Дневник. Глава № 1. Становление или Дневник проститутки

1

Я понял, что должен писать о себе. Ведь я не такой как все и поэтому должен вести дневник. Вчера я купил толстую тетрадь и начал. А о чем писать? Живу я один. Я не считаю свою мать-алкоголичку и этих двух сук, моих сестер. Да они мне даже не родные. Мать их взяла к себе после гибели двоюродной сестры, думала на время, думала я поиграю с ровесницами пока маленький. А потом куда их денешь? А мне даже лучше стало после их появления. Все домашние дела на них, мать ко мне цепляться перестала, видно теперь есть на кого свалить вину, а может, боится, что могу и сдачи дать. После 8 класса я один в школу стал ходить, Верке и Ленке мать запретила, хозяйство у нас большое, хоть и живем в пригороде. Жалею только, отца совсем не помню...

2

Сегодня к матери снова приперлась тетя Люда, соседка наша, такая же пьянь. Как соберутся, квасят сутки напролет, а меня к соседке в дом отправляют. Как будто по их рожам на следующий день не видно, чем они занимались. И сестриц моих почему-то дома оставляют, наливают им, наверное, за компанию. У них на следующий день рожи жутко перекошенные.

Стемнело, я от соседки мимо нашего дома прохожу (в сарае у меня тетрадка припрятана), а дома то никого нет. Я еще дверь входную подергал, закрылись изнутри, сволочи. Да хоть подохните все. Я пошел в сарай, спустился в погреб за тетрадью. Чуть башку не разбил об ведро с картошкой и тут слышу, кто-то кричит. Между погребами в сарае и в доме стенка бревенчатая, толстая, понять не могу, кто и что кричит. А тут и совсем крик прекратился, тишина. А может они из погреба вылезти не могут? Я в дом и давай в дверь стучать. Тут мать из погреба вылезла и на кухню, воды попить, ну и меня увидала. Я таких матов за всю жизнь не слышал... и в дом не пустила.

3

Очень мне все это интересно стало. Пока в доме никого не было, я в погреб нырнул. Ни фига не нашел нового. Пол, стены, потолок — деревянные, четыре столба держат на кухне пол, тоже дубовые, стол, два стула — и весь интерьер. Только вот железный шкаф в углу почему-то закрыт на замок. А ведь раньше всегда открытый был, там отцовские вещи весели. Я вечерком Ленку спросил, не видела ли она, что мать в погребе делала? Та побелела, как мел, и молчит. Чувствую я, что скрывают от меня какую-то тайну, а я этого не люблю.

Весь следующий день я провозился в сарае. Между погребами делал дырку, чтобы можно было заглянуть. Пилил очень аккуратно, чтобы незаметно было. Между бревнами хорошая щель получилась, весь домашний погреб виден как на ладони, и закрывается тонким бруском так, что совсем не заметно. Остался собой доволен. Вообще я люблю с деревом работать, слушается оно меня.

4

Мать велела у соседки ключ взять от ее дома, и чтобы духу моего не было. Вот и пришло мое время. Теперь осталось вечера дождаться, да Людку с работы. А то, что они сегодня снова бухать будут до потери сознания, так это я еще утром понял. Да и у Верки с Ленкой морды как восковые маски стали, видать не по душе им эти попойки. Подождем..

Людку я издалека увидел, хоть и стемнело. В наш дом как хозяйка заходит, без стука. Я за кустами спрятался, сестры в сарае живность кормят. Пока они там, мне в погреб не попасть. Мать с соседкой уже по 50 грамм опрокинули, сидят на кухне закушивают. Верка с Ленкой в дом зашли и на пороге остановились, странно. Мать на них орать начала, она как выпьет, сатанеет просто, и на погреб показывает, те ее вроде просят о чем-то. Через стекло ни шиша не слышно. Но препирались не долго, и сеструхи мои полезли в погреб. Мать заперла в доме дверь на засов, с Людкой еще по 50 грамм дернули и стали собирать жратву и водку в сумку. Наверное, в погреб полезут, но ждать я уже не мог и помчался в сарай, там тоже в погреб спустился, брусок аккуратно вынул. А от волнений руки дрожат и во рту все пересохло. В моем погребе темнотища как у негра... а под домом свет горит. Видно все как надо. Суки эти стоят у стены, Ленка тихонько скулит, а тут и мать с соседкой приплывают, крышку в погреб закрыли, трапезу на столике разложили, лыбятся сидят.

Мать говорит:

— Ну, чего притихли? С кого начнем? Начнем со старшей, сколько Верочка ты на этой неделе замечаний получила, а?

— Всего три мама и то... не серьезные.

— Что значит не серьезные? Я тебе покажу не серьезные, а ну раздевайся!

А сама пошла железный шкаф открывать. Ключ у нее на шее на тоненьком шнурке висел. Так вот, что это за ключ. Достала два кожаных ремешка, как собачьи ошейники, только маленькие в диаметре и веревку. К столу вернулась.

Верка стоит не шевелится, вся пунцовая стала. Мать на нее рявкнула и она медленно через голову сняла платье и положила на стол, быстро сняла лифчик и закрыла грудь руками. Стоит в одних трусах и плачет. Людка ей руки от груди оторвала и ловко надела на запястья ремешки, через колечки в них веревку протянула и завязала на крючке, вбитом в столб под самым верхом.

А мать дальше:

— Теперь Леночка расскажет, что она за эту неделю заслужила?

— Мамочка, пожалуйста, не нужно, я больше не буду...

— Заткнись, — сказала мать и принесла большой ремень и две веревки.

Людка подошла сзади и задрала платье сестры на голову, а затем стянула его совсем. Мать надела на шею ремень и привязала к нему Ленкины руки. Соседка завершила композицию, содрав с несчастной лифчик.

С чувством выполненного долга две алкоголички снова сели стол принять по 150 грамм и немного перекусить. Потом Людка сказала, что мать занимается старшей сестрой, а она будет воспитывать младшую. После чего одной рукой схватила Ленку за сосок левой груди, а другую запустила ей в трусы. Та резко отпрянула назад, но боль в оттянутом соске заставила ее взвизгнуть и вернуться на место.

— Не нужно, тетя Люда, я Вас очень прошу, пожалуйста, — проныла Ленка и, повернувшись в сторону, выскользнула из рук соседки.

— Ах ты зараза, ну достала, — пьяно проревела Людка и схватив за конец веревки, свисающий с сестриного ошейника, подтащила ее к столбу. Прижав Ленку спиной к шершавому дереву, она обвела конец веревки вокруг столба и снова привязала к ошейнику.

Оставив девиц привязанными к столбам, они допили остатки водяры и дружно пошли к железному шкафу. Мать достала толстый, заплетенный змейкой ремень и небольшую веревку, а соседка долго копалась, пока ей в руки не попалась пачка свечей, еще из старых запасов, длинной 25 см. и 2, 5 см. в толщину. Схватив 2 свечки и кусок веревки, она с недоброй улыбкой направилась к своей жертве. Мать, прихватив веревкой под коленками Веркины ноги, плотно притянула их к столбу и, не слушая глупых завываний, одной рукой прижала ее животом к столбу, а другой стащила до колен трусы. Отойдя чуть назад, стала рассматривать стройную девичью фигуру. В это время соседка с садистским наслаждением стянула с извивающейся Ленки трусы, подхватила веревкой ее левую ногу под коленкой, один конец веревки перекинула через сестрину шею и туго затянула концы веревки. Младшая сестра скулила от бессилия и унижения. Ее левая коленка была подтянута почти до подбородка, открывая всеобщему обозрению всю девичью промежность. Мать подобрала с пола Ленкины трусы и туго затолкала их в рот ревущей Веры.

— А то будешь орать как в прошлый раз, — сказала она взялась за ремень.

Широко размахнувшись, мать сильно хлыстнула Верку по ягодицам. Та дернулась всем телом, насколько это позволяли веревки. Удары сыпались со сладостным свистом, и ремень громко щелкал по голому телу. Сестрин рот был заткнут трусами, что не давало ей кричать. И она, дрожа всем телом, только глухо стонала и взвизгивала.