. Данила прищурился, подошёл и вытер ей чернозём со щеки.

— А ты красивая, когда злишься.

— Гад, руки убери!

— А, драться со мной пупок не развяжется?

Он выкинул сигарету и схватил её за запястья. Лицо красивое, мужественное, с тем насмешливым выражением, с каким смотрят на ребёнка. Русые волосы спали на лоб, от голого тела, всё ещё нагретого дневным зноем, исходил ощутимый жар.

— Не отпустишь, я ведь укушу!

— Кусай.

Алиса рыкнула, рванулась вперёд и клацнула зубками в районе его плеча, которое он ловко отвёл.

— Дикая какая-то, — рассмеялся он и оттолкнул её от себя. — Ещё бешенством заразишь.

— На хер ты приехал?! Сидел бы в городе, цеплял бы трипак от какой-нибудь шалавы! У меня каникулы, между прочим, а я вынуждена с тобой, идиотом, отдыхать!

— Помолчи, а то выбью из тебя дурь — мало не покажется! А Костику своему передай, что если он тебя хоть пальцем тронет — накажу гада.

— Уже тронул! И, знаешь, что? Мне понравилось, слышишь?! Указывать он мне будет, директор Каспийского моря! Хрен ты с бугра, а не мой брат, понятно?! Знать тебя не хочу!

Она прыснула через кусты к дому.

— Мама, я на речку!

— Подожди Даню!

— Вы его пригласили — вот и ешьте его с кашей!

— Лиса! Темнеет же!